Рубеж лета и осени — какая-то несчастливая для Москвы пора: то телебашня горит, то дома взрываются, то курс рубля катастрофически падает... И эта скверная традиция отнюдь не ограничивается нынешними временами. Вот, скажем, 189 лет назад именно в начале осени Белокаменную едва не стерли с лица земли, и вдобавок она перестала быть российским городом. Правда, ненадолго.
Войска Наполеона вступили в Первопрестольную 2 сентября 1812 года. И сразу же почувствовали, что в русской столице жарковато: Москва горела вовсю. А фактическим инициатором столь “горячего” приема непрошеных гостей оказался фельдмаршал Кутузов.
— В городе на складах еще оставалось много военного имущества, продовольствия, — рассказывает ученый секретарь Государственного исторического музея Александр Смирнов. — Все это хотели вывезти по Москве-реке, однако лето в 1812 году было очень сухое, река обмелела, и напротив Симонова монастыря первая же груженая баржа крепко села на мель. За ней остановились другие суда. Когда о проблемах с эвакуацией армейских запасов доложили Кутузову, тот распорядился: все сжечь.
Казенные склады находились в Кремле, на Лубянской площади, у Сухаревой башни, неподалеку от Красного пруда... Среди прочего добра там было 20 тысяч пудов пороха, свыше полутора миллионов ружейных зарядов, 27 тысяч артиллерийских снарядов. Эта “пиротехника” за считанные секунды могла превратить все окрестности складов в огненное море.
“Красного петуха” пускали по приказу генерал-губернатора Ростопчина полицейские. Вечером 1 сентября каждому околоточному было четко указано, где и какие казенные здания поджигать. Свою лепту в общее дело уничтожения Златоглавой внесли и некоторые владельцы столичной недвижимости, которые запалили собственные дома, чтобы не достались французам. Предусмотрительное московское начальство еще накануне отправило в эвакуацию все 96 городских пожарных команд. Две тысячи огнеборцев со своими насосами и бочками перебрались во Владимир, и Белокаменную теперь тушить было просто нечем.
Москва горела неделю. Если бы ночью 7 сентября не прошел ливень, от столицы вообще остались бы одни головешки. Вмешательство “небесной канцелярии” сохранило хотя бы четвертушку города. Как подсчитали специалисты, из 9158 жилых домов огонь испепелил 6532, из 8771 торговой лавки было уничтожено 7153, из 329 церквей — 122... В пламени погибли и многие тяжелораненые русские солдаты — согласно военной этике тех времен, их оставили, не имея возможности отправить в тыл, на попечение противника, но противнику-то этому оказалось не до милосердия: самим бы уцелеть среди моря огня. В результате из 10 тысяч раненых героев Бородина, находившихся в Москве, погибло около 2 тысяч.
А вот москвичей в захваченной врагом столице осталось — вопреки первоначально бытовавшему мнению — совсем немного: около 6100 человек (между тем, по официальной статистике, к 1 января 1812 года в Первопрестольной насчитывалось 275547 жителей). Больше месяца они провели “под французом”. Интервенты даже создали в городе муниципалитет, пытавшийся хоть как-то наладить быт его немногочисленных обитателей. Впрочем, никакого проку от подобных усилий не было: на каждую инициативу муниципалитета у солдат великой армии находились свои “контринициативы”. Вот, скажем, выпустили новоявленные “отцы города” воззвание к подмосковным крестьянам, чтобы они везли продукты на продажу в Москву, но первых же таких “коммерсантов”, рискнувших пригнать возы в пределы Камер-Коллежского вала, французские гренадеры встретили отнюдь не гостеприимно — избили и отняли провизию. Это, конечно же, была солдатская “самодеятельность”, но даже на официальном уровне у интервентов существовали специально составленные графики: когда какой корпус или дивизия имеет право “спасать от огня имущество и продовольствие горожан” (что попросту означало грабеж).
Французы “положили глаз” и на церковные “матценности”. Император Наполеон, например, мечтал как-нибудь ухитриться перевезти в Париж очаровавший его храм Василия Блаженного. Соблазнительно было “экспроприировать” и огромный сияющий золотом крест с колокольни Ивана Великого. Сами французы карабкаться за ним на верхотуру не решились — нашли какого-то крестьянина, который за вознаграждение согласился выполнить опасную работу. Залез-таки с помощью веревок на купол, срубил топором крест, но, увы, к пущему огорчению захватчиков, тот оказался деревянным, обшитым позолоченными листами меди.
“Покорители Европы” разрешили возобновить в нескольких уцелевших церквях богослужения, но вот на колокольный звон они объявили категорическое “табу”. И это не было простой прихотью коменданта города маршала Мортье. Французы прекрасно знали, что среди прочих перезвонов на Руси существует набат, и опасались, как бы ударами сполошного колокола русские не дали сигнал к началу активных партизанских действий в Первопрестольной. Хотя и без всякого набата оставшиеся в городе жители исподтишка “щипали” армию Бонапарта. Чуть зазевается какой-нибудь наполеоновский вояка, ненароком забредет в темный двор или на пустырь — глядь, его уж и в живых нет, убили. Всего за время оккупации Москвы здесь погибло таким бесславным образом почти 2000 интервентов.
Французы хозяйничали в сгоревшей столице 39 дней. Военные неудачи и приближение суровой русской зимы вынудили их все-таки покинуть город. Император распорядился: уходя, “громко хлопнуть дверью”. В Кремле хотели разрушить стены и башни, колокольни, здание Арсенала... Однако выполнить эту варварскую затею удалось лишь частично. Колокольня Ивана Великого и Арсенал даже после взрывов остались стоять несокрушимо, в нескольких других местах фитили, прикрученные саперами к пороховым бочкам, уложенным в подкопы, потухли... А в Новодевичьем монастыре, который тоже планировалось поднять на воздух, французские подрывники — видимо, из числа ценителей памятников архитектуры — и вовсе рассказали монахиням, где заложены мины (естественно, “христовы невесты” тут же пошли и повыдергивали тлеющие фитили, предотвратив катастрофу)...
В ночь на 11 октября 1812 года последние французские солдаты бесславно покинули пределы Москвы. С тех пор вот уже 189 лет наша столица не пускает к себе на порог иноземных захватчиков.
