Не везет — так не везет. Никогда не брал интервью у мэра. И на этот раз не пришлось. Поскольку должность Юрия Лужкова сейчас пишется так: кандидат в мэры Москвы. Один из кандидатов, только-то и всего...
Звучит смешно, но что поделаешь — таков закон, который не только временно лишил мэра должности, но и отправил его в принудительный предвыборный отпуск.
Теперь на рабочее место путь Лужкову заказан, поэтому встречу назначили не на Тверской, 13, а в предвыборном штабе мэра на Ленинском проспекте, вход в который завешен зеленой строительной сеткой — в здании идет ремонт.
Лужков здесь появляется редко. Все-таки отпуск. В свободное время он совершает поездки по Москве.
Жду его с аварийного дома. Встреча “отпускника” с жильцами, похоже, затягивается. А мы с штабистами гадаем: может, мэр попал в “пробку”? Он же теперь ездит по Москве не на служебной машине, а на какой-то “колымаге”. И среднестатистический московский водитель в час пик вряд ли уступит кандидату в мэры дорогу.
Но ждать приходится недолго. Лужков выходит из лифта, сдает в общий гардероб символ городской власти — кепку — и приглашает в свой временный маленький кабинет, куда не просит принести ничего, кроме чая. Зеленого.
О полезной еде и быстрой езде
— Юрий Михайлович, может, что-нибудь еще принести? Вы же с дороги... — интересуется заведующая штабным буфетом.
— Ничего не надо, спасибо, — улыбается Лужков. А когда она уходит, добавляет:
— Что касается еды, я тут замечательную диету себе придумал. Полностью отказался от хлеба, сахара и картошки. Налегаю на овощи и вареное мясо. Или рыбу. И еще — по вечерам ничего не ем, максимум стакан кефира. Все так просто, а эффект — потрясающий. За месяц 10 кг сбросил. В футбол играть стало намного легче.
После этих слов мне сразу захотелось:
а) незаметно втянуть живот;
б) перевести разговор на другую тему.
Что я и сделал.
— Скажите, Юрий Михайлович, а вы за время отпуска уже успели почувствовать себя простым москвичом? Какие, к примеру, ощущения от езды по московским улицам?
— Думал, что хуже будет.
— В большие пробки не попадали?
— Пока везет.
— Поздравляю вас. Многим москвичам везет меньше. Автомобилистов в Москве стало едва ли не столько же, сколько пешеходов...
— Даже, пожалуй, больше.
— И пробки всех достают. Уже почти построено Третье кольцо, а все равно тяжело.
— Пока Третье кольцо не замкнуто. Когда оно замкнется, думаю, эффект будет мультипликативный. Есть там, правда, два проблемных места. Одно — пересечение Ленинградки с Беговой улицей. Тоннель под Ленинградкой мы будем расширять, для этого даже придется снести один дом. А на пересечении с Шереметьевской улицей мы нашли очень изящное решение — построим небольшой тоннель.
— После чего на Третьем кольце не будет ни одного светофора?
— Категорически.
— Но ведь это еще не все. Большая проблема в том, что милиция у нас очень медленно оформляет аварии. Из-за этого и возникают пробки.
— Абсолютно согласен.
— Я на днях даже в субботу утром попал в громадную пробку на Третьем кольце. Там “поцеловались” две машины и встали, ожидая гаишников. А за ними выстроилась многокилометровая очередь...
— По этому поводу мы ведем борьбу с ГАИ. Первый раунд закончился тем, что они... ничего не сделали, но забеспокоились.
Я убежден, что должен быть четко определен норматив отсчета времени на оформление этих процедур. Ведь чаще всего встречающееся происшествие — когда разбит задний бампер находящейся впереди машины. И вот они стоят, ждут работника ГИБДД...
Даже само слово ГИБДД — длинное, оно должно быть другим. Работник ГИБДД должен приехать быстро, но сейчас этого нет. По правилам он также обязан пригласить понятых, а кто сейчас ими хочет стать? Все, как в “12 стульях”, помните? Когда Остап сказал: “Кто хочет в понятые?”, в толпе возникли течи и водовороты, и народ сразу же разошелся...
Эту систему надо менять.
— Как?
— Для ГИБДД нужно вводить новую систему поощрений. Знаете какую? Средняя скорость движения в городе Москве. У нас есть возможность измерять среднюю скорость движения транспорта. Если она низкая — премии от города не получаешь. Гаишники должны помогать движению, а сейчас у них нет этой задачи. Ее все провозглашают, все орут, но ее никто не обозначил какими-то количественными оценками. И, конечно, для каждого случая должен быть норматив времени. Пришел сигнал на службу 02 — его фиксируют. А вот квитанции о том, что происшествие разобрано и машины развезены, нет. Является ли это главной причиной? Наверное, нет. Но это является важной причиной.
Мы не можем сильно расширить в Москве дороги, хотя увеличить количество вылетных магистралей сейчас стараемся. И мы не можем уменьшить количество машин — это признак благосостояния людей. Мы лишь можем призвать москвичей ездить на маленьких машинках.
— Мысль интересная, но как этого добиться? У нас традиционно любят большие машины. В России это не только средство передвижения, но и, как вы верно заметили, признак благосостояния...
— Есть два решения. Первое — нужно, чтобы государство даже доплачивало за покупку маленькой машины. Нужно снять на нее все виды платежей. И второе — так как у нас часть людей считает непрестижным ездить на маленьких машинах, нужно везде вывешивать плакаты, транспаранты, что маленькая машина — это моя вторая машина. У нас ведь 2 млн. человек работают в малом бизнесе, и все они хотят стать крупными бизнесменами. И их надо таким образом убеждать. Чтобы не стеснялись...
Сейчас у нас действует дурацкая система. Мы смотрим на лошадиные силы, а нужно смотреть на длину машины. Я думаю, надо перевести исчисление налогов на размер машины и позвать москвичей к тому, чтобы они покупали маленькие авто. Сразу мы эффекта не получим, но в течение 5 лет, если мы будем настойчиво добиваться этой цели, город будет свободнее.
— Неужели вы сможете сделать это?
— Даже не сомневайтесь.
О защите населения и проблемах переселения
— Вот вы заговорили о бизнесменах, а я хочу, наоборот, перейти к теме людей необеспеченных, в том числе людей пенсионного возраста. Грядет пенсионная реформа, и это волнует народ не меньше пробок. Москвичам рассылают письма из Пенсионного фонда, которые мало кому понятны.
— Пенсионная реформа предусматривает накопительные счета. И государство, мне кажется, ведет себя не совсем правильно. Вернее, не государство, а Пенсионный фонд. Он, не спрашивая нас, разместил наши деньги во Внешэкономбанке. То есть он за меня решил. Но вы должны сначала спросить меня, где я хочу размещать свои деньги! И я должен дать вам поручение разместить мои деньги вот там-то. Там, где мне больше процент идет. А Пенсионный фонд решил вопрос, что называется, по умолчанию.
Я представляю, какие это деньги, колоссальные деньги! На самом деле было бы правильно объявить конкурс банков. И по результатам этого конкурса объявить народу, что вот, мол, банк, который дает нам лучшие проценты по результатам конкурса.
Но никакого конкурса не было. Я вообще думаю, что здесь нарушено антимонопольное законодательство. Министерство по антимонопольной политике должно задать вопросы нашему уважаемому Пенсионному фонду. Я, как член государственной комиссии, которая формировала пенсионную реформу, считаю это решение фонда неправильным. А как участник этой системы — тем более не согласен! Мне важно разместить мои деньги там, где они принесут мне большие проценты, где они будут намного больше инфляции.
— Но почему-то все об этом молчат.
— Вся эта система сработана в режиме по умолчанию. А вдруг люди не сообразят? Нас всех посчитали за идиотов.
— А что вы посоветуете простому москвичу, который задал вам этот вопрос. Мне, например? Что мне сейчас делать?
— Это вопрос очень интересный. Есть уполномоченные банки правительства Москвы, мы всегда выбираем только порядочных. И надо смотреть, какие банки дают больший процент на вложенные деньги, и класть их туда. Это накопительные средства, которые имеют мультипликативный (одно из любимейших словечек Лужкова. — А.М.) эффект, эффект многократного усиления. Они все время пополняются, плюс еще процент, который увеличивает сумму. Получается почти цепная реакция. Я не думаю, что человек, выходящий на пенсию, будет супербогатым. Но в любом случае он должен иметь больший денежный потенциал.
— Мы говорим о будущих пенсионерах. А теперь давайте поговорим о нынешних. И о социальной защите москвичей вообще. Тема у политиков очень модная. Так вот, можно спросить у кандидата в мэры Москвы Лужкова, есть у него на сей счет предвыборная программа?
— Есть. Но она никакая не предвыборная. Это грандиозная программа, которая уже действует в Москве и описать которую в коротком разговоре просто невозможно. Политика социальной поддержки москвичей состоит из трех частей.
Первая касается молодого поколения. Молодым нужно создать равные условия для старта жизни, равные условия для конкуренции. Это отдельная серьезная программа. Именно поэтому я в свое время так агрессивно защищал необходимость сохранения в России бесплатного высшего образования. Если бы в свое время приняли проект Кириенко о коммерциализации высшей школы, выходцев из бедных семей мы бы в вузах больше не увидели. Нам грозила и еще одна перспектива. Раз стало бы меньше студентов, значит, нужно меньше вузов, к чему “реформаторы” и вели. А это дикость для страны, просто дикость! Очень большая часть молодых людей из-за необходимости платить не смогла бы получать высшее образование. Хорошо, что мы эту идею разгромили. Ректор МГУ Виктор Антонович Садовничий собрал съезд ректоров, мы пригласили Кириенко и не дали ему это сделать.
У молодежной части социальной политики в Москве есть и еще одна составляющая — стимулирование рождения детей. Мы объявили программу “Квартиры для молодых семей”. В этом году 270 тысяч квадратных метров уже выделили для социального найма. Это когда молодая семья сразу получает квартиру и платит умеренные деньги в течение нескольких лет. А если в семье рождается ребенок, то стоимость квартиры сразу скашивается. Второй ребенок — еще. Третий — еще. И так далее.
И я скажу, эта штука уже действует. Вы даже не представляете, сколько появилось детей в районе, где мы построили дома для молодых семей! Сейчас там нужно строить детский сад. Потом еще одну школу. Чем больше будет жилья по молодежной программе, тем больше у москвичей будет прибавления в семьях. А это прекрасно.
Второй базисный блок соцзащиты рассчитан на человека, который находится в трудоспособном возрасте. Ему надо дать работу. Оплачиваемую, хорошо оплачиваемую работу. Это прямая обязанность власти. В Москве сейчас безработица — 0,65%, этот показатель не имеет равных в мире.
— То есть он самый низкий? Получается, безработицы у нас практически нет?
— Не совсем так. Внешне 0,65% — показатель спокойный. У нас количество общественных рабочих мест примерно в 4 раза выше, чем число безработных. То есть, пожалуйста, приходите. Но из этих 33 тысяч безработных, которые в Москве заявили о себе и получают пособие, 74% — женщины в среднем 45-летнего возраста с ребенком, в основном матери-одиночки. Они хотят работать неполный рабочий день, но их на таких условиях мало где берут. И первое, что должна сделать власть, — провести анализ и заняться увеличением числа рабочих мест для людей с неполным трудовым днем. Увеличением надомничества. То есть я хочу сказать, что каждый статистический показатель требует серьезного анализа, выводов.
Третий блок программы соцзащиты — пенсионеры, ветераны, инвалиды. Мы к ним добавляем матерей-одиночек, многодетные семьи. Власть должна помогать этим людям. Причем адресно помогать.
— Адресно, скажут многие, это когда людей посылают по известному адресу...
— Может быть, где-то и посылают, но ничего подобного в Москве нет. Скажем, у нас 2,5 миллиона пенсионеров. Мы помогаем 1 миллиону 900 тысячам, и уровень нашей помощи дифференцирован. Смысл такой: добавить городским пенсионерам наши пособия, приблизив их доходы к столичному прожиточному минимуму для людей старшего поколения. Городские дотации колеблются от 600 до 1100 рублей. 600 мы даем тем, кто имеет пенсию чуть-чуть повыше, но не достигающую прожиточного минимума. 1100 — тем, кто получает маленькие пенсии. Таким образом мы помогаем пенсионерам, подводим их поближе к прожиточному минимуму. Власть обязана это делать.
И еще, хотя это тоже отдельный разговор, у нас очень серьезная программа по 5-этажкам, по аварийным домам. Я вот только сейчас приехал с аварийного дома. Условия там плохие. Я вспомнил, как сам когда-то жил. Правда, у нас были бараки, но тогда время было другое. Сейчас в Москве — время строительства громадных объемов жилья. И, конечно, программа переселения людей напрямую касается тех, кто живет в домах, которые совсем недавно были ведомственными. Мы приняли эти развалюхи и сейчас старательно их сносим. Их даже капитально ремонтировать нет смысла, потому что планировки в этих квартирах дикие — кухни 4 метра, все прогнило, овчинка не стоит выделки. И дом, который я сегодня посетил, тоже нужно переселять. Что интересно, он стоит на Люблинской улице, не центр города. Но все в голос говорят: мы не хотим отсюда уезжать, дайте нам жилье в этом районе.
— Это обычный район, далеко не самый лучший.
— Не самый. А все равно, никуда переезжать не хотят. Привычка у русского человека — вторая натура, правильно говорят.
О строящемся жилье и строящем жулье
— Вот мы и перешли к следующей теме. Кроме квартирного вопроса москвичей “портит” вопрос строительный. То и дело проходят собрания жильцов, митинги протеста под лозунгами: не дадим построить дом у нас под окнами, не дадим построить гараж или магазин! Как можно одновременно учесть интересы жителей, застройщиков и интересы города. Или это вечный конфликт?
— Во-первых, я вам первому открою секрет — в бюджете Москвы больше не планируются деньги на строительство жилья. Мы муниципальное жилье (а это очень большие объемы — 1 миллион 600 тысяч квадратных метров в год) строим за счет долей от коммерческого жилья. За счет тех долей, которые город получает, проводя конкурсы, тендеры, аукционы на строительство коммерческого жилья.
Но мы народ принципиальный и радикальный. Мы говорим: зачем власти допускают строительство элитного жилья? Но мы получаем с двух квадратных метров элитного жилья один метр для бесплатного предоставления москвичам.
Сегодня один из жильцов дома на Люблинской улице мне сказал: вот вы строите, все хорошо, жилья много построили, а “Скорой помощи” — ни одного пункта нет!
И это тоже нужно строить. И почту нужно, и отделение Сбербанка, и церковь, и парк, и спортивный комплекс, и бассейн, и ледовый дворец, и дом культуры...
В общем, чего там говорить. Мы не можем остановиться в этом движении. Не можем. И мы еще не научились подвешивать дома в безвоздушном пространстве — для них нужна земля. Земля является большим дефицитом в городе. Она образуется за счет более рационального использования промышленных объектов — это очень важный вопрос. Ну вот скажите, зачем в центре какой-нибудь карбюраторный завод?
Мы проводим абсолютно ясную политику. Мы не хотим, чтобы этот завод был в центре, но, с другой стороны, не хотим терять рабочие места. Поэтому для этого завода находим участок на периферии и договариваемся о переносе предприятия. Причем о переносе в новое помещение, а не в цеха демидовских времен. И о переходе на принципиально новую технологию. Если у предприятия не хватает ресурсов, мы помогаем это сделать. Тут двойная выгода: и территория освобождается, и рабочие места остаются. Разумно, логично. Но это — медленные процессы. Город должен строить. И тут возникают два состояния: одно — это принимаемое решение по строительству жилья, которое соответствует градостроительным нормам, второе — это настроение москвичей, которые не хотят, чтобы рядом строился дом. Получается конфликт.
Власть должна внимательно смотреть на природу каждого такого конфликта. Если в его основе обычный эгоизм жителей — нужно строить. Если возражения жителей обоснованны — нужно не допускать стройку.
— Вы, кажется, даже лично останавливали строительство...
— Да, останавливал. Например, строительство на Егерской улице. Оно не было санкционировано правительством города. Там инвесторы просто обманули население. Они договаривались о том, чтобы построить одноподъездную башню, и все вроде не возражали. Но аппетит пришел во время еды, и они решили построить громадный многоподъездный дом. Население возразило. И я принял решение: запретить там строительство. Любое. В том числе и одноподъездного дома.
— Чтобы другим неповадно было?
— Да. И эта строительная организация занесена в черный список фирм, которые дальше не получат возможности строить в Москве. Если хочешь работать — надо работать по-честному.
О ЖЭКе-“потрошителе” и карточных играх
— Юрий Михайлович, а вот тоже жилищная тема, но под другим углом: реформа ЖКХ. Все говорят, что очень скоро придется платить за коммуналку все 100%. Но качество обслуживания жилья не меняется. Какие были ЖЭКи-“потрошители”, такие и есть. Как лично вы видите коммунальную реформу в Москве?
— Сейчас столько говорят о жилищно-коммунальной реформе, что, мне кажется, уже язык должен стереться. Я думаю, Ильфу и Петрову, будь они живы, стоило бы написать об этом отдельный роман. Там были бы всякие персонажи... Немцов в первую очередь, который в 1997 году на правительстве провозгласил начало жилищно-коммунальной реформы и ее конец в 2003 году.
— Значит, она уже заканчивается? А мы как-то и не заметили.
— Да уж... Я на том заседании правительства, которое вел Ельцин, сказал: “Боря, ты не прав”... Не Ельцину, а Немцову. Но в данном случае я оказался прав, потому что Немцов сказал, что в 2003 году все жильцы будут платить 100%.
Я ему говорю: “А кто тебе платить будет? Люди просто не будут платить, а у тебя, у слабака, не хватит воли их заставить. И слава богу”.
Потом на горизонте жилищно-коммунальной реформы появился Госстрой. Он начал заявлять, что жилищно-коммунальная реформа есть знак равенства 100%-ным платежам. Но не о том вообще речь! Давайте так: возьмем Москву, не будем больше вспоминать всех этих господ всуе. Я задаю вопрос вам и себе: у нас жилищно-коммунальная система функционирует?
— Функционирует. Но, как бы помягче выразиться, не очень хорошо...
— Плохо. Но функционирует. Мусор вывозим, жилье ремонтируем, тепло в дома зимой, весной и осенью даем. И если говорить об этих пресловутых 100%, то жилищно-коммунальная система, по сути дела, их уже получает. 54% — от москвичей и 46% — от города. То есть опять же от москвичей, только из горбюджета. Но корм получается не в коня.
Мы должны поменять условия работы обслуживающих структур. Вся беда в том, что они — монополисты, не имеют конкурентов и, стало быть, не имеют стимулов к работе. Монополист не беспокоится, плохо или хорошо он сделал свою работу. Да еще он, иногда с садизмом, понимает, что никого другого люди все равно не найдут...
А я говорю — найдут! И, как вы видите, вопрос не в 100% оплаты. Вопрос в конкурентной среде, которая должна сформироваться для обслуживания нашего жилья. Может ли она сформироваться? Обязана. Когда она сформируется? Она сформируется только в том случае, если этим ДЕЗам платить будет не город, а сам житель.
Но мы, даже если очень захотим заставить людей платить за все из своего кошелька, не сможем этого сделать. Просто разорим многие семьи, которые и так с трудом сводят концы с концами. Для меня решение проблемы заключается в том, чтобы деньги города направить не прямиком в ДЕЗ, а конкретному человеку, конкретной семье. Чтобы эта семья сложила городские дотации со своими платежами, и у нее образовались бы те самые 100%. Я хочу сделать так, чтобы, имея все деньги у себя, москвич сказал обслуживающим его коммунальщикам: “Все, теперь я хозяин положения”.
— То есть хочу — плачу, хочу — не плачу. Плачу кому хочу...
— Да. Я могу выбрать, кому платить, да еще должен посмотреть, сколько. А ну-ка давайте, формируйте рыночную среду услуг!
У нас, кстати, уже сейчас больше тысячи частных структур, которые занимаются обслуживанием жилого фонда. Дело пошло. Это и является целью жилищно-коммунальной реформы в Москве. Вот здесь как раз и должна заработать социальная карта москвича, которую мы активно вводим в оборот. Это великолепная вещь!
Для чего она нужна? Для удобства. Для удобства человека — для пенсионера, например, это бесплатный проезд. Плюс это водительское удостоверение, удостоверение личности, где зашифрованы данные по особенностям здоровья человека, его группа крови и т.д. и т.п. Все размещается в этой карточке. Но она является еще и средством платежа, и средством накопления, в том числе и электронным средством, на которое приходят деньги города по ЖКХ и другим доплатам. Но деньги города, которые приходят на ЖКХ, человек может потратить только на оплату жилищно-коммунальных услуг. И все!
Это грандиозная программа. Она касается как минимум 3 миллионов семей.
— То есть в будущем в Москве практически не будет наличных денег?
— Ну почему не будет? Просто социальная карта — это единый документ, особенно удобный для пенсионеров. Они с ней могут пойти в льготный магазин и рассчитываться этой картой как дисконтной. Точно так же — многодетные матери, инвалиды...
Мы, кстати, думали, что эта карточка будет трудно осваиваться пенсионерами. Все-таки пожилые люди, они мало знакомы с электронной платежной системой. Но — ничего подобного! Люди осваиваются элементарно и очень быстро. И если пенсионер свою карточку теряет, он тут же стремится, чтобы ему ее восстановили.
К хорошему быстро привыкают. И это очень радует. Сейчас, по моим данным, уже где-то около миллиона социальных карт на руках у москвичей. В первую очередь мы их даем пенсионерам — это дисконт, проезд и многое другое. А потом на них точно положат глаз и все остальные. Посудите сами: это же здорово, если я имею один документ — удостоверение личности, водительские права, — Министерство внутренних дел уже согласилось признать этот документ. Грызлов согласился. Кстати, я первым говорю об этом читателям “МК”.
О московской дороговизне и мечте всей его жизни
— Юрий Михайлович, так получается, что сейчас на какую тему ни заведи разговор — все равно выходит разговор о деньгах. И многие люди жалуются, что Москва — бешено дорогой город. Чуть ли не самый дорогой в мире. А вы сами как думаете?
— Слушай, а почему тогда сюда все стремятся?
— Не знаю. Наверное, потому, что здесь много денег.
— Да нет, если уж самый дорогой город — значит, и самый дискомфортный с точки зрения экономических условий жизни.
— Но западные агентства регулярно дают информацию о том, что жить в Москве дороже, чем в Лондоне или Токио.
— Для иностранца — не спорю, да. Он же должен здесь снять квартиру — дорого. Хорошие рестораны — тоже дорого, он же не ходит по чебуречным.
— И офисы очень дорогие.
— Весьма дорогие, но иностранцу здесь интересно. Он здесь получает прибыли, которые компенсируют его затраты. А все эти оценки говорят о том, как себя чувствует иностранец в Москве.
Казалось бы, мы должны были забеспокоиться: нам же нужно еще и инвестиции иметь, и чтобы иностранные фирмы в Москве работали. Но основания для беспокойства нет по одной простой причине: количество иностранных фирм становится все больше и больше. Значит, в Москве есть тот самый баланс, который говорит, что для личных расходов иностранцев здесь дорого, а для прибылей их фирм здесь хорошее поле деятельности. И пока это так — все нормально.
Что же касается тех категорий людей, о которых должна заботиться власть, то ни у кого нет оснований говорить, что Москва самый дорогой город для жизни. Да, здесь выше цены, но здесь и разумная социальная политика властей. Дальше — средняя зарплата. Она немножко другая, чем в остальной России. В разы. Я так думаю: если бы наш город был действительно таким недопустимо дорогим, люди бы отсюда бежали.
— Но наоборот — едут.
— Да, едут! Скажите, что это за феномен? Все, как в анекдоте про феномен времен советского строя: в магазинах ничего нет, а в холодильниках полным-полно. Такие вот парадоксы...
— В Москву люди едут отовсюду — из СНГ, из дальнего зарубежья... И это вызывает недовольство у некоторых москвичей. Они говорят, что это создает плохую среду на рынке труда, что приезжие занимают их места. Как вы считаете, проблема миграции в Москве существует?
— Конечно, существует.
— И как ее надо решать?
— У нас есть миграция законная. Она регулируется. Наша государственная миграционная служба ее отслеживает и через систему квотирования регулирует весь процесс: процесс трудоустройства, соответствие рабочих мест количеству желающих получить работу и т.д.
А незаконная миграция — она и есть незаконная. Поэтому действия властей здесь очень решительные. Если вы помните, этим летом мы “вышибли” 17 вьетнамских и китайских общаг. Причем это даже не общежития в нашем понимании, а дома, купленные в свое время какими-то бизнесменами, которые сдали их в аренду в том виде, в котором и получили. Неважно — промышленный это дом, абсолютно неблагоустроенный, барачно-сарайного типа. Они его сдали китайцам, которым здесь хочется зарабатывать. И там устроили антисанитарию, настоящий шалман. 17 таких мест мы уже закрыли. И будем закрывать дальше. Не хочу быть оракулом, но сейчас, к зиме, город основательно почистит перышки...
Кроме того, у нас в бюджете города есть деньги на отправку незаконных мигрантов домой. Но все равно — Россия страна открытая. После развала СССР мы остались без своих хорошо обустроенных границ. И это не столько московская, сколько государственная проблема.
— Юрий Михайлович, вы, наверное, уже опаздываете (Лужков давно допил чай и то и дело поглядывает на сложенную вдвое картонку с графиком “отпускных” мероприятий. — А.М.). Поэтому задам последний вопрос.
В свое время известный политический деятель США Мартин Лютер Кинг всегда начинал свои выступления с фразы: “У меня есть мечта”. И рассказывал людям о том, какой он видит будущую Америку...
Вы столько лет проработали в Москве и за это время, кажется, сделали почти все, что хотели. У вас еще есть мечта?
— Конечно.
— Если не секрет, какая?
— У меня есть мечта сделать мой родной город еще более комфортным. Таким, чтобы начиная с младенчества и кончая глубокой старостью любой гражданин мог сказать: “Я в этом городе могу получить все, что моей душе угодно”. Я понимаю, это почти несбыточная вещь, но к ней надо стремиться. Как к коммунизму. Дорогу осилит только идущий.
Оплачено из средств избирательного фонда зарегистрированного кандидата на должность мэра г. Москвы Лужкова Юрия Михайловича.
