Владимир Маяковский был хороший поэт, но страдал политангажированностью. Спросите любого школьника, что такое город-сад, и он вам бойко ответит: “Я знаю: город будет, я знаю: саду — цвесть, когда такие люди в стране советской есть!” Это цитата из хрестоматийного стихотворения. В действительности же яркая поэтическая метафора к пафосу коммунистического строительства никакого отношения не имеет. Ее даже нельзя назвать метафорой. Этот жесткий градостроительный термин пришел к нам из Европы в начале прошлого века. Там как раз разворачивалось широкое общественное движение по распространению городов-садов. Правда, насаждали их вовсе не коммунисты, а их антиподы и классовые враги, чтобы улучшить быт наемных работников. Мало кто знает, что первый и единственный в России город-сад был основан на земле Подмосковья.
Мы идем по его заснеженным улицам. Практически все, что было построено здесь начиная с 1910 года, до сих пор сохранилось. И это невероятно! Даже сейчас обветшалые контуры города счастья производят сильное впечатление, поражая размахом социальной утопии. Еще бы! Минуло почти сто лет, а большинство россиян все так же далеки от своей мечты, как и раньше. Ведь это мечта на все времена — коттедж в ближнем пригороде Москвы с участком в 12 соток, расположенном в великолепном сосновом бору. Добавьте сюда малюсенькую деталь — так, совсем пустячок! Коттедж на свои деньги построит для вас любимый начальник, вручит вам ключи и скажет: живите! Шок обеспечен.
Кто этот расточительный филантроп, зачем занимался благотворительностью — рассказ впереди, а пока мы шагаем от здания к зданию, поражаясь прочности деревянных строений. Почерневшие от времени срубы кажутся неказистыми, но это обман зрения. Внутри них просторно, светло, четырехметровые потолки кажутся ненужным архитектурным излишеством. Из коммунальных удобств — электричество, водопровод и канализация. Последнее в условиях сельской местности не всегда достижимо и в XXI столетии. Кстати, система канализования, секрет которой заключается в наклонно уложенных дубовых желобах, по сей день функционирует — такая она надежная.
В руках у меня — план подмосковного города-сада, который должен был расположиться на 677 десятинах (или 737 га) роскошного леса, купленного за миллион рублей. Беспрецедентный в России эксперимент начинали с энтузиазмом, однако завершить его помешала война. А вскоре советская власть, у которой были свои модели общественного устройства, постаралась вытравить память о “неправильном” рае. Эксперимент обозвали стремлением эксплуататоров закрепостить наемных рабочих пресловутым квартирным вопросом.
— Хотела бы я, чтобы меня вот так же поработили! — говорит моя спутница, зав местной библиотекой Татьяна Мамонова. В последние годы библиотека является штаб-квартирой общества по изучению истории поселка — в него объединены старожилы, которым не дают покоя загадки “проклятого прошлого”. Они по крупицам собирают материалы и сведения, мечтая о полноценном музее. Ведь основатель поселка — железнодорожный магнат во втором поколении Николай Карлович фон Мекк — этого достоин.
Мы подходим к Казанской железной дороге, вдалеке надрывается электричка.
— Осторожно! Посмотрите направо, а после налево. Казанское направление строили немцы, поэтому движение здесь, по европейским старинным стандартам, правостороннее...
Король железных дорог
Карл Федорович фон Мекк, обрусевший остзеец, свою карьеру миллионера начинал с огромной прорехи в кармане. Инженеру Министерства путей сообщения хронически не хватало жалованья, чтобы содержать жену, пятерых ребятишек и престарелых родителей. Он медленно продвигался по службе и, видимо, так и остался бы титулярным советником, если бы не жена.
— Вашего положения я больше не в состоянии выносить, — однажды обронила она. — Казенная служба делает человека автоматом, у которого нет разума, воли, достоинства...
И Карл Федорович решил во что бы то ни стало поймать фортуну за хвост. Ведь расположением Наденьки он дорожил больше всего.
На дворе стоял 1860 год. Царское правительство предпринимало отчаянные попытки преодолеть техническую отсталость страны. Англия уже заканчивала сооружение лондонского метро, а в России до сих пор не было приличных железных дорог. На деньги казны их сооружали рекордно долго и дорого, средства исчезали в черной дыре. И тогда государственной важности дело решили доверить частной инициативе. Выгодная концессия была обещана тем, кто построит дорогу Москва—Коломна.
Опыта коммерческого строительства дорог в стране еще не было, охотников укладывать рельсы на свой страх и риск немного. В разношерстном акционерном обществе по прокладке ж/д верховодит бывший сенатский чиновник фон Дервиз. Неудивительно, что подряд на земляные работы и строительство полотна достается инженеру с такой же немецкой фамилией. Карл Федорович с полысевшей от безденежья головой кидается в коммерческие авантюры.
Одноколейку до Коломны компаньоны соорудят всего за два года — на фоне “государственного” долгостроя это будет чудом оперативности. Однако русское общество удивит не столько разворотливость частников, сколько их барыши. За 196 верст пути от Москвы до Рязани правительство гарантировало 5% дохода на капитал в 62 тысячи рублей за каждую освоенную версту. Сметная стоимость объекта 12 миллионов рублей. 600 тысяч — официальный гешефт строителей. Деньги немалые. Однако профессионалы всегда найдут способ удешевить реальную стоимость стройки, по-умному распорядятся финансовыми потоками. Земляные работы от веку вещь очень выгодная: никогда не проверишь, сколько и чего вырыто, а тем паче зарыто. И Карл Федорович виртуозно доводит себестоимость освоения версты до 40 тысяч против 62 по смете. Разницу он отправит к себе в бумажник.
Осчастливив железной дорогой Коломну, удачливые акционеры начинают тянуть “чугунку” (так называли дорогу в народе) к Рязани. На строительстве ветки Коломна—Рязань инженер фон Мекк — уже генеральный подрядчик, у него оптовый подряд на 4,7 миллиона рублей; 87 верст пути он вводит в строй за полтора года. Московско-Рязанская дорога положит начало баснословному состоянию фон Мекка. На строительстве он заработает полтора миллиона рублей. Не меньше принесет эксплуатация магистрали: Карл Федорович станет ее совладельцем. Из касс по продаже билетов к нему потекут золотые ручьи.
А вскоре в стране начнется железнодорожная лихорадка. Пример вчерашнего бедняка разожжет безумную жажду наживы. Концессии начнут расходиться как горячие пирожки. За какие-нибудь 10 лет благодаря стараниям “частников” страна покроется разветвленной сетью железных дорог. В борьбе за получение выгодных контрактов разовьется жестокая конкуренция, расцветет пышным цветом коррупция. Но покамест фон Мекк — некоронованный король российских железных дорог. Словно машина, он раз в два года строит очередную новую ветку, прибавляя к своему состоянию где миллиончик, где два. Вот что значит послушаться жену!..
Надежда Филаретовна для него просто клад. Когда-то молодой инженер влюбился в пятнадцатилетнюю русскую барышню, трижды просил ее руки и добился желаемого. Похоже, он до конца дней к ней не охладевает. Потому что точно с такой же периодичностью, с которой Карл Федорович строит дороги — раз в два года, — Надежда Филаретовна рожает ему по ребенку. К 1870 году в семье фон Мекк — уже десять наследников! Она — в постоянных заботах о детях и тем не менее успевает помогать мужу вести бухгалтерию.
Но наступают трудные времена. Фортуна отворачивается от Карла Федоровича. Первопроходца стальных магистралей теснят конкуренты. С огромным трудом, через ходатайство княжны Долгорукой (фаворитки царя), ему достается концессия на сооружение Ландверовско-Ромненской дороги, и... она приносит ему большие убытки. Карл Федорович запутывается в долгах. А тут еще Надежда Филаретовна выкидывает коленце.
Сорокалетняя, она закрутит роман с человеком намного моложе себя, от этой связи родится дочь Милочка. Кто настоящий отец девочки, Надежда Филаретовна будет скрывать на протяжении нескольких лет. Но злые языки страшнее пистолета. Когда Карл Федорович узнает правду о своем одиннадцатом ребенке, он молча закроется в комнате и умрет от сердечного приступа.
...О, эти старинные эвфемизмы! “Она была женщиной с нерастраченным чувством”. Так отзывались о Надежде фон Мекк современницы. Сколько же его еще оставалось после одиннадцати беременностей? Не проходит и года после кончины супруга, как в ее жизнь снова входит мужчина. Впрочем, это слово не подходит ему, потому что он бог, существо неземное, явление космического порядка — такое же, как его волшебная музыка.
Милый друг
Тот год был переломным для Чайковского. Петр Ильич наконец-то женился, но, вкусивши таинства брака, бросился в реку. По счастью, не утонул. Под воздействием эмоций он уже принялся грезить о какой-нибудь пожилой даме, которая смогла бы стать ему спутницей, не предендуя при этом на пылкую страсть, как вдруг словно кто-то подслушал его сокровенные мысли. Письмо от незнакомой особы, а в нем — предложение денежной помощи! Меценатка немолода, обременена огромным семейством. Как раз то, что надо. Шесть тысяч рублей серебром в год для профессора Московской консерватории огромная сумма — теперь Петр Ильич сможет спокойно сочинять свою музыку, не думая о материальном.
О вдове знаменитого магната Петру Ильичу известно немногое. Она ведет замкнутый образ жизни, получив от мужа наследство, спасает семейный бизнес от разорения: покойный оставил расстроенные дела. В театре Петру Ильичу показывают на ложу фон Мекк. В темноте зала он видит черные пронизывающие глаза, от взгляда у него вспыхивает и долго горит обращенная к ложе щека...
“Милый друг” — так будет начинаться каждое их послание друг к другу. В отличие от нескромных поклонниц, Надежда Филаретовна не настаивает на личных с ним отношениях, зато пишет почти каждый день. Охотнее всего — о музыке, которая постоянно звучит в ее доме. Она меломанка, у нее тонкий вкус, она в курсе всех музыкальных новинок. С дочерьми они выучили наизусть практически все романсы любимого композитора, на пюпитре рояля у них клавиры его симфонических и оперных произведений. Изредка она сообщает ему о деловой стороне своей жизни: милому другу про шпалы неинтересно. А зря. В этих резких суждениях она настоящая железная леди: умная, жесткая, независимая.
“Кто так много занимается постройкой и эксплуатацией железных дорог, как я, тот отрешится от развития российской фабричной промышленности для сбережения (здоровья и жизней) пассажиров. Правительство обязывает нас брать русские рельсы и русский подвижной состав, тогда как английские рельсы и бельгийские локомотивы в десять раз лучше и дешевле намного. Что касается протекционизма, то я не поклонница ему, предпочитаю брать хорошее там, где оно уже есть, а не там, где когда-нибудь может быть”.
Петр Ильич делится с нею своими творческими планами, обещает посвятить ей Четвертую симфонию. Она вводит его в мир буржуазной роскоши. Московский особняк Мекши — в распоряжении милого друга, пока она с детьми за границей. Это похоже на сказку. Он входит в пустующий дом и находит в нем специально купленные для него книги, вещицы, листы нотной бумаги. Вышколенная прислуга исполнит любое его приказание. Во Флоренции для него снимут апартаменты неподалеку от ее виллы. В Париже к его услугам арендованная квартира, Надежда Филаретовна живет по соседству, но... Женщина-невидимка делает все, чтобы с ним не увидеться. “Молча, пассивно находиться близ Вас: под одной крышей, как в театре. Или увидеть вас идущим по улице издали, посмотреть из окна сквозь кружево занавесочки”. Чайковский чурается женщин, она это знает: он гений. И она ни за что не предстанет пред ним с сединой и морщинками.
Но разве платоническую любовь она испытывает к Чайковскому? В действительности ей хочется быть гораздо ближе к нему, чем описывает. Она отдает сыновей в Петербургское училище правоведения, потому что Чайковский его закончил; она обсуждает с ним, как поженить сына Колю и племянницу Петра Ильича, когда они вырастут. Надежде Филаретовне 49 лет, Чайковскому — 40. Как говорится, не все потеряно...
Эмоциональный пик отношений приходится на 1879 год. “Знаете ли вы, что я ревную Вас самым непозволительным образом? — пишет она ему. — Знаете ли, что, когда Вы женились, у меня оторвалось что-то от сердца? Я люблю Вас как никто, ценю Вас выше всего на свете. Я проговорилась...” До чего же мучительно долго Чайковский составляет ответ: ему нечего ей сказать...
За 13 лет переписки, непрерывной дружбы на расстоянии они сроднятся, но так и не встретятся. Духовно они очень близкие люди, но милый друг не выдаст ей своей тайны. Впрочем, она своей — тоже. Внебрачный ребенок, измена, погубившая мужа, — вот ее грех. Надежда Филаретовна примет за него церковное покаяние, добровольно наложит на себя епитимью. Ведь свою старшую дочь Елизавету она выдаст замуж за своего бывшего возлюбленного.
Однако правда о темной стороне души милого друга — гораздо страшнее. Совсем не родственную привязанность питает Петр Ильич к своему подрастающему племяннику Бобу. Боб, так же как Петр Ильич, гомосексуалист. (В 37 лет он покончит с собой в доме в Клину, подаренном “дядей Петей”. Странный самоубийца будет лежать с двумя пулевыми отверстиями в голове...)
В 1890 году Надежда Филаретовна неожиданно оборвет переписку и, сославшись на пошатнувшиеся дела, откажет в денежной помощи. Чайковский ей не поверит и будет унизительно выяснять: что такого ей про него рассказали? Неужели Надежда Филаретовна узнала про него все?!
Биографы композитора так и не смогут это установить.
Саду — цвесть!
В то время когда в России совершается первая русская революция, в Европе разворачивается уникальный социальный эксперимент. Его цель — покончить с перенаселенностью промышленных центров, выселить людей из трущоб. В индустриально развитых странах начинается строительство городов-садов, поселений нового типа. Концепция их устройства разработана англичанином Ховардом. Поселение должно быть основано на дешевой земле и запроектировано заранее. Его ядром должен стать комплекс общественных зданий, от которого лучами расходятся широкие улицы. Их застраивают как отдельно стоящими, так и сблокированными коттеджами, или таунхаусами. Стандартный домик или квартира должны состоять из четырех комнат со всеми удобствами.
Основа всей жизнедеятельности поселения — инженерные сети и очистные сооружения; главный приоритет социальной утопии — свежий воздух, образцово-показательная санитария. Для этого со всех сторон городок надлежит окружать парками, фруктовыми садами, оранжереями. За городскою чертой расположены фабрики и заводы. Но они не мешают аграрному производству. Фермеры находят в поселении сбыт для своих дешевых продуктов. Вся эта идиллия и называется городом-садом — она строится для людей с небольшими доходами, для наемных рабочих и служащих. Цены на покупку и аренду жилья в городе-саде соотносимы со средней оплатой труда, желающие могут взять доступный кредит.
Да, но при чем здесь наша история, в которой — деньги, тайны, любовь?.. При том, что мечта о социальной гармонии становится ее продолжением.
В 1890 году фамильное дело фон Мекк из рук стареющей матери принимает сын Николай. Ему не хватает усердия, чтобы закончить училище правоведения, и он поступает кочегаром паровоза на принадлежащую семье железную дорогу. Через несколько лет Николай — член правления Московско-Рязанской железной дороги, ведущий “топ-менеджер” компании.
Между тем близится 50-летний юбилей семейного дела, которое разрослось до размеров империи. Она насчитывает 517 локомотивов, 685 пассажирских и 14858 товарных вагонов, 107 вагонов-ледников для перевозки сливочного масла из Сибири к балтийским портам, для развития хлебной торговли устроены механизированные элеваторы в Москве, Коломне, Зарайске. В числе первых дорога развивает пригородное сообщение, строит дачные платформы от Москвы до Быкова, готовится пустить электричку до Раменского. Однако особым вниманием Николая Карловича пользуется платформа Прозоровская (сейчас она называется Кратово). Именно здесь он решает заложить город-сад для железнодорожников.
С международной выставки в Лондоне по его поручению привозят рекомендации по устройству города-сада и фотографии Лечворта неподалеку от Кембриджа. Там всего за 8 лет построено 1500 домов простой и красивой архитектуры, из 6 тысяч обитателей городка 1 тысяча — это рабочие. Итак, саду — цвесть! К созданию проекта фон Мекк привлекает молодых талантливых архитекторов: Щусева, Таманяна.
Город будущего начинается сразу же у платформы Прозоровская. Рядом с нею сооружают депо для обслуживания двух трамвайных линий, опоясывающих поселок большим и малым кольцами. Рубятся просеки улиц — все они будут названы в честь железных дорог, построенных династией фон Мекк: Казанская, Голутвинская, Киевская, Симбирская... Чтобы разлилось живописное озеро, расчищается и перегораживается плотиной речка Хрипанка, на дамбе строится мост. Закладываются кирпичная церковь и больничный городок. Медкомплекс включает в себя клинику, туберкулезный санаторий и — вслушайтесь в это название! — санаторий для слабосильных и утомленных. Строится начальная школа. Николай Карлович добивается, чтобы учебных заведений в поселке было много. Школа повышенного типа для мальчиков с ремесленным обучением, такая же для девочек, железнодорожный техникум, детские сады, интернат для детей служащих, живущих на линии...
Отдельно разрабатываются типовые жилые дома. Они разные по цене, жилой площади и архитектурному исполнению — деревянные или из камня. Николай Карлович лично анализирует, во что обойдется “коттедж” нанимателю. Проживание в домике на природе со всеми удобствами на 40—50% дешевле, чем наем квартиры в Москве. “Однако при этом, — докладывает он о произведенных расчетах акционерному обществу, — на содержание благоустроенного поселка компании ежегодно придется доплачивать более 200 тысяч рублей. Правление не остановится перед жертвой”.
Его настолько захватывает идея города-сада, что даже Казанский вокзал он намеревается строить в Кратове!
Начальником подмосковной стройки у него является Ипполит Ильич Чайковский, брат композитора. Надежда Филаретовна все-таки женила своего Колю на племяннице Петра Ильича! Брак оказался крепким и многодетным. Правда, жене приходилось мириться с азартной натурой мужа: Николай Карлович был увлекающимся человеком. Он обожал автогонки, покровительствовал художнику Врубелю, занимался конезаводством, а накануне войны был одержим идеей строительства московского метрополитена. Однако больше всего он любил ездить на паровозе. И, отправляя в стирку перемазанные сажей сорочки, жена с укоризной вздыхала: “Опять рулил!..”
После революции Николая фон Мекка несколько раз сажала ЧК. Однажды его вызволили из тюрьмы рабочие-железнодорожники, которые несознательно походатайствовали за своего “эксплуататора”.
Его имущество конфисковали, семейное дело национализировали, отобрали письма Чайковского к Надежде Филаретовне — их переписка составляла 3 полновеных объемистых... Николай Карлович мог эмигрировать, но остался в Москве. Он работал консультантом в МПС, написал несколько книг по железнодорожному делу. В 1929 году его посадили окончательно и бесповоротно, и он сгинул в расстрельных подвалах Лубянки.
На волю он переправил записку дочери и жене. Она была краткой: “Не надо за все это ненавидеть нашу страну”.
