Справа — Россия. Слева — Грузия. А посередине страна, которой как бы и нет. Абхазия и Грузия — едины. Во всех международных документах их сейчас пишут через запятую. Абхазия, или Апсны, — хоть и никем не признанное, но независимое государство, с оружием в руках доказавшее право так называться. Самое чистое море. Самая красивая природа. Самые престижные курорты. “А разве Гагры не в России?” — до сих пор сомневаются не только люди старой закалки, но и молодежь. Здесь говорят по-русски. Здесь расплачиваются нашими рублями. Здесь обожают русских туристов и ни за что на свете не хотят отпускать наших миротворцев. Здесь русский дух, который не выветривается. Несмотря на войну и границу.
“Союз нерушимый...” — несется в шесть утра и десять вечера из всех динамиков.
“Не плачь, девчонка, пройдут дожди...” — трижды в день ревут под окнами солдаты, маршируя в столовую.
Жизнь в Сухумском военном санатории подчиняется строгому распорядку. Симпатичные девушки, затянутые в зеленую форму и кожаные осенние сапоги (на улице — 40 градусов в тени!), вытягиваются в струнку и подносят руку к пилотке. “Вот житуха! — стонет знакомый. — Море, солнце и красотки с улыбкой честь отдают...” — “Так не тебе ж, а старшим по званию”, — философски замечает его товарищ.
— Еще раз голышом увижу, на “губу” посажу! Ну народ!.. — грозно кричит нам начальник караула. “Голышом” — это в купальнике и платке-парео, завязанном на бедрах. Мы дефилируем на пляж в стандартной курортной одежке. “Здесь, между прочим, война в любой момент может начаться, а они... Разврат устроили!!!” — уже надрывается пожилой “начкар”.
Офицерские жены, приезжающие в Сухуми на отдых, расслаблены и на редкость спокойны. Мужья внимательны и сорят деньгами. Любой солдат здесь чувствует себя “настоящим полковником” — роскошный ужин в кабаке на двоих с вином и чачей тянет рублей на двести-триста.
Тоскующий взгляд, тапочки в клетку и треники с пузырями — за соседними столиками томятся одинокие абхазы. Их периодически отлавливают и выводят за территорию — все-таки режимный объект. Через четверть часа они сидят на тех же местах и еще более настойчиво предлагают “руку и сердце” скучающим дамочкам.
Кажется, только на море можно расслабиться окончательно. Если закрыть глаза и не видеть табличек “Мины”. Мин на пляже давно уже нет, но напоминание о войне осталось.
Остров везенияВ 20 километрах от Сухуми, среди роскошных зеленых лесов, время от времени раздаются взрывы. Пышных похорон по погибшим, впрочем, никто не устраивает, вдовы не плачут, священник кадилом не машет. Даже за трупом никто не приходит. На обезьяньем острове люди не живут. Здесь обитают павианы.
В 1974 году 250 самых обычных обезьянок выпустили из клеток на вольное житье. Через месяц Абхазию накрыло двухметровым снегом, и ученые решили, что их подопечные если не от голода, то от холода точно подохли. А павианы ничего, оклемались.
— Они и войну лучше наших перенесли, — утверждают специалисты Сухумского обезьяньего питомника. — Обгладывали кустарники и деревья, червей из-под коры выковыривали. А какой шерстью роскошной обросли!
Не все абхазские обезьяны пережили голод и бомбежки. Из 1000 особей, проживавших в питомнике до лета 1992 года, осталось чуть больше 300. И хотя на дворе уже давно стояли мирные деньки, мартышки продолжали умирать. Теперь уже от пережитого стресса.
Обычно военные врачи ставят такой диагноз людям, побывавшим в “горячих” точках. Вьетнамский синдром, афганский синдром, чеченский... Абхазский синдром тоже есть — у обезьян.
— У нас до войны жил павиан-убийца. Он всех своих детенышей загрыз, 40 штук. После войны мутантов стало много. Мы столкнулись с жуткой проблемой: обезьяны набрасывались друг на друга, кусая до полусмерти, отнимали корм, съедали детенышей, — рассказывает Сергей Ардзинба, директор питомника. — Зафиксировано много случаев гибели самок при родах. В результате первые несколько лет у наших мартышек была очень низкая рождаемость и высокая смертность.
Сухумский обезьяний питомник известен во всем мире. Здесь создали новую разновидность гепатита А и нашли против него вакцину, открыли штамм геморрагической лихорадки, названный потом “Сухуми-64”. Здесь проводили десятки “космических” экспериментов и даже пытались скрещивать павианов с людьми. Последние опыты запретил лично товарищ Сталин. Впрочем, дальше искусственного осеменения павианих в середине 30-х дело так и не пошло.
Профессор Иванов, затеявший вывести новую породу “коммунистов будущего” — людей-обезьян, — был страшно расстроен, когда не нашел ни одного “комсомольца-добровольца”, пожелавшего бы ради науки вступить в интимную связь даже с самой красивой обезьяной. Самые раскрепощенные и идейные комсомолки падали в обморок при одной только мысли провести ночь в объятиях павиана. Несчастный профессор решил было перенести свои исследования куда-нибудь в Африку, да не успел — был арестован и бесследно сгинул в лагерях. Лишь много лет спустя ученые доказали, что скрещивание обезьяны и человека невозможно — генетическая несовместимость.Рождение мутантовВлияние стрессовых ситуаций на соматическое и психологическое здоровье обезьян изучают в приматологических центрах всего мира. Как только не извращаются ученые мужи, придумывая издевательства для наших “праотцов”. Абхазский эксперимент — уникальный и проходит в естественных условиях.
— Замедленная реакция, серьезные нарушения в белковом обмене, облысение, тяжелая форма дистрофии... Мы поначалу сравнивали наших подопечных с ленинградскими блокадниками, симптомы очень похожи, — говорит Зинаида Шевцова, заведующая лабораторией инфекционных вирусов. — Но в отличие от блокадников наши вечно недоедающие мартышки и павианы почему-то не умирали от отеков и не пухли от голода.
У 70 процентов наблюдаемых в питомнике обезьян серьезные желудочно-кишечные заболевания. Отрицательные эмоции, как у людей, не проходят даром. Ученые доказали: если неприятные новости обрушивать за едой, то развиваются опухоли и язва желудка. В час любовной игры — самец станет импотентом. Самка же не только не сможет забеременеть, но и заработает сахарный диабет.
— Впервые пагубное влияние стресса на обезьян было замечено в конце 50-х. Мы тогда изучали работу желудка и брали у павианов на исследование желудочный сок, — вспоминает профессор Валентин Старцев, заведующий лабораторией психофармакологии. — Чтобы обезьяны не могли вырваться, их привязывали к специальному станку. Для павианов, зеленых мартышек и макак-резусов это был тяжелейший стресс. Они гибли прямо во время привязывания.
Синдромы и стрессы лечат у людей гипнозом и лекарствами. Ни то, ни другое на обезьян не действует.
— Десятки стран переживают то же, что творится в Чечне. То же, что было у нас в Абхазии. Войны и стрессы не проходят бесследно, и ни о какой норме вообще не может быть и речи, — утверждает профессор Старцев. — У трех мартышек из восьми не формируются условные рефлексы — они остаются дураками. У большинства павианов не вырабатываются лейкоциты, защищающие от опасности. Происходят изменения на генетическом уровне! Что говорить о людях — специальные исследования никто не проводит. Мы девять лет наблюдаем обезьян, пострадавших от войны, и можем утверждать, что в зонах военных конфликтов растут настоящие мутанты.
Настенька радостно агукает и охотно тянется к людям. Она вообще очень улыбчивая и общительная малышка. Если бы крошка-павианиха родилась до войны, ее бы сразу отправили в крематорий. С переломом позвоночника раньше не выхаживали. Павиан Кузя — напротив, чрезвычайно замкнутый. Детство у него было тяжелое. Мать отказалась его кормить, едва он появился на свет. Выхаживанием и воспитанием ребенка занялась его родная бабка. “Раньше у нас такого не было. Последствия войны. Абхазский синдром”, — разводят руками ученые.Зачем абхазам тетя Ася?В раскуроченных домах, зияющих пустыми глазницами окон, кое-где теплится огонек, а на подоконнике сохнет детское одеяльце. Светофоры в Сухуми работают исправно, хотя машин почти не видно. Людей, впрочем, не видно тоже.
Если вы захотите встретиться с абхазским чиновником любого ранга, можете заранее расслабиться. Рабочий день у них начинается не раньше одиннадцати, когда по российскому ТВ заканчивается утренняя порция сериалов. Через час народ уже подумывает об обеде, куда спустя еще час и удаляется. Дальше, как водится, двухчасовая сиеста. Ну а там — подготовка к отходу домой. Редкий абхазский труженик досиживает на рабочем месте до пяти часов вечера.
Различных министров, таких неуловимых в своих кабинетах, лучше искать на набережной.
— Во, опять все бездельники собрались, — недовольно бурчит старик абхазец и, опираясь на изогнутую палку, бредет дальше. — Антеллигенция...
В сухумской кафешке “У Акопа” — вечный аншлаг. Здесь всего за три рубля варят лучший на побережье кофе и режутся в нарды, обсуждая между делом последние новости. Здесь же изобрели и новое средство для улучшения внешнего вида мандаринов.
После войны денег у народа на химикаты не было, и “главные кормильцы” рождались с ужасным черным налетом. Товарный вид — никакой. День кидали кости, второй. Наконец осенило: мандарины надо в отбеливатель опускать! С тех пор абхазское “оранжевое золото” — красивое, как “пэрсик”, и сладкое, как “дэвушка”.
Мандариновый сезон начнется через месяц-полтора, пока же “У Акопа” гадают, как бы побольше заработать на надвигающемся ореховом сезоне. Орехи — главная статья экспорта в соседнюю Грузию. Впрочем, грузины решили в этом году абхазские орехи проигнорировать, обойтись, так сказать, своими силами.
“Орехов не будет, не созреют”, — важно напророчил во время еженедельных переговоров, проходящих на территории Гальского района, военный наблюдатель от Грузии г-н Майсурадзе.
Как заявляют все без исключения официальные лица, и так “обстановка в зоне ответственности сложная и напряженная”, а наступление орехового сезона для здешних мест — вообще настоящее бедствие. Учащаются похищения и убийства людей, подрывы на минах, расстрелы автомобилей. Ореховая мафия здесь — что героиновая в Таджикистане. Если прогноз г-на Майсурадзе оправдается и орехи действительно не созреют, российские миротворцы впервые за много лет вздохнут с облегчением.А на могилах телеки стоятНа восемьдесят километров протянулась линия противостояния на реке Ингури. Седьмой год ее контролируют российские миротворцы. Гальский район — самое начало “зоны отчуждения”. Сопровождающая нас бээмпэшка останавливается перед постом. Дальше въезд тяжелой военной техники запрещен.
Картина еще более удручающая, чем в целом по Абхазии. Десятки разбитых и брошенных домов. По дорогам бродят свиньи и лошади, из-за отсутствия хозяев кажущиеся совсем дикими. Зато много кладбищ — очень красивых и ухоженных. Кое-где внутри склепов слышна... русская речь! Не верим своим ушам — ба, да это же наши новости читают.
— Ну да, во многих склепах проведено электричество, — поясняют с трудом найденные местные жители. — И там круглые сутки работает телевизор. Зачем? Значит, любил покойник “ящик” посмотреть, так пускай смотрит...
101-й пост — самый беспокойный в зоне отчуждения, особенно в базарные дни. Сотни семей из Гальского района выбираются с тележками на рынок в Зугдиди. Это уже Грузия, а фрукты и овощи там в несколько раз дешевле.
101-й пост — самый ненавистный для бандитов. Наши миротворцы досматривают всех без исключения, фиксируя в журнале номер двигателя автомобиля и время прибытия-отбытия. Оружие, наркотики, боеприпасы изымаются здесь постоянно.
— Мы передаем эти сведения местной милиции и прокуратуре, — машут куда-то в сторону миротворцы. — Тяжелыми преступлениями они еще занимаются, а вот автомобильная мафия чувствует себя превосходно. В этом вопросе грузины и абхазы давно договорились. Бандиты любой национальности всегда легче общий язык находят.
Новенькие джипы, “мерсы”, “опели” с московскими и подмосковными номерами, а то и вовсе без номеров снуют туда-сюда постоянно. “Где угнал, там и взял”, — не стесняется один из таких “автовладельцев”.
— На других наших постах проходит гораздо меньше людей и машин. Но там стреляют чаще, — говорит генерал Дмитрий Бугаев, начальник объединенного штаба командования КСПМ. — Самыми тяжелыми выдались апрель и май. Били по ребятам прицельно, по-подлому, из населенных пунктов. Минут пять-десять. А наши и ответить не могут — вдруг в мирного жителя попадешь? Седьмой год мы на этой земле, 89 бойцов у нас погибло.
— Нам без военных не прожить, — уверен Валерий Ломия, мэр Гали. — У нас водопровод 37 лет без капремонта, сварочных аппаратов даже нет — не дай бог авария, сразу бежим к миротворцам: “Помогите!!!” Зато и мы, если весь район сидит без света, русских солдат обесточиваем в последнюю очередь.
В последнее время грузины все чаще приходят в Гальский район. Они здесь жили до войны. Но только сейчас, спустя почти десять лет, беженцы начали возвращаться в свои дома. Проходят утром через границу, целый день работают на принадлежавших им когда-то полях, а вечером — снова в Грузию. Там свободных для возделывания земель уже давно нет. Абхазы не сильно рады таким вот “хождениям”. Недавно устроили этакий “лермонтовский провал” — начали брать бабки за проход через мост.
Мимо — уже в который раз! — пронесся новенький беленький джип с огромными буквами “UN”. “Опять “пиндосы” что-то высматривают!” — процедил кто-то из наших.То ли “ооны”, то ли шпионыИностранцев в Абхазии хватает. За происходящим здесь наблюдают представители более 60 стран. Мужики чистенькие, свеженькие, по-русски без запинки шпарят. К тому же богатые — одних командировочных почти сотню баксов в день получают, не считая приличной зарплаты. Ооновцы — здесь их кличут “оонами” или, как в Косове, “пиндосами” — стоят в Гальском районе давно, но что они тут делают, не понятно никому. Нет у них ни оружия, ни каких-либо особых полномочий.
— Мы наблюдаем и передаем сообщения, — кратко сформулировал “цели и задачи” ооновцев пакистанец Умар Фарук, командир Гальского сектора в Абхазии. Больше подполковник Фарук не сказал ни слова: “Я не имею права ничего комментировать”.
Другие “ооны” не более разговорчивы. Особенно они впадают в ступор, когда начинаешь расспрашивать про похищения людей. Дело в том, что “оонов” частенько крадут — раз в квартал как минимум. Нехорошие люди спускаются с гор и увозят иностранных офицеров в неизвестном направлении. Правда, в отличие от похищенных абхазцев, их почему-то легко находят и быстро освобождают. Стоит свобода недешево — от 60 тысяч долларов.
Сваны (те самые похитители. — Е.М.) к заморским пленникам настроены обычно благодушно. Поэтому и время в неволе летит для них незаметно: вино и чача льются как из рога изобилия. Видимо, поэтому освобожденных из плена сотрудников миссии редко показывают журналистам. Побывав в плену, они совсем не рвутся на историческую родину. Время, проведенное в неволе, оплачивается дополнительно — 2,5 тысячи долларов в сутки.
Некогда скучать и представителям другой международной организации — “Halo trust”. Ее основная задача, согласно уставу, — “оказание помощи в проведении работ по разминированию территорий стран, пострадавших от вооруженных конфликтов”. Вроде бы этим они и занимаются в заминированной Абхазии, совмещая, по данным ФСБ РФ, сей благородный труд с обучением минно-взрывному делу боевиков из Чечни.
Громкий скандал грянул год назад, после чего “Halo trust” была объявлена в России вне закона. Впервые же эта “фирма” серьезно засветилась в 1998 году: наши спецслужбы обвинили сотрудников абхазского филиала в том, что они проводят на территории Чечни разведывательно-подрывную деятельность против России. В конце концов руководство “Halo trust” признало, что их “организация готовит экспертов определенного профиля и не исключает, что эти специалисты могут использоваться при организации засад и минировании путей передвижения войск”. Российских — для тех, кто не понял.
Чем бы иностранные наблюдатели ни занимались в Абхазии, “российская” тема — их основной конек. Тот самый пакистанский подполковник Фарук, не желающий ничего комментировать, попал на заметку наших спецслужб еще в 1979 году. Под Кабулом.
То в плену сидят, то отчеты строчат, то специалистов готовят — ну некогда иностранцам разминировать Абхазию! У местных одна надежда — на русского солдата.Одна, “залетная”Военная база в Гудауте — милое чистенькое местечко, так не похожее на запущенную Абхазию. Война обошла Гудауту стороной — на весь городок всего одна бомба упала, да и та случайно. Штаб российских военных никто беспокоить не решился.
Аэродром 1-го класса, единственный такого уровня на всем побережье. Хочешь — “сушки” сажай, хочешь — “Русланы”. До Турции рукой подать — подлетное время семь минут. Сколько сюда денег вбухали, даже представить сложно. Самые большие вливания были в эпоху Горбачева, когда Раиса Максимовна всерьез занялась строительством новой госдачи. Тогда активно расширяли полосы, завозили новейшее оборудование. Во время войны здесь полк “Су-27” стоял, поэтому-то и желающих помериться боевой мощью не было.
Теперь на огромном поле со взлеткой в 3200 метров бурьян да полынь-трава. Ничто не нарушает мирную прогулку местных коров. Бродят буренки меж четырех “вертушек”, лениво работая челюстями и оставляя после себя вонючие черные плюшки.
— Мы на свой аэродром даже “борт” с командующим ВДВ (Шпаком. — Е.М.) посадить не можем! — возмущаются военные. — До июня 1999 года мы сюда свободно подвозили любой транспорт. Теперь же грузины требуют, чтобы все самолеты садились для проверки в Вазиани (в Грузии. — Е.М.) и только потом летели сюда. Но тогда их без досмотра не пускают абхазы.
На нашу военную базу в Гудауте облизываются все. Российские войска в соответствии с международными соглашениями должны были ее покинуть еще к 1 июля. Вообще речь шла о двух базах. В Вазиани наших уже нет. Из Гудауты миротворцев не отпустили местные жители.
— Первый раз это случилось зимой, когда мы попытались вывезти бронетехнику и подогнали сюда платформы, — рассказывает полковник Александр Шушукин, командир расквартированного в Гудауте 10-го отдельного парашютно-десантного полка. — Потом — когда нужно было выводить заштатную технику. “Если вы уйдете, снова начнется война!” — кричат они нам, наблюдая за сборами. В общем-то, я их понимаю и всегда успокаиваю, что гусеницами мы никого давить не будем. Да и команды нам такой никто не даст.
Каждый раз, когда идет речь о выводе с территории Грузии российских военных баз, переговоры заходят в тупик. Кроме базы в Гудауте грузины требуют освободить еще две — в Ахалкалаки и Батуми. Наши военные утверждают, что быстрее, чем за 14 лет, им никак не управиться, к тому же на это потребуется свыше четырех миллиардов рублей. Грузины же дают на все про все три года и заявляют, что изыщут необходимые инъекции за счет зарубежных стран. Спонсоры хорошо известны — страны НАТО, с которыми Грузия последнее время очень активно дружит. Сначала провели совместные военно-морские учения в грузинском порту Поти, в следующем году собрались вместе “потренироваться” в Румынии.
Проблемы с деньгами, похоже, тоже не будет — уже через три дня после вывода наших войск из Вазиани Грузию и эту базу посетил министр обороны Турции. 15 миллионов долларов выделили турки на содержание грузинской армии за последние четыре года. На повышение уровня 11-й мотострелковой бригады, разместившейся сейчас в Вазиани, и приведение базы в соответствие со стандартами НАТО Турция потратит еще миллион долларов. После этого, если они захотят разместить там свои истребители, кто им посмеет отказать?“Берегу все для внуков”Военная форма, батарейки, фонарики, нехитрая снедь — рынок в Гудауте крошечный, цены почти московские.
— Как русские уйдут? Да я даже думать об этом не могу, сразу слезы наворачиваются, — запричитала Валентина Ивановна, действительно смахивая слезинку. До войны она работала в престижном санатории сестрой-хозяйкой, ее муж 36 лет показывал отдыхающим Новоафонскую пещеру и красоты Гагрибша, был одним из лучших в республике экскурсоводов. — Даже говорить об этом нельзя — и так нас Россия совсем бросила. Вы знаете, как мой муж первый инфаркт заработал? Когда ему пенсию принесли в пять рублей. Да и я от государства всего 30 рублей получаю. Не знаю, как бы жила, если б не миротворцы — кормильцы наши.
“Не отпустим русского солдата!”, “Не бросайте нас! Война и мир зависят только от вас!” и т.п. — эти плакаты и транспаранты лежат у Валентины Ивановны и ее соседок. Они-то и тормозят вывод наших войск из Гудауты.
Валентина Ивановна могла бы уехать в Россию, к детям. Но, как маленькая, надеется на чудо: “Вдруг что-нибудь изменится, и у нас снова жизнь наладится? Россия вспомнит о нас, поможет. Места-то здесь райские. А у меня квартира на прекрасном курорте. Буду беречь ее для внуков”.
Мы покидаем зону безопасности. Или, как называют ее местные, зону отчуждения. Снова искрится море, слышится не плач, а счастливый смех. В Гагре, Пицунде и Сухуми полно отдыхающих. Особенно москвичей. Домашнее вино, расслабленные лица, жаркие взгляды.
— После приезда журналистов у нас отдыхающие путевки пачками сдают, — жалуется знакомый директор санатория. — Но здесь же все спокойно и очень хорошо. Правда ведь?
— Правда, сама четыре года назад в Гагре отдыхала. Все было просто чудесно, — ничуть не лукавлю я.
А сама с ужасом представляю, как приеду сюда снова через четыре года, и ничего этого уже не будет. На наших базах стоят натовские военные и наблюдают в бинокль, как проходит очередная встреча президента Путина с товарищами по СНГ в Дагомысе. А по городу спокойно разгуливают обезьяны-мутанты, у которых в паспорте значится “абхазский синдром”.
Сухуми—Гудаута—Гали—Москва.
