В этот день в Московском окружном военном суде, который рассматривает дело об убийстве нашего журналиста, заседания не будет. Перерыв объявлен до понедельника.
Нынешний — повторный — процесс как небо от земли отличается от предыдущего. Того, что вел судья Сердюков. Самое главное, его сделали открытым — ведь чем заканчиваются суды за закрытыми дверями, мы все прекрасно знаем. На “дело Холодова” аккредитовалось несметное количество прессы, и каждое сказанное в зале суда слово записывается не только в протокол, но и с помощью аудио- и видеотехники.
Однако различия не только в этом.
Следует напомнить, что процесс, который вел судья Сердюков, формально тоже был открытым — все полтора года, что шло судебное следствие. Но представителей прессы в зале не было, поскольку судья после нескольких заседаний постановил: журналистов из зала удалить. Ходатайство об этом подали адвокаты Павла Поповских. Произошло это сразу после того, как “МК” и другие газеты опубликовали репортажи с рассказами о признательных показаниях полковника — их огласили в суде.
“Удалите тенденциозных журналистов!” — кричали подсудимые.
Судья пошел им навстречу: пресса была удалена. Причем с очень хитрой формулировкой: мол, свидетели, которых еще не допросили, почитав газеты и посмотрев ТВ, смогут “скорректировать” свои показания.
Кроме того, судья запретил всем участникам процесса вести аудио- и видеозапись заседаний. В протокол попало только то, что секретарь успевала записать от руки. В результате в приговоре многие показания свидетелей оказались просто перевраны. Гособвинитель Ирина Алешина внесла более 1300 поправок (!) на протоколы судебных заседаний.
Судья Зубов, в отличие от своего коллеги, разрешил участникам процесса вести аудио- и видеозапись процесса. Диктофон на этот раз есть даже у секретаря — чтобы точно избежать ошибок.
Не в клетке, а с ноутбуками на столах, подсудимые выглядят весьма респектабельно. Перед заседаниями они обнимаются, целуются — как друг с другом, так и со свидетелями, своими бывшими сослуживцами. Стоит ли удивляться, что показания вызванных в суд десантников 45-го полка весьма разнятся с теми, что они же давали ранее?
Я присутствую вот уже на нескольких допросах военнослужащих, и все они проходят по одному сценарию. Сначала бойцы начинают бодро выгораживать подсудимых — не моргнув глазом подтверждают все, что тем выгодно. Хотя судья перед началом допроса предупреждает каждого об уголовной ответственности за дачу ложных показаний. Но боевое братство, видать, дороже.
Картина резко меняется после того, как гособвинитель начинает зачитывать показания тех же людей, данные ими во время следствия. Свидетели как-то быстро “сдуваются”: в Генпрокуратуре они говорили совсем другое. “Запамятовали”, — мнутся десантники на трибуне и, отвечая гособвинителю, каким же, собственно, показаниям следует доверять, буквально выдавливают из себя: “Показаниям в деле”. Еще бы — там же стоят их подписи.
Гособвинитель Ирина Алешина, которая поддерживала обвинение и раньше, как-то рассказывала в интервью “МК”:
“Еще до начала судебного заседания (первого. — Авт.), в сентябре 2000 года, в мой служебный кабинет пришел один из бывших сотрудников ГУОП — Главка по оргпреступности — МВД. Среди ГУОПовцев у Павла Поповских было очень много знакомых, они тесно контактировали с 45-м полком. Он предложил мне в суд не ходить. Нарисовав весьма мрачную перспективу. Объяснил, что, если я не соглашусь с его предложением, у меня могут возникнуть определенные проблемы со здоровьем, может быть, с жизнью: “Может, убивать вас никто и не будет, но провокация возможна...”
В судебное заседание я все-таки пошла. Под охраной спецназа ФСБ. А в марте 2002 года этот господин явился снова. Он ласково попенял мне на то, что я не вняла его разумным доводам, и произнес одну фразу: “Ко мне обратились с тем, чтобы я пришел к вам и спросил: сколько вам нужно денег, чтобы разрулить эту ситуацию?” Я сказала, что взяток не беру...
Об этих беседах мною было поставлено в известность руководство Генпрокуратуры. Сейчас этим вопросом занимаются спецслужбы”.
Ирина Алешина, хрупкая молодая женщина, ходила с охраной весь первый процесс, ходит с телохранителем и сейчас. Напрямую, по ее словам, ей теперь никто не угрожает, но не в этом дело. Для подсудимых Алешина — враг №1, это видно по всему. Во время заседаний порой кипят такие страсти, в ее адрес отпускаются такие оскорбительные выкрики и даже обвинения чуть ли не в шантаже! И все потому, что она просто грамотно и профессионально делает свое дело.
Родители Димы, Зоя Александровна и Юрий Викторович Холодовы, которые ездили на судебные заседания весь прошлый процесс (из Климовска — в Москву), не пропускают ни одного дня и теперь. Разве что могут недолго отсутствовать по болезни. Вот и вчера мамы Димы не было в зале — захворала. До этого сердечный приступ случился у Юрия Викторовича.
Безусловно, они устали еще и еще раз переживать смерть сына, который каждый судебный день будто бы снова в последний раз проходит по коридору “МК” в новой зеленой куртке, с начиненным взрывчаткой “дипломатом” в руке. И опять говорит свои последние слова: “Переверни меня на спину, я не могу дышать... Так не должно было быть. Обидно!”
И умирает — снова и снова...
“Зачем вы ездите на суд, мучаете себя? Ведь Диму не вернешь”, — жалеют Юрия Викторовича и Зою Александровну друзья. И я задаю тот же вопрос: “Может быть, свое здоровье дороже?”
— Безусловно, мы устали — и Зоя, и я, — говорит Юрий Викторович. — Но я не могу все бросить. Передо мной все время Дима. Он никогда не бросал ничего, что начинал. И я не могу. Я считаю, что продолжаю его дело. И доведу его до конца...
Холодов набирает домашний номер: “Зоюшка, у тебя все в порядке? Ну, тогда я выключаю телефон, потому что заседание начинается...”
