У Олега Табакова в школе по физике была тройка с минусом, но это ему не помешало в последней мхатовской премьере сыграть великого физика Нильса Бора и объяснить полному залу, как происходит расщепление атома.
Пьеса англичанина Майкла Фрейна с невинным названием “Копенгаген” весьма опасна как для театра, так и для публики. Почти три часа три человека — Нильс Бор, его жена Маргрет (Ольга Барнет) и Вернер Гейзенберг (Борис Плотников) много говорят, и все о непонятном. С одной стороны, физическая наука здесь — как повод поговорить об общечеловеческих проблемах, с другой — как конкретные понятия: квантовая механика, магнитные поля, циклотроны, расщепление атомов, мю-мезоны, пи-мезоны, не говоря о принципе неопределенности, дополнительности и прочих-прочих неведомых простому человеку понятиях.
Только отчаянные люди могут взяться за подобный материал. И тем не менее эта физическая история на мхатовской сцене решена весьма любопытно, и молодой режиссер Мигдаугас Карбаускис вместе с актерским трио выступил на равных с учеными-экспериментаторами. Кстати сказать, ученого народа было на премьере предостаточно: в ложе сидел Сергей Капица, и ему, надо полагать, физические термины с академической сцены согревали душу.
А на сцене в три ряда на металлических тросах висит 15 электронных табло, по которым бегут строки: названия улиц Копенгагена, музеев, храмов (оригинальное решение художника Александра Боровского). Табло то опускаются, то поднимаются на разную высоту, и это единственная динамика пустого пространства. Даже звуковая фонограмма работает только в начале и в финале спектакля. Свист птиц в саду обозначен не иначе как бегущей строкой: “Поют птицы”. А что же тут удивляться — разработки физиков-ядерщиков, как показывает история, приводят к мертвым зонам. Впрочем, встретившиеся в Копенгагене Нильс Бор со своим учеником говорят о другом. Интригу их разговорам придает тот факт, что встреча происходит... на том свете. В загробном мире Нильс Бор вместе с женой несколько раз повторяют один и тот же вопрос:
— Так зачем Гейзенберг приезжал в 1941 году в Копенгаген?
Копенгаген был оккупирован немцами, Бор был антифашистом, его ученик работал на гитлеровский режим. Дом Бора стоял на прослушке, а за Гейзенбергом следили. Сама ситуация, как запутанная математическая формула, как принцип неопределенности, и уже этим она необычайно интересна. Как и то, каким образом с ней справляются артисты, непривычные к таким пьесам. Некоторая часть зрителей будет жалеть Табакова с Плотниковым, которым пришлось зубрить столь заумный текст. Напрасный труд: знание артистом текста — такая же норма, как написание рецепта врачом.
Вопрос в другом. Как использована эта физико-математическая головоломка для, во-первых, внесения исторической ясности — чьей вины больше в создании атомного оружия: Гейзенберга, работавшего на фашистский режим, или Бора, сотрудничавшего с союзниками, которые сбросили бомбу на Японию? А во-вторых, что за человек — великий ученый Бор, если он не бросился в море, чтобы спасти своего тонущего сына? Скромная доля личного в тексте пьесы согласно замыслу автора призвана усилить общечеловеческий пафос пьесы. Но уж слишком эта доля скромна, и, возможно, поэтому пафос в финале получается с перебором.
Стиль постановки и актерской игры можно определить как сверхаскетичный, что совершенно неожиданно для такого артиста, как Олег Табаков. Его жесткость оттеняет эмоциональная растерянность Бориса Плотникова и элегантная ироничность Ольги Барнет, роль которой, кстати сказать, по сравнению с ее партнерами наиболее выигрышная.
