Помнится, его “Локомотив” вновь катился под откос высшей, тогда еще союзной лиги. То есть шансы зацепиться вроде бы оставались, но для сведущих людей было все ясно: счастливого совпадения результатов, зависящих от команды и независящих от нее, на финише не произойдет — не отдаст своего ни солидарная украинская братва, не поможет и пресловутая столичная принципиальность. Ясно было — “Локомотив” обречен, хотя говорить об этом вслух считалось не совсем этичным.
Однако мой первый главный редактор, приближенный к футболу посредством работы именно в могучей железнодорожной газете, считал иначе. Он требовал пространного интервью перед последним и решающим боем.
Когда я отправился на задание, в кармане у меня вместо редакционного удостоверения лежал сложенный вчетверо листок бумаги с железнодорожной печатью. И все. Стоит ли говорить, что знакомством с Юрием Павловичем Семиным я похвастаться тогда никак не мог. Как, впрочем, и со всеми остальными людьми большого футбола...
Предматчевый выход главного к тренерской скамейке — картина, достойная описания. В эти тридцать—сорок секунд характер проявляется куда отчетливее, чем в десятке обязательных интервью, стоит лишь повнимательнее присмотреться, сравнить, оценить увиденное. Помните? Бесков — с его победительным, уверенным шагом, подбородком, поднятым вверх, беглым, едва заметным, коротким взглядом на трибуны. Садырин — в кроссовках, тренировочном костюме, в смешной шапочке, всегда в компании, что-то говорящий своим помощникам. Романцев — тревожный, нахмуренный, с головой, вжатой в плечи. Элегантный, пластичный, уверенный в силе и красоте Анатолий Бышовец.
Семин выходит иначе. Он выходит один, совсем один, даже если рядом, чуть поотстав, двигаются помощники. Он не только ни на кого не смотрит, он не может ни на кого смотреть, так кажется потому, что он смотрит в землю. Руки в карманах развевающегося светлого плаща, ноги, словно налитые тяжестью, едва не ковыряют землю, встреченный на бровке камушек отбрасывается носком черного полуботинка. Семин углублен в себя, он пока словно бы без команды, которая вот-вот направится к центру поля. Так он добредает до лавки и опускается на нее, опускается, чтобы через минуту-другую стремительно приподняться и больше уже не садиться вовсе до самого окончания этого всегда решающего матча.
Мне думалось, что самые тяжелые минуты футбола для него — именно эти, предматчевые. Как для хорошего игрока, который испытывает мандраж потому только, что любая игра не может оставить его равнодушным.
Не настаиваю на верности наблюдения, но придерживаюсь его: поведение некоторых наших тренеров во время матча под стать искусной актерской игре. Вздымания рук к небу, препирательства с резервными судьями, вроде бы резкие, но короткие выскакивания к бровке, пританцовывания и отходы широким генеральским шагом — есть в этом элемент актерства, заложенный в самой футбольной игре.
Семин не из таких. Ему попросту не до этого, его “театр одного актера” не репетируется, не режиссируется и не расположен к бисированию в угоду публике. Покажи Юрию Павловичу его два тайма игры в футбол на видео, он бы, думаю, удивился, засмущался, улыбнулся бы разок-другой. Находясь у бровки с 1982 года, он по-прежнему чувствует себя там, на поле, он продолжает играть и оттого, что играет он без мяча, вовсе не знает удержу в проявлении эмоций.
Есть в моем архиве старая фотография. Вот Семин в традиционных динамовских цветах, в прыжке, с высоко поднятыми коленями блокирует соперника — одноклубника в белом. И взгляд! Взгляд — на мяч, на игру, неукротимый взгляд, глаза горят, на старенькой фотографии и то поблескивают! Аж дрожь по спине от семинского взгляда! Нет, тяжело приходилось тем, кому выпадало играть против Семина. Семин без борьбы не отпускал. Бедра напряжены, плечи собраны, а руки… руки так и тянутся прихватить ускользающего голеадора.
Если и проиграл будущий тренер позицию, то этим прыжком, рывком, напором вернет упущенное. Вернет-вернет, сомневаться не приходится.
Эх, и занозистые мужички вырастали в Орловской губернии... Один Юрий Палыч чего стоит.
Естественность Семина подкупила меня с той первой встречи. Он не делал трагедии из того, что должно было случиться. Более того, он не ломал комедии передо мной, зеленым корреспондентишкой, но называл вещи своими именами. Наблюдая потом за ним и общаясь изредка в разных компаниях и ситуациях, я замечал: ни очевидные удачи (а их было много в последние годы), ни болезненные поражения (их тоже хватало) нисколько не поубавили в нем этой самой мужской естественности. И наоборот — не добавили ему ни капельки фанфаронства, нарочитой солидности, важности, выпуклости своего “я”, которое так сильно во многих наших футбольных деятелях.
Семин не говорит о себе как о талантливом психологе и педагоге. Но именно в его команде царит уважительное отношение к тренеру, конфликты в его локомотивском доме если и случаются, то гасятся внутри, без вселенского раздувания правды-матки на первых полосах газет. В его практике — приглашения молодых, малоизвестных футболистов, которые вскоре не только верой и правдой служат команде, но оказываются на виду, приглашаются в различные сборные, переманиваются в именитые клубы, причем переманиваются с гораздо меньшим успехом, чем в те годы, когда сам Юрий Семин играл за “Локомотив”.
Вместе с тем записным добрячком Юрия Семина никак не назовешь. Сам слушал удивительную тишину Баковки в момент очередного разбора полетов, видел перекошенные досадой лица игроков, получивших от главного на орехи.
Именно к Семину с удовольствием едут за интервью, едут поработать и поиграть те, кто вроде бы уже наигрался и почувствовал себя лишним в когда-то родном клубе.
Показательно и то, что среди “особых” тренерских отношений, которыми переполнен нынешний сезон и которые существовали и будут существовать всегда, фигура Семина не значится. Напротив, уважительное отношение к Палычу и его команде присуще, по-видимому, всем российским клубам. А также спортивным изданиям, телепрограммам, мэтрам и новичкам футбольной журналистики.
…С сомнением посмотрев на мои видавшие виды джинсы и выслушав первые, отнюдь не бойкие слова, Юрий Павлович не спеша, обстоятельно ответил на все вопросы новоиспеченного корреспондента. И стал, таким образом, моим крестным отцом на ниве футбольной журналистики.
И я, встречаясь с ним то чаще, то реже, нет-нет да ловил на себе недоуменный взгляд, происхождение которого долго не мог понять, определить. Теперь, мне кажется, понял.
Юрий Семин, человек раз и навсегда укоренившихся принципов, не испытывает доверия к джинсам. Попросту говоря, он их не любит. Видимо, джинсы для него — род рабочей одежды, которую принято надевать на сельхозработы, но никак не на праздник, каковым является для него футбол.
По крайней мере я Семина в джинсах не видел ни разу. Мелочь? Не скажите…
