Вчера Владимиру Путину “стукнуло” 49. Обычно в дни рождения люди подводят итоги: что удалось, а что — нет. В течение всей жизни мы меняемся. У каждого из нас бывал и свой Аустерлиц, и свой Ватерлоо. Взлеты и падения неизбежны. Владимир Путин здесь не исключение. У него не раз бывали черные и белые полосы. С тех пор как он стал президентом, темп его жизни удесятерился, “вес” многих решений — судьба страны. О том, как, на их взгляд, изменился российский глава за год и девять месяцев, проведенных в Кремле, о его удачах и ошибках рассказывают люди, находящиеся в эпицентре политической жизни: Глеб ПАВЛОВСКИЙ, руководитель Фонда эффективной политики, завсегдатай Кремля, и Владимир РЫЖКОВ, в прошлом один из лидеров “партии власти” — НДР, ныне — депутат Госдумы, один из немногих, кто позволяет себе публично критиковать президента.Владимир РЫЖКОВ: “ВМЕСТО ПУБЛИЧНОЙ ПОЛИТИКИ — ТЕАТР ТЕНЕЙ”— Говорят, власть меняет человека. Изменился ли Путин-человек за время нахождения у власти?
— Нет. Сейчас страна видит того же человека, которого впервые увидела в августе 99-го года, и, мне кажется, ждать кардинальных изменений в его стиле, характере, имидже нам не приходится. Путин предпочитает много раз взвесить, прежде чем принять решение, старается не пускаться в какие-то авантюры... Можно говорить о нескольких ошибках, сделанных им за последние два года, но ни одна из них не была авантюрой.
— Что вы считаете ошибками Путина?
— Первая, и очень серьезная, — чрезмерная централизация власти и финансовых ресурсов в руках федерального центра. Классический пример — бюджет. Федеральный бюджет выполняется последние два года с огромным перебором, в этом году речь идет о сумме в 300 миллиардов рублей дополнительных доходов. А региональные, особенно местные, бюджеты прозябают в нищете, не могут даже толком к зиме подготовиться...
К тому же были приняты непродуманные решения и по структуре федеральных органов власти. Сложилась довольно запутанная система: реформированный Совет Федерации, авторитет и возможности которого резко снизились, полудееспособный Госсовет, роль которого не вполне ясна, а будущее — туманно, семь федеральных округов, так и не получивших ясно очерченных полномочий... Мне кажется, осознание того, что в этой области удалось добиться внешних эффектов, но по-настоящему эффективной системы управления не получилось, побудило президента создать недавно при своей администрации комиссию по разграничению полномочий между регионами, центром и местным самоуправлением. Я надеюсь, что к середине будущего года мы получим гораздо более продуманный, ясный план развития федеративных отношений.
Вторая серьезная внутренняя ошибка, которая еще даст о себе знать, — падение роли парламента. Наш парламент теперь — безжизненный спутник администрации, свет его — отраженный, мертвенный и слабый... Хорошо ли это для общества, для будущего страны? Подчиненный статус парламента решает тактические задачи, позволяет Кремлю проводить земельную, налоговую реформы без особых проблем. Но не приведет ли это к тому, что бюрократия окончательно выйдет из-под общественного контроля и станет еще более неэффективной и коррумпированной?
И третье, что вызывает у меня серьезные опасения, — положение дел со СМИ. Нельзя в современном мире признать нормальной ситуацию, когда из шести общенациональных каналов только один может считаться независимым. 1, 2, 3, 4 и 5-я кнопки в той или иной мере опять-таки спутники Администрации Президента и занимаются чаще всего откровенной пропагандой власти и ее успехов. В краткосрочном плане это может способствовать консолидации элиты общества, но в долгосрочном — чревато большими опасностями.
Президент должен, как лошадь, уметь передвигаться тремя способами: шагом, рысью и галопом. То есть он должен быть эффективен сегодня, в среднесрочной перспективе и стратегически. В его голове одновременно должно быть три образа страны: что сейчас делать с Ленском, который затопило, что в следующем году нужно делать с федеративными отношениями, и какой я хочу видеть Россию через 50 лет. Если это есть, то появляются великие политики. Опыт показал, что наш президент очень эффективен в том, что касается срочных дел. Если речь идет о задачах глубиной в один-полтора года, он в отличие от Ельцина тоже находит успешный механизм их решения. Но остается открытым вопрос, насколько Путин эффективен как стратег. И мне кажется, что те его ошибки, о которых я говорил, — стратегические.
— Поправимы ли они?
— Не знаю. Это зависит от того образа мира, который у президента в голове. Не исключено, что он и его команда думают, будто в интересах России сегодня консолидация общества через тотальный контроль над всем, чем можно: электронными СМИ, парламентом, бизнес-сообществом через РСПП, над гражданским обществом через Гражданский форум, над журналистским сообществом через “Медиа-Союз”... Возможно, это осознанная политика построения в России корпоративного общества по образцу Италии 20—30-х годов XIX века или Южной Кореи 70—80-х. Но возникает вопрос: хотим ли мы видеть Россию такой, как тогдашние Италия или Корея?
— Вот говорили раньше, что “Путин — не политик”. А сейчас?
— Я лично никогда не говорил, что Путин — не политик. Я говорил, что у него недостаточно опыта работы на таком уровне и в публичной политике. Сейчас Путин накопил достаточно большой опыт, он естествен в тех ситуациях, в которых был скован два года назад, свободно чувствует себя в разных аудиториях. Он обрел уверенность, необходимый масштаб. Чувствует, как управляется страна. Он достаточно адекватен. Если уж и дальше говорить о позитивном, то не оправдались ожидания очень многих, голосовавших за Путина. Тех, кто думал, что он изолирует страну или сделает ее вооруженным до зубов военным лагерем. И тех, кто видел в нем русского националиста. И тех, кто видел в нем диктатора сталинского типа, который железной рукой разгонит всех демократов, загонит всех за Можай. Наоборот — во внешней политике, по крайней мере, мы видим курс на сближение с Европой, с НАТО, на нормализацию отношений с США, и это началось еще задолго до 11 сентября.
— Политика в России стала мягче или просто исчезла?
— В слове “политика” два смысла. Политика как игра, шоу, зрелище — умерла. Что, с моей точки зрения, плохо. Потому что в этом зрелище всегда было содержание, в этом шоу всегда были глубокая мысль, драма и страсть — речь шла о судьбе страны и выборе пути. А сейчас перед нами театр теней. Все светят отраженным светом. А сам источник света — один.
— Король-солнце?
— Да. А вокруг него вращаются планеты разной величины... Лишь единицы пытаются светить своим светом, хотя бы и мерцающим — как Примаков, например... Вопрос лишь в том, надолго ли умерла политика как публичное действо и в каком качестве она возродится. С другой стороны, у России безусловно есть политика как система принятия решений, политика содержания. И в этом смысле политики стало гораздо больше, чем при Ельцине. Забился пульс в экономической реформе, меняется политическая система...
— Вы сами изменили мнение о Путине за эти два года?
— Изменил, и к лучшему. По 2000 году мои впечатления были очень мрачными. Мне казалось, что все мысли его заняты только одним: угробить окончательно всяческую контру, всех привести к одному знаменателю и править беззаботно и бесконечно. 2001 год дал больше поводов для оптимизма: сдвинулись экономические реформы, судебная реформа, я увидел волю к интеграции с Европейским союзом... Но по-прежнему главным для меня остается вопрос, какую Россию мы хотим видеть через 50 лет. Какой ценой мы хотим добиться богатства? Ценой имитации свободы или ценой подлинной свободы? Мы получим ответ позже, когда новая Россия отольется в какие-то формы. Пока все в движении.
— То, что происходит в России при Путине, внушает вам оптимизм?
— Мы должны быть очень осторожными в оценках. У нас далеко даже до относительного благополучия — во всем. Наше экономическое “благополучие” на 80% обусловлено мировой конъюнктурой. То же самое и в социальной сфере, в вопросах безопасности. Просто есть у общества потребность в хороших новостях... Я не бью в колокола и набаты — я считаю, что могло быть и хуже, и многое из того, что делается, делается правильно. Но и безудержного оптимизма от того, что происходит в России, я не испытываю.Глеб ПАВЛОВСКИЙ: “КОГДА ПРЕЗИДЕНТ “СТРЕЛЯЕТ”, У НЕГО НЕ ДРОЖИТ РУКА”
— Соответствует ли нынешний Путин прошлым вашим ожиданиям, когда вы работали в его предвыборном штабе?
— Нет, не соответствует. Какие еще на выборах ожидания, кроме цифры итогов? В избирательном штабе работаешь, а в голове одна дата — выборов. Я, по правде, не думал о том, какой из Путина выйдет президент. Просто знал, что президентом будет, должен быть он. Все подчинялось этой одной цели. Что не мешало оценивать человеческие слабости Путина-кандидата. При первом знакомстве и последующих контактах нельзя было не почувствовать раздвоенности человека 90-х. Советское и ельцинское в нем жило порознь, не смешиваясь и не срастаясь. Его решительность была поразительной, но неровной. Я сомневался, сумеет ли победивший Путин реально управлять Россией, станет ли во власти чем-то большим, чем шведский король: официальные приемы плюс вручение премий.
— Как изменился в ваших глазах образ президента с весны 2000-го?
— Я перестал думать о Путине как о качественной боевой машине. Ведь задача кандидата — стать отличной, хорошо смазанной боевой машиной победы. После победы начинаются проблемы, машине приходится управлять государством, а это совсем другое искусство. Но Путин взял на себя ответственность, встал к пульту и начал руководить людьми. Не сразу ему это далось, и сейчас не всегда выходит. Он ловко управляет людьми, но вопрос в том, управляет ли он государственным аппаратом. Либо ему надо, отдав из Кремля сигнал, самому слетать на место, чтобы напомнить: эй, ты, слушай, я тебе приказывал или кому?! Россия большая, так не наездишься.
— И как справляется?
— Справляется вроде. Он стал другим, он не сломан победой. Путин мог быть сколько угодно умен и осторожен, но “звездная болезнь” ломала и не таких. С популярностью трудней справляться, чем с подрывной деятельностью. Во-первых, человек перестает заниматься делом, а слушает, как о нем скажут по ящику. Во-вторых, начинает доверять тем, кто рукоплещет: ты у нас молодец, ты им здорово врезал!.. Это, наверное, одна из самых трудных задач для политика, чей приход сразу объявили чудом. Но Путин сумел увернуться от аплодисментов. Он не стал чьим-то, он остался для всех ничьим.
Сейчас, я думаю, Путин уже не раздвоен, как в 90-е. Он выровнялся, успокоился. Стал ближе к самому себе — каким был еще до прихода в Кремль. Исчез первоначальный постоянный страх ошибки. Уже не обдумывает, куда ему сесть и как поправить пиджак. Есть небрежность уверенного стрелка, а от этого точность попаданий возрастает. Когда он “стреляет”, у него уже не дрожит рука.
— В момент избрания президента ожидалось, что половина кремлевской администрации сразу же уйдет...
— Думаю, половина ее тогда собиралась уходить сама, по-моему, даже торопилась уйти. Но Путин отменил дембель, на который уже многие нацелились. И стал впрягать в работу людей, не глядя на то, как они относились к нему в прошлом. Тогда еще спрашивали: зачем, почему? Но вскоре управлял кадровыми решениями не столько президент, сколько нарастающий вал государственных проблем, которые нельзя было не решать. Путин швырнул сразу несколько взаимовраждебных кадровых команд в общий поиск решений. Решения оказались настолько опасными, сложными, что пришлось позабыть о старой вражде и выплывать вместе. Путин мотивирует людей, хотя иногда не поймешь, как он это делает. Потому что, собственно говоря, он: а) ничего не дает; б) ничего не обещает — никогда; в) не слишком-то хвалит за результат, чаще наоборот. И тем не менее люди в его окружении ощущают себя мотивированными. Однако это тем хуже работает, чем дальше от Москвы. Там, где командный дух слабеет, проблемы становятся неразрешимыми. Своих сотрудников Путин очень мобилизует и заставляет работать до пота, а на страну, наоборот, оказывает успокоительное, расслабляющее воздействие. Кто хочет работать — работает, а прочие ждут, что пирог испечется сам собой, и хлопотать им не из-за чего. У меня ощущение, что массу людей в России еще жареный петух не клюнул так, как американцев.
— В каких областях президент больше всего нуждается в помощи советников?
— Он глубже влезает именно в те вопросы, где не специалист. Поступая, видимо, правильно, чтобы не оказаться обманутым. То есть — экономика, финансы, торговля, транспорт. “Газпром”, вот. Ясно, что питерский опыт малоприменим для страны в целом. Можно всю жизнь пытаться понять, как устроен “Газпром”, и умереть, так и не разобравшись. Или банковское дело. Он в эти вещи влезает очень дотошно. Президент научился формулировать главные задачи и отличать их от второстепенных. Иначе бы он плавал в каше, ему бы пудрили мозги 12 вариантами реформы РАО ЕЭС. Сейчас он сразу может выделить из них два основных и понять, чьи за этим интересы стоят. Думаю, что после Косыгина у нас не было руководителей, которые бы так глубоко вникали в детали. Ну, понятно, и военное дело его “больное”, и он пристально за этим смотрит. Хуже всего там, где у Путина, как считается, все в порядке, — в политике. Вроде все довольны, партии сливаются и хором поют осанну... Но на самом деле государство все еще страшно слабо. Власть сильна, а государство слабо. Стабильность установилась и стоит, как погода. Вот сегодня хорошая погода, завтра она кончится, и что тогда? Никто не готов. Общество делится на зрителей и критиков, все они рассчитывают, если что, разойтись по домам.
— Разве управляемость страны не повысилась?
— Я думаю, управляемость все еще держится на острастке прихода Путина в Кремль и новом стиле правления. Но люди расслабляются, и если кадры не обновлять и не перетряхивать, они начинают требовать от государства премий за никчемность. Путин видит, что Россия пока еще не вышла из спячки, и пытается ее оттуда вытащить за срок-другой президентства. А больше 5—8 лет мира у России и не будет. Мирная мобилизация в условиях политической свободы требует от Путина еще раз сменить стиль. По природе Путин ведь не бывает устойчиво агрессивен. Если на нас нападают, он даст отпор. Когда он чувствует вызов, быстро собирается и может быть очень жесток. Но как Путину быть с обществом, с этой большой всероссийской квашней, — адресоваться с мобилизующими воззваниями? Квашня только чавкнет, булькнет в ответ... Российское общество не готово усиливать собой российское государство, от этого слабы оба. Это главный лимит управляемости.
— Березовский сказал, что Путин не доживет до конца своего президентского срока. Что он, по-вашему, имел в виду?
— Я уже говорил, что игра Березовского и не умна, и беспомощна. Его слова легко истолковать как прямую угрозу законному президенту либо как причастность к неким заговорщическим планам. Так и поняли бы в любой правовой стране. Но думаю, что Борис Абрамович в данном случае за свой базар не отвечает. Это у него такая манера игры, как он полагает, для него неопасная. Он ведь чувствует себя по-прежнему в студии программы “Итоги” перед отставкой Черномырдина.
— Вы видите какие-то недостатки в сегодняшнем имидже президента?
— Я не думаю, что сегодня Путину вообще нужен особый имидж. Прошли времена советников по имиджу. У него имидж человека на своем месте — полное профсоответствие. В этом сентябре Путин отправился в Сочи, и никого это не коробило. Уже не спрашивали: как так, чего он там в майке ходит? У нас вот такой президент, который при объявлении Америкой состояния войны может отправиться на курорт — и там собрать заседание военного кабинета. Путин приучил нас к тому, что он простой человек на государственной службе. Он много работает в качестве президента, это норма. Но иногда отдыхает, выбирая для этого окна в графике, вполне открыто, не прячась, и это тоже нормально. Мне кажется, здесь мы приближаемся к государственному здравому смыслу.
— Что вы пожелали Владимиру Владимировичу в день рождения?
— 26 марта 2000 года здесь, в этом доме (Александр-хаус. — Авт.), я пожелал Путину “не проиграть свою победу”. Пожалуй, сегодня повторю это снова, ведь ему уже совсем скоро предстоит выход из полосы удач. Он их горбом заработал, но роль счастливчика ненадежна. Чем дольше затягивается сезон хорошей погоды, тем выше риск оглушительного неуспеха.
На мой взгляд, для любой политики опасно принимать технологию прежней победы за вечное боевое ноу-хау. Так провалились и Советский Союз, и Штаты в Манхэттене. Надо увертываться от обаяния простых удач. В мире мало-помалу раскручивается война, хотя и странная. Лидер, который успешно сработался с неким комплектом людей, должен приготовиться к резкой смене сотрудников и работать с новым составом так же эффективно, как с прежними. А у нас тут многое ряской затянулось...
