Мастер и сыновья

С Юрием Петровичем Любимовым мы разговаривали в его знаменитом кабинете на Таганке, где все стены исписаны автографами великих. Заглянула жена режиссера, венгерка Каталин. “Катя, погоди, — остановил ее Юрий Петрович. — Ты тоже должна что-нибудь рассказать. Здесь не глупости. Серьезная тема — про отца, про мать, как надо ребенка воспитывать”. Так появился сегодняшний рассказ — впервые своим опытом с “МК” делится интернациональная семья. У 24-летнего Петра — сына Юрия Петровича и Каталин — венгерское гражданство и английское образование.

Отец: Петр был поздним ребенком только для меня. Жена-то моя — “ранняя”: я старше Кати на 30 лет. Да, у меня было больше опыта. Но мне не было проще воспитывать. Тут “проще” не бывает. Мне был 61 год, когда родился сын. Я не надеялся даже, что доживу до такого позднего возраста и смогу влиять на Петю своим жизненным опытом. Я специально вел тетрадь, посвященную сыну и для сына. Очень много работал и писал ее все время на ходу. Я внимательно следил за развитием ребенка. Даже физическим, чтобы он был крепким и сильным. Я старался беседовать с сыном на серьезные темы... Когда Петр становился взрослее, я у него, в свою очередь, тоже многому учился. Я занимался педагогикой, и мне было очень интересно смотреть, как почти каждый год в жизнь входят новые поколения, другие люди. Ведь мы похожи на лес, где каждое дерево расцветает по-своему, опадает по-своему и гибнет по-своему. И через Петра я узнаю новые интонации... Советуюсь с Петром я, честно говоря, редко. Но иногда просто поговорю с ним — и как-то по-другому подойду к вопросу, который надо решить. А у меня должность такая, все время требует решать что-то с господами артистами. Театр — это же миниатюра государства... Сыну, я думаю, важно советоваться со мной. Например, я его поддерживал и, может быть, внушал, что прежде всего надо научиться зарабатывать, а потом заводить семью. Чтобы у него было чувство достоинства мужчины. А иначе жена будет посылать подальше. Скажет: “Я больше зарабатываю, чем ты. Иди лучше работай, чем меня учить”.

Мать: Когда сын был маленьким, он разбрасывал вещи, и его комната выглядела ужасно. Убирала все я: пусть он лучше книгу почитает или пойдет плавать. Но после 10 лет он, видимо, в силу родительского примера, стал сам следить, чтобы у него везде был идеальный порядок. Сейчас даже удивляюсь иногда: я его не прошу помочь, а он: “Мама, сиди. Я сам уберу, посуду помою”... От того, что отец известнейший человек, сын не стал “мальчиком с претензиями”. Он сумел найти свое собственное место. И его задача, как он сам говорит, — постараться не разочаровать своих близких и друзей. Я вижу молодежь, которая может тратить несколько тысяч долларов за один вечер и хвастаться друг перед другом: “Я купил это за 15 тысяч долларов” — “А я за 17”. Это хорошо не кончится. Но это не Петина среда, не его интерес...

У мужа есть и старший сын. С его матерью у Юрия Петровича были сложные отношения... Я приведу несколько фактов, и вы сами поймете, почему я не хочу много говорить об этом. Когда у Юрия Петровича был юбилей, люди со всего мира приезжали. А старший сын не нашел нескольких минут, чтобы поздравить с 85-летием отца, который столько отдал, помогал ему, и в материальном смысле тоже. Будучи взрослым человеком, он жил на отцовские деньги. Наверное, он какой-то неуравновешенный человек. Ударился в религию. Но когда возник вопрос, чтобы действительно переселиться в монастырь, ему лень было в пять часов утра вставать, убирать. Так все и замялось. Он в общем-то ничем не занимался и, по-моему, не собирается. Последний раз он видел нашего сына, когда Пете было всего несколько месяцев. За последние 24 года он не нашел повода для того, чтобы поддерживать с младшим братом приличные человеческие отношения. Петя не ищет любым способом любви такого человека... Моему мужу и мне неприятно об этом говорить...

Отец: Так случилось, что Петр воспитывался за границей. Меня отсюда попросили уехать довольно сурово. Все хотели нацепить ярлык, что Таганка — политический театр. Я считал — нет. Я просто старался выразить свои мысли, взгляды в творчестве. А мне сразу — “антисоветчик, враждебен к строю и к государству”. Потом вообще лишили гражданства. И я очутился за границей безо всего. Петя был совсем маленький. К счастью, я получил хорошую работу. Меня приглашали ставить оперы, драматические спектакли. Во Франции, Италии, Англии, Германии, Финляндии, Израиле, Венгрии — всюду сын жил со мной. Сперва немного походил во французский лицей. Потом — в очень старый католический лицей в Италии. (Итальянцы любят детей. Этому у них можно поучиться. Для них семья — это все: ее нельзя подвергать никакой коррозии. Ребенок — кумир...) Петр сменил десятки англоязычных школ (они существуют по всему миру, и поэтому можно “перепрыгнуть” из одной школы в другую). Потом знакомые психологи объяснили мне и Катерине, что от перемены школ сын теряет корни и не имеет представления, кто он. В классе с ним все время драки были. Ребята что-то между собой говорят, а он заявляет: “А я там был!” — “Врешь!” — “Нет, не вру”. Дерутся. Когда мне дали гражданство в Израиле, Петя понял, что здесь он наконец остановился...

Мать: 38 школ по всему миру — это была адская ситуация для ребенка. Только привык к своим друзьям и учителям — папу пригласили в другой город, и надо уезжать. Сын мог менять от трех до семи школ в год. Мы объясняли Петру, что такова наша жизнь: “По определенным причинам папа не может жить в той стране, где родился, основал свой театр, и мы должны ездить, чтобы он мог продолжать свою профессию”. Повзрослев, сын уже сам это понимал...

Отец: В Израиле Петя сказал: “Папа, мне трудно. Одноклассники все время меня дразнят: тоже, англичанин нашелся! Почему я живу тут, а занимаюсь в английской школе? Я пойду в израильскую”. Это была его инициатива. Не то чтобы я не мог ему обеспечить английскую школу. (Хотя действительно надо было много платить. Это только наши думают, что за границей все “манна небесная”. По-совковски качают права, требуют. Ждут, что им что-то должны. Это проявляется и в отношениях детей с родителями...) Лет в пятнадцать я послал Петю в Англию. Он очень не хотел от мамы уезжать, из дома...

Мать: Я не симпатизирую английскому воспитанию. С одной стороны, в Англии — безукоризненная вежливость, улыбки. А с другой — все это иногда покрывает жестокость и беспощадность родителей, преподавателей. Был такой случай. Петр учился в очень дорогом колледже в Лондоне. И мы узнали, что преподаватели избили его. Тут же забрали сына. Но ничего нельзя было сделать, потому что в уставе записано: если преподаватель считает нужным — имеет право наказать. А Петя был очень живой ребенок, любил шалить... Я стараюсь ни на кого не давить: это может дать обратный результат.

Отец: Я считаю, что в Англии лучше учат, чем здесь. Там вся система строже. Когда Петр должен был сдать экзамены на аттестат зрелости в Кембридже, мне прислали целую тетрадь, где каждый (!) педагог отметил достоинства и недостатки моего сына. А мать и я должны были отправить резюме, с чем согласны, с чем нет. Не представляю, чтобы в русской школе мне предложили что-нибудь подобное. В Англии сын захотел поехать заниматься в Италию. Выиграл премию Эразма Роттердамского за хорошее знание итальянского, и его обучение оплатила Англия... В России он не жил. Иногда приезжал, грустно смотрел и говорил: “Мне как-то странно, почему у вас все так дорого? Дороже, чем в Англии, чем в Италии”... Но теперь Петр приедет ко мне. Диплом он уже получил. И хочет быть рядом с отцом. Знает, что я в таком, как в простонародье говорят, “крайнем возрасте”.

Мать: Петр приедет в Россию или совершенствовать свои знания, или уже работать. Хотя видит, что в России тяжелее работать. Потому что вложенная энергия, время и здоровье не соответствуют получаемым результатам. Здесь надо в 10 раз больше вложить, чтобы получить то же самое, что в Европе.

Сейчас сын в Будапеште с моей 90-летней мамой. Он не хотел бы отделяться от родителей. У нас маленькая семья: моя мама, муж, он да я. Пытаемся поддерживать связь с младшей сестрой Юрия Петровича, но получается с трудом. Мы ведь по 15 часов без выходных в театре (я помогаю мужу).

Отец: Сын говорит на пяти языках, в том числе на английском, итальянском, венгерском, иврите. Я разговариваю с ним на русском. Как мог, подтягивал Петю, чтобы он научился писать по-русски, словарь свой расширил. А он отсюда начал привозить домой слова матерные, сленг молодых: “лох”, “врубился”, “не врубился”...

Мать: Наш сын начинал разговаривать сразу на русском (с отцом) и на венгерском (со мной). Сейчас разговариваем дома на русском, чтобы не обижать Юрия Петровича. (У него просто не было времени посвящать себя изучению языков.) Иногда скажу сыну по-венгерски: “Принеси, пожалуйста, книгу”. Но это достаточно редко случается, если забудусь. Иногда я и сын переводим что-нибудь Юрию Петровичу для работы. В прошлом году Петр помогал отцу проводить мастер-класс в Италии.

Мать: Благодаря бесконечным разъездам по миру Петр вырос человеком, который легко контактирует с людьми любой религии и цвета кожи. Он знает многие культуры, но больше на него влияет русская. Хотя бы из-за каждодневного соприкосновения с отцом.

Когда я первый раз появилась в России, еще студенткой МГУ, для меня было странным поведение людей. В Венгрии с детства учат: если общаешься с человеком — надо быть максимально приветливой. А здесь очень много первоначальной грубости и хамства. Часто даже не сознательно. Просто люди так воспитаны. Как живут, так и реагируют. Не скажут лишний раз “пожалуйста”, “спасибо”, чтобы создать естественные и приятные отношения. Когда сын попал в американскую школу в Москве, для него это было неприятным сюрпризом. К душевной широте, интеллекту и таланту русского человека добавить бы хорошее воспитание. К счастью, в этом муж влиял на сына только положительно... Если Петр видит, что человек нуждается в помощи, обязательно поддержит его. Например, в Израиле сын в 12 лет вместе со мной раздавал продукты, одежду эмигрантам из бывших советских республик.

Отец: Я не хотел, чтобы сын был связан с театром. Если уж талант такой, что не удержаться, — тогда не стал бы запрещать. А так я сказал Петру: “Нет, милый, когда сумеешь прокормить себя, тогда и создавай что-то. Получи хорошее образование”. Один раз Петя выступил в Вашингтоне, где я ставил Достоевского. В 7 лет изображал маленького Раскольникова. Перед этим выиграл театральный конкурс. И вот он дома меня просто измучил. Приходил и начинал: “Репетируй со мной, пожалуйста. Сколько шагов туда? Куда посмотреть? Что с этим делаем?” Такой упорный! Потом, когда я ему сказал: “Ну ты молодец, выиграл. Ты тоже сыграешь в моем спектакле”, — Петя возмутился: “Почему “тоже”? Я премьеру должен играть!” То есть он сразу, наслушавшись взрослых, усвоил: раз победил — все! Утвержден, и надо играть премьеру. А в Америке с детьми очень строго. Чтобы театр не отразился на учебе в школе, берут несколько человек на роль. И я говорю сыну: “Да нельзя тебе, по очереди будете играть”. А он: “Ну ты же мой отец! Ты — режиссер! Скажи, пожалуйста, чтобы я первым был”. Так что у него все пороки актерские сразу стали возникать...

Года три назад у нас состоялся разговор. Я ему: “Тебе еще три курса учиться, но как же ты потом: по какой специальности будешь работать?” А он: “Видишь ли, папа, ты недопонимаешь. В Англии университеты выпускают образованных людей широкого профиля”. Я говорю: “Ну вот мне и интересно, чтобы ты пояснил, что такое твой “широкий профиль”?” И он ответил: “История, филология, политика. Думаю, что, зная пять языков, я смогу работать. У меня много друзей в Англии, в Италии, в других странах. Мы часто ездим друг к другу. Наша дружба крепнет. И это, как ни странно, папа, — тоже капитал”. Когда он увидит, что я завожусь, говорит: “Папа, спокойно. Главное — комфорт. Сядь, пожалуйста. Что ты так? Не надо. Спокойненько будем решать, как поступить”. Но все это — с улыбкой. У него другая голова. (Это мы учимся всему плохому у Запада. И Западу приносим все самое плохое. Как встречу господина, который туда переехал, прежде всего я должен его бояться. Такой гибрид получился! Сколько раз я старался помочь нашим выходцам (а я работал странах в 15, если не больше) и только получал по морде, фигурально говоря. А Петр — человек уже европейского склада... Он может быть переговорщиком. Если крупный фирмач умный, Петр ему будет очень полезен: редкий человек говорит на столь разных языках. Он общительный, располагает к себе. Он как Алеша Карамазов. Когда его старец послал в мир из монастыря и сказал: “Я за него спокоен. Алеша везде найдет ключик. Везде его будут ценить, любить, и он найдет, как помочь людям, а они — ему”.