Субботний папа

В биографиях, опубликованных на официальном сайте московского правительства, самой интересной оказывается предпоследняя строчка — хобби. Лужков любит играть в футбол и возиться с пчелами, Шанцев предпочитает хоккей с шайбой, Орджоникидзе — охоту, Малышков — рыбалку и огородничество. И только у Ресина в предпоследней графе снова значится — “работа”. В субботу в 7.30 утра он уже на ногах, в 8 завтракает, через полчаса в машину и вперед — по стройкам. В рабочем графике как минимум пять остановок, пройденный машиной километраж нередко зашкаливает за 300 км. По пути с севера на юг и обратно в центр Ресин обязательно обращает внимание на строящиеся дома. В его “коллекции” новостроек уже около тысячи объектов.

Сюда Владимир Ресин приезжает почти каждую неделю. Микрорайон сложный и, как говорят, полностью оправдывает свое название “экспериментальный”. Сегодня Ресину будут показывать школу: одну из тех 15, что строители взялись сдать до 1 сентября. Здание почти готово, но вокруг кипит работа по благоустройству: рабочие раскидывают чернозем, устанавливают бордюрный камень, прокладывают дорожку...

— О господи, — нервничает архитектор, — “папа” сейчас подъедет и в обморок упадет... Вместо серого мрамора положили “гробовой”. Дорожка идет криво, как будто в пьяном виде укладывали. Фонтан не готов...

— Владимир Иосифович, вы слышали, что подчиненные вас называют “папой”?

— Да, мне говорили. Но я к этому совершенно нормально отношусь. Я — “папа” строгий, но справедливый.

— А кто вообще придумал проводить объезды? Это все-таки стрессовая ситуация. Не легче ли решить вопросы в официальной обстановке, в кабинете?

— Есть такие вопросы, которые в кабинете не решишь. Практика объездов появилась где-то лет 15 назад, когда мы возрождали в Москве массовое строительство. Раньше, может быть, и можно было обойтись без рабочих суббот, но при нынешних темпах, даже если я сильно захочу, то в течение недели не смогу выбраться на места. А ведь стройки разные бывают: есть такие объекты, решения по которым должны приниматься на самом высоком уровне, потому что и я, и Юрий Михайлович несем за них такую же ответственность перед москвичами, как и архитектор с застройщиком. Ну и потом я придерживаюсь правила: “Если хочешь, чтобы дело было сделано, сделай его сам”.

— Каким “делом” больше всего гордитесь?

— Из всех проектов, в которых мне удалось принять участие, я особенно выделяю два. Первый — храм Христа Спасителя и второй — реконструкция пятиэтажного фонда. Они, конечно, очень интересны и с профессиональной точки зрения, но не это главное. Я горжусь тем, что мы смогли немножко повернуть вспять историю и вернуть москвичам взорванный храм. Расселение пятиэтажек — это тоже исправление ошибок наших предшественников, пусть не таких трагических, но не менее грубых...

— А за какие объекты главному строителю Москвы стыдно? Или вам все в городе нравится?

— Отчего же! Строителям есть чего стыдиться. Правда, тут мы должны разделить ответственность пополам с архитекторами. Я, например, считаю, что большой градостроительной ошибкой была гостиница “Интурист” на Тверской. Сейчас ее уже нет — разобрали, но ведь несколько десятилетий она уродовала облик города. Не оправдала затрат — как материальных, так и моральных — считавшаяся в свое время передовой стройка многоэтажного подземного гаража на ВДНХ. Уж сколько за нее бились во всех инстанциях и кабинетах, а оказалось — зря. Ну и, наконец, Новый Арбат. Все-таки главная магистраль города, правительственная трасса должна выглядеть по-другому. Сейчас есть разные варианты ее перепланировки, благоустройства... Дома, а тем более проспекты должны строиться на века, а если через 40 лет заходит разговор о реконструкции, значит, были допущены какие-то серьезные, “несовместимые с жизнью” ошибки.

— Дома, которые вы сейчас строите, когда будут реконструировать?

— Можешь спать спокойно. До конца XXI века они точно простоят.

— Когда вы начинали работать, профессия строителя была овеяна ореолом романтики. А сейчас?

— Должен признать, сейчас у людей другая мотивация. Строительный комплекс у нас почему-то принято ругать, однако очевидные выгоды признают все, даже недоброжелатели. Во-первых, у строителей всегда есть работа, а значит — зарплата. Мы расплачиваемся живыми деньгами, и сумма выплат постоянно растет. Во-вторых, у нас хорошая социальная база: доходы позволяют содержать детские лагеря, санатории, пансионаты, поликлиники. В общем, люди идут к нам, потому что мы даем уверенность в завтрашнем дне. А романтика? Сейчас время совсем другое...

— Среднестатистический строитель — кто он?

— Это мужчина, как правило, молодой, потому что работа в отрасли все-таки тяжелая. Говорят, что на московских стройках трудятся в основном приезжие. Я на это так смотрю: строителей не надо делить по национальности и месту прописки. Мы — космополиты. Где есть работа, там и строим.

Смотреть особенно не на что. На месте будущего дома пока огромный котлован, внизу которого старательно имитируют трудовую деятельность человек десять в касках. Впрочем, Ресин в котлован даже не заглядывает. Ему и так все ясно: отставание по срокам. Наверняка где-то застряла разрешительная документация, а без нее приступать к работам нельзя. В результате заседание штаба становится похожим на педсовет. Ресин вызывает провинившихся по фамилиям и требует немедленно исправить “поведение”.

— Вы думаете, подействует?

— Непременно подействует. Я с ними работаю уже много лет, знаю их как облупленных. Да они и сами заинтересованы в том, чтобы поскорее начать строить. Лето — начало осени для строителей самая благодатная пора. То, что зимой делается в течение месяца, летом можно успеть сделать за две недели. Такой шанс грех не использовать.

— Самые удачные, на ваш взгляд, серии типовых домов?

— Сейчас все в общем-то строится на достаточно высоком уровне. Мне лично особенно импонирует модернизированный дом ДСК-3. У ДСК-5 есть неплохая серия. Хорошо смотрятся и в центре, и на окраинах дома “под кирпич” от ДСК-1. Мне кажется, главная тенденция на сегодня — максимально приблизить типовое жилье к индивидуальному. Внешне их уже друг от друга трудно отличить, теперь будем добиваться улучшения внутренних характеристик.

— Сколько, по-вашему, метров должно приходиться на одного человека для нормальной жизни?

— Не менее 40. У нас сейчас в среднем 23 метра, по социальной норме дают 18. Однако если нынешние темпы строительства сохранятся, а благосостояние общества будет расти, у нас есть шанс добиться желаемого.

— Но вы ведь сами говорили, что цены на жилье будут повышаться. Многие частные застройщики уже объявили, что с 1 сентября переводят свои расценки в евро. Вы не собираетесь последовать их примеру?

— Мы все свои расчеты ведем только в рублях. У нас и бюджет рублевый, и себестоимость квадратного метра рассчитывается в национальной валюте. Условные единицы появляются уже на стадии продажи у риэлторов. Так уж исторически сложилось, что народ привык связывать квадратные метры с долларовым эквивалентом. Плохо это или хорошо — отдельный вопрос. Но раз людям так удобнее, то особых причин менять эту практику я не вижу.

— Но вы сами-то к рублю как относитесь?

— Уважительно. Особенно сейчас.

— Нынче многим москвичам приходится переезжать. А вы часто меняли адрес прописки?

— Трижды. Сначала я жил на ВДНХ, в двухэтажном деревянном доме, правда, c отдельными квартирами. Его уже давно снесли, а на его месте построили гостиницу. Потом я жил в центре, и, наконец, последний адрес, который всем известен из-за Бориса Николаевича Ельцина, — Осенняя, 4.

— Интересно, по сегодняшним меркам, как бы вы оценили этот дом?

— Средненько. Сейчас он, конечно, уже не тянет на статус “президентского”. Обычный муниципальный дом: ну, может быть, метраж больше обычного и по два санузла на квартиру. А так, никаких изысков. Уверяю, что в Москве с легкостью отыщется десяток-другой домов гораздо более высокого уровня.

— Когда программа реконструкции пятиэтажек только начиналась, много говорили о так называемом немецком способе: дома перестраиваются без отселения жильцов. В Москве эта практика прижилась?

— Нет. У нас были попытки, но ни строителям, ни самим жильцам в таком режиме существовать не понравилось. Одни не могли спокойно работать, другие жаловались, что не хотят жить на стройплощадке. Это действительно очень тяжело: постоянная грязь, шум, запахи... Легче просто снести и построить заново.

— Сколько же строительного мусора получается после сноса пятиэтажек?

— Около 900 тысяч тонн в год.

— И что вы с ним делаете?

— Полностью перерабатываем. Отдельно снимаем трубы, линолеум, стекла, столярку, доски. Большая часть бетонных отходов пригодна для дальнейшего использования на ДСК: из них вновь делают панели. Ну а остатки превращаются в щебенку, тротуарную плитку или бордюрный камень.

— Говорят, теперь вы эту практику будете внедрять в Питере?

— С этого года начинаем. Все те программы, которые действуют в Москве, попробуем применить в Санкт-Петербурге.

— Значит, да здравствует “московский стиль”?

— Совершенно неправильный вывод. Мы не собираемся со своим уставом лезть в чужой монастырь. Санкт-Петербург своеобразен, неповторим, и никто там никакого “московского стиля” насаждать не будет. Напротив, я считаю, нам есть что позаимствовать у Северной столицы. Вот, кстати, здание в типично питерском стиле...

Художник встречает Ресина уже как хозяин, на пороге. Галерею действительно готовят к госприемке: снаружи здание, ярко-зеленым пятном выделяющееся на фоне прочих строений, уже совсем готово, осталось закончить внутреннюю отделку и благоустроить задний дворик. Ресин поворачивается к храму Христа Спасителя и говорит, что завидует Глазунову: такой шикарный вид.

— Вы только, Илья Сергеевич, картины раньше времени не начните вешать. Я понимаю, что у вас уже руки чешутся, но все-таки подождите, пока комиссия приедет...

— У вас дома есть картины Глазунова?

— Есть, и не только его. Мне многие дарят — Церетели, Шилов, Салахов...

— Может, это и есть ваше хобби — коллекционирование?

— Картины у меня есть, а вот коллекции нет.

— Раз уж мы из жилых районов переехали в центр, то давайте поговорим о судьбе других культурных объектов, а то общественность волнуется. Что будет с Манежем?

— Манеж ждет реконструкция. Ни о каком сносе речь не идет, поскольку это памятник федерального значения. Подземной стоянки тоже скорее всего не будет. Мы просто постараемся восстановить исторический облик здания: снимем навесной потолок, откроем для обозрения деревянные фермы Бетанкура. Москомархитектура предлагает также восстановить существовавшую когда-то в Манеже церковь.

— А планетарий?

— Планетарий закрыт на реконструкцию, но пока дела там двигаются туго, поскольку не хватает средств. Нужно форсировать вопрос финансирования.

— По Военторгу решение уже принято?

— Существующий сейчас проект предполагает снос здания. В настоящее время готовится разрешительная документация: сюрпризы, конечно, еще возможны, но все-таки надеюсь, что их не будет. Хотелось бы в ближайшие месяцы приступить к работам.

где московские строители сдают еще одну школу, занимает не более 15 минут. Разговор о судьбе культурного наследия заканчивается под песню “Москва! Звонят колокола!”. Это верный признак, что на объекте ждут мэра — Юрия Лужкова. Пока Лужков с Шанцевым в спортивном зале режутся в настольный теннис, Ресин одиноко стоит в сторонке.

— Почему не играете, Владимир Иосифович? Не умеете?

— Что касается спорта, то тут я не игрок, а болельщик. Всю жизнь болею за ЦСКА.

— Зато на московской сцене вас считают одним из основных игроков...

— Я заметил: стоит мне уехать в отпуск, журналисты сразу пишут о моей неминуемой отставке.

— Как вы, кстати, к этому относитесь?

— С юмором. Тем более что снимать меня начали еще в бытность мастером участка: сняли — назначили начальником, потом из начальников перевели в главные инженеры строительного управления. Так что с отставками у меня связаны исключительно положительные эмоции: новая должность всегда была выше предыдущей.

— Вы и сейчас наверх метите? Как там у Высоцкого: “Лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал”.

— Думаю, сейчас я забрался на свою самую высокую гору.

— Что вы думаете по поводу прихода на строительный рынок Елены Батуриной, которая теперь фактически руководит ДСК-3?

— Я приветствую приход Батуриной. В последнее время комбинат стал лучше работать, нарастил мощности, повысил качество. Я думаю, в этом есть немалая заслуга Елены Николаевны. Она прирожденная бизнесвумен. Даже мне было чему у нее поучиться. Многое из того, что Батурина внедрила в ДСК-3, мы теперь хотим перенять в других организациях стройкомплекса.

— Считается, что чем более высокое положение занимает человек, тем меньше у него настоящих друзей.

— Это не про меня. Я, например, до сих пор дружу с Семеном Фарадой, которого знаю с трех лет. Но вообще-то в основном мои друзья — строители или люди, так или иначе связанные с городским хозяйством.

— А Борис Ельцин? События 1999 года, противостояние тогдашнего президента и мэра как-то отразились на ваших взаимоотношениях?

— Дружба не оценивается конъюнктурой. Я всегда одинаково относился к Ельцину, независимо от того, был он в опале или на самом верху власти. 1999 год действительно получился очень тяжелым. Но никаких обид со стороны Лужкова, никаких призывов сделать выбор не было. Юрий Михайлович сам прекрасно знает, что такое настоящая мужская дружба, и я думаю, он бы меня даже не понял, если бы в какой-то момент я “отказался” от Ельцина.

— Недавно в прессе промелькнули сообщения, что помимо прочего вы являетесь еще главой российского капитула ордена Святого Станислава. Что это за организация?

— Это светская организация, которая ставит своей целью объединение российской элиты во благо общества. Орденом Святого Станислава в разные годы были награждены Суворов, Кутузов, Чехов, Зощенко, Карамзин, а также многие наши современники, причем не только в России, но и на Западе.

— На Западе орден частенько называют масонской ложей.

— Это просто бред! Может быть, в каком-то смысле меня действительно можно назвать каменщиком. Но тогда уж скорее не вольным, а главным.

P.S. “МК” поздравляет Владимира Ресина и всех, кто строит в Москве, с профессиональным праздником.

Побольше вам домов хороших и разных!