— Вы остались на НТВ, чтобы доделать “Империю”?
— Нет, это не так. Я об этом даже не думал.
— Зачем вы пошли работать в программу “Герой дня”? Ведь видно, что вам неинтересно.
— Мне интересна любая работа. Есть день — есть герой. Ты задаешь ему вопросы, это профессия.
— Вы что, на все руки мастер?
— В 95-м году я вел самый первый выпуск этой программы.
— Но политики — это вам не Пушкин...
— Зачем об этом говорить? Все, что я делаю, и так видно на экране.
— Актеры иногда отказываются, прочитав сценарий, видят, что эта роль ничего хорошего не принесет.
— А я не актер. Я занимаюсь ремеслом, технологией с элементами творчества. Да, есть вещи, за которые я не возьмусь. Наверное, я не смогу вести детскую программу.
— В вас еще не умер генпродюсер НТВ, коим вы недавно были?
— Он во мне и не рождался.
— Никаких личных обид нет на то, что вас отстранили?
— Никогда.
— Новое руководство НТВ намерено подсчитать расходы на каждую программу. Вас это не коснется?
— Основные расходы на “Империю” прошли еще до смены руководства. Новых расходов у меня пока не было.
— Но вас шмон в любом случае не коснется, вы же с Кохом домами дружите?
— Вы меня об этом спрашиваете? Я денег не даю. Вы спросите об этом того, кто деньги дает.
— С прежним начальством у вас не было проблем из за денег?
— Всякое бывало. Почему-то все думают, что я везучий и что мне все разрешают.
— Вы знаете, что вашу “Империю” выдвигают на ТЭФИ?
— В прошлом году “Пушкина” тоже выдвинули.
— Но уж две ТЭФИ подряд вам вряд ли дадут.
— Это не ко мне вопрос, но такие случаи на ТЭФИ были.
— Но вы же понимаете, что академики будут оценивать не вашу “Империю”, а ваши уходы-приходы на НТВ.
— Пускай, это их дело. Я каждый год выдвигался на ТЭФИ с какими-то работами. За “Намедни 61—99” я ничего не получил, но не считаю, что это провал. “Старые песни-1 и 2” не получали, а “Старые песни-3” получили. Хотя мне кажется, что они не самые лучшие. Но это ничего не значит. Гораздо ценнее, что “Старые песни” в свое время определили моду.
— Но эта мода уже закончилась?
— Какая разница, главное — был создан стиль. На мой взгляд, “Старые песни-2” — это образец постмодерна. Очень редкий случай, когда ТВ шло в ногу с большим искусством.
— То есть, если бы не ложная скромность, в серии “Намедни-95” вы бы сказали: “Леонидом Парфеновым создан на ТВ новый ретростиль”.
— А я, по-моему, так и сказал, только себя не упоминал. Здесь оценка абсолютно не важна. Приз не приз, это не самое главное.
— А что главное?
— Собственное ощущение, себя же не обманешь.
— Вы тщеславный человек?
— Ну, наверное, нетщеславный не полез бы в камеру.
— И при этом вы обидчивый человек?
— Нет, я уже столько про себя прочитал такого. Почему-то пишут, оценивая нас как историков и литературоведов, а мы нечто другое.
— Что же это за нечто?
— Телевидение — жанр синтетический. У него свои законы, оно живет на малом экране, оно цветное, оно одновременно говорит и показывает. Оно неконтролируемо, в том смысле что человека не заставишь смотреть с самого начала, как в театре, после третьего звонка. Во время просмотра можно звонить по телефону, выходить, пить чай. И во многом с этим связано то, как оно делается.
— В политике вы не разбираетесь?
— Она мне неинтересна. Говорить о бодании фракций в Думе — это не ко мне. Но если за этим найти второй смысл, то пожалуйста. Я в “Итогах” именно так и работал.
— То-то вы называли тех людей, которые работали с Киселевым в “Итогах”, пацанами...
— Просто они работали только в “Итогах” и больше нигде. Они никуда из них не уходили. У них нет такого опыта — начинать сначала.
— После “Живого Пушкина” и “Империи” вас теперь можно назвать большим патриотом?
— Это все слова. Патриотизм в чистом виде — это когда любишь ни за что. Ты ощущаешь общность судьбы со страной, традиции. Это не значит, что они хорошие, они твои, родные.
— Как-то не очень модно все это звучит в вашем исполнении...
— Для меня это нормальное чувство. Я в своей стране прожил жизнь. Ни в какой другой стране я жить не смогу. Я не гражданин мира.
— Очень пафосно.
— В этом нет пафоса. У меня есть знакомые, которые прекрасно знают языки. Им, где мидл-класс, там и родина. У меня нет рабочего западного языка и нет параллельной западной жизни. Я не лучше и не хуже, но просто другой. Поэтому я не только не хочу нигде больше жить, но и не могу.
— А где же ваш всем известный цинизм? Люди прочитают и скажут: вот Парфенов дошел — теперь он патриотом стал!
— Ни до чего я не дошел. Я никуда с этого места не сходил.
