Одному из лучших хоккеистов ХХ века Владиславу Третьяку пришлось пройти большую школу, чтобы стать хорошим отцом. “Когда сыну был годик, я к нему подходил и спрашивал: “Где папа?” Дима не на меня показывал, а на мою фотографию. Так было обидно! Я говорил тренеру: “Отпускайте домой: дети в лицо не знают”.
Когда я воспитывал детей, старался не повторять ошибок своих родителей. Меня слишком строго держали. Мама ласковая была. А папа — жесткий человек, военный. И с нами общался как командир: “Всем на лыжи!” Семь часов вечера, хочется не хочется, болеешь — не важно. Одеваешься и идешь на лыжах. “Всем бегать!” — идешь бегать. В моей семье такого нет...
Когда отец уезжал в командировку, давал задание. У меня целый список был, что надо сделать. В первый день думаешь: “А-а, ерунда”. Во второй день пойдешь гулять — все ж гуляют. На третий немножко покопаешься в огороде — жарко... Ничего не сделано, а вечером уже отец должен вернуться. И целый день вкалываешь. Один раз мне надо было прополоть малину, и я — что придумал! — лопатой всю траву забросал. Красиво так. А потом дождик пошел. И как раз отец приехал. Как увидел, что я схалтурил, — чуть ухо не оторвал. На следующий раз вдвое больше работы дал.
Своих детей — Диму и Иру — мы приучали убирать за собой. Это не всегда получалось. Однако мы относились к детям с уважением. Я никогда их не бил, хоть иногда, конечно, хотелось... Единственный раз трехлетнего Диму за ушко потрепал за то, что дорогу на красный перебежал. Дима до сих пор помнит. Поставили в угол — это было самым сильным наказанием... А меня в семье и ремнем били, и в углу я с палкой стоял. Поднимешь линейку или карандаш вверх и стоишь. Попробуйте вот так пять минут — руки отекают. Но я благодарен отцу за то, что он меня приучил к дисциплине, к труду.
Когда в Канаде я ходил с местными хоккеистами в ресторан, они брали детей с собой и разрешали им все — лишь бы те не пищали. Ребенок тарелку на столе перевернул, а родители только улыбаются. Я считаю, что так тоже нельзя. Приехали мы как-то с внуком к Алану Владимировичу Чумаку, и жена стала делать замечания: “Максим, это не делай, то не делай. Мы в гостях”. А Алан: “Ну что вы дергаете ребенка? Вы неправильно воспитываете его! Вы его всего закомплексовали. Оставьте его одного, он будет прекрасно себя вести”. И ушли обедать. А Максим подошел к моей машине (у меня тогда черный “Линкольн” был) и мелом всю исчеркал. Пришлось полностью перекрашивать. Алан был в ужасе, а я успокаивал: “Алан Владимирович, скажите спасибо, что не ваша машина рядом стояла”. После этого Алан согласился: “Да-а-а, за Максимом надо смотреть...”
Я настаивал на том, чтобы жена не работала, занималась детьми. Татьяна, преподаватель-филолог по профессии, всю жизнь посвятила сыну и дочке. Мои дети, как и я, никогда не ходили ни в ясли, ни в детсад. Я считаю, что лучше мамы никто не воспитает. Дима и Ира учились в музыкальной школе. Сын играл в баскетбол, немножко в теннис, занимался фигурным катанием. Потом Татьяна сказала: “Мне хватит дома одного спортсмена”. Не хотела, чтобы дети профессионально занимались спортом — слишком тяжелая работа. Но я и не стремился, чтобы они спортсменами стали. Главное — чтобы на улице не болтались и здоровые были.
Это сейчас в НХЛ спортсмены живут вместе с женой и детьми, а я с семьей бывал два-три раза в месяц. Всегда подарки из-за границы привозил: вещи красивые, игрушки, бананы, киви. Три “Ролекса” продал, чтобы купить детям что-нибудь. Мы получали за матчи по пять этих часов, каждые стоили 3—4 тысячи долларов. Но мы даже таких цен не знали. Сейчас кто услышит, что я свои за 200—300 долларов отдал, скажет: “С ума сошел”. В 1984 году я закончил играть. Диме было 10, а Ире 7 лет. Жена сказала: “Все, хватит. Я устала одна. Дети уже большие”.
Сейчас и моя дочка (она юрист), и жена сына не работают. Занимаются воспитанием детей. Как невестка будет работать, вообще не представляю: у семилетнего Максима все отдано хоккею и учебе — его же надо водить на занятия.
Мы с Татьяной сразу сказали: у нас не будет любимчиков. Дочку вроде и хотелось бы больше любить: девочка, младшая, к ней больше нежности. Но мы никого не выделяли. Четко следуем этому правилу с внучкой и внуком, чтоб не было никакой ревности. И в хоккейной школе у меня есть любимчики и есть “нелюбимчики”, но стараюсь, чтобы отношение было ко всем равное. Конечно, младших учеников надо больше к дисциплине приучать: они клюшки носят, одежду убирают. Старшие уже прошли это...
Обязательно надо воспитать в детях человеческое отношение к животным. У нас было пять кошек и две собаки. Те, кто хватает за хвост или убивает кошек, могут натворить и больше “чудес”.
Сын и дочь учились в обычной школе на улице Правды. Все знали, что они наши дети. Но сам я никогда к ним в школу не ходил. А в институте стоматологическом, где учился Дима, выступал. Вообще мы сначала хотели в армию сына отдать: в роду все военные. К сожалению, военное дело стало непрестижным. Потом думали отдать в иняз: дипломатом будет. И вдруг доктор, который лечил мне зубы, говорит: “А что? Стоматолог — уважаемая профессия. Не зависит от политики. Зубы у всех болят”. Вот так — “сбил нас с панталыку”... Ира училась в частном юридическом институте. Туда трудно было поступить. Я пришел к декану. Просто хотел узнать, куда дочка идет, что там будет. Может, мой визит и помог... Но мы внушали детям, чтобы они никогда не говорили: “Я — Третьяк, откройте мне двери!” Таких детей знаменитостей я очень много знаю. Это беда... Сейчас получается, чем выше люди, чем больше возможностей — тем больше у них пагубных привычек. У нас с этим — тьфу-тьфу...
Если мы с женой расходились во мнениях относительно воспитания, никогда не обсуждали это при детях. Только наедине. Допустим, жена очень хотела, чтобы дети одни “пятерки” получали, были самые умные, самые образованные. Когда они что-то неправильно делали, очень строго спрашивала. Если ребенок не садится за домашнее задание, его надо пожурить. А если он что-то не понимает — за что ругать? От этого извилин не прибавится. Объясни ему лучше! Хотя, бывало, и я за “двойки” говорил детям: “Как же вам не стыдно, позорите меня!”
Когда у детей начинается период первых поцелуев, папе-маме вмешиваться сложно. Но, естественно, родители должны что-то подсказать. Дима встречался с девочкой, которая нам не очень нравилась. И мы свое мнение высказывали, ведь сын еще неопытный был. Он прислушался... Главное — не ущемлять права детей своей опекой. Иначе ребенок чувствует: раз его все время дергают, значит, считают несамостоятельным.
Сейчас сыну уже 30, дочке 27. Если Дима что-то не так делает, я могу сказать: “Дима, ты же профессионал!” Это должна быть подсказка, а не упрек. Я и в 50 лет еще учусь и не вижу в этом ничего зазорного...
Сейчас мы остались вдвоем с Татьяной. Как только дети обзавелись собственными семьями и уехали, стало пусто. Если есть условия, молодые должны начинать жить отдельно от родителей. Иначе что-то скажешь, а кому-то не понравится. Но каждые выходные мы собираемся вместе...
