Он сидел за столиком батумского кафе на берегу моря, небрежно откинувшись на спинку стула. Строгий костюм, бледный профиль Джеймса Бонда и, главное, темные очки, через которые он внимательно наблюдал за посетителями кофейни. Так и хотелось, по примеру героини из рекламы мобильников, подойти и задать вопрос в лоб: “Вы суперагент?” Но пока я его разглядывала, он вдруг быстро встал и пересел за мой столик. “Влипла, — мелькнуло в голове. — Вот и началась “разработка”.
— Я вижу, вы из России, — приступил он к разговору. — Хотите поговорить с командиром “незаконных вооруженных формирований”?
Я изменила имя этого человека, потому что новые власти Аджарии сейчас предлагают ему работу, а публикация в российской прессе может ему повредить. Но его подлинные имя и фамилия мне известны. То, что рассказал Отари, проливает некоторый свет на загадочные обстоятельства “аджарской революции”.
— Я аджарец. Родился в горном селе и хорошо помню времена до прихода к власти Аслана Абашидзе. При нем впервые аджарцы стали назначаться на руководящие должности в автономии. В советское время я был спортсменом, пожарным, два года служил в Западной группе войск в Германии. Там я был гранатометчиком и снайпером. Я считаю себя хорошим военным специалистом. Поэтому, когда вернулся в Аджарию, был сразу востребован. Здесь тогда создавались военные формирования, которые потом объявили незаконными. Но ведь в то время и в Грузии были военизированные формирования с непонятным статусом, “Мхедриони” например. В 1993 году они хотели войти в Аджарию, чтобы ее разграбить, как до того разграбили Западную Грузию. Я считаю, что Абашидзе правильно поступил, что закрыл тогда границы и приготовился к вооруженному сопротивлению. Я был в отряде быстрого реагирования...
— В том, который создавал генерал Неткачев?
— Неткачев был позже. И он, кстати, действительно уехал из Аджарии в начале января и никаких мостов не взрывал. На самом деле мосты взорвал Элгуджа Джинджарадзе, замминистра МВД, который одним из первых перешел на сторону Тбилиси. Вообще все те, кто в первых рядах побежал в Тбилиси, были замешаны здесь в очень серьезных преступлениях и боялись расплаты. Руководство Грузии ведь обещало им амнистию, так что у них не было выбора.
— А кроме амнистии деньги они за это получили?
— Те, кто перешел в первые дни, да. Потом уже не платили.
— У Абашидзе вы работали на голом энтузиазме?
— Можно сказать и так. Я практически с нуля создавал здесь группу “Альфа” (она делалась по аналогии с российской “Альфой” и с теми же задачами). В ней было 30 человек, а я был заместителем командира. Потом я перешел в личную охрану Абашидзе. С этим связана интересная история. Начальником госбезопасности Аджарии был брат жены Аслана Сосо Гогитидзе, и он сформировал личную охрану Абашидзе в основном из своих родственников, не принимая во внимание профессиональные качества. Начальник личной охраны был этим недоволен и сказал Аслану: “Я могу вам доказать, что вас охраняют не так хорошо, как следует. Я знаю ребят, которые могут зайти к вам в кабинет, а ваша охрана ничего не заметит”. Я и двое моих друзей действительно ночью сумели проникнуть в кабинет Абашидзе и там ждали его прихода. Представляете, в каком он был шоке: утром входит в свой охраняемый кабинет, а там трое вооруженных парней! После этого случая нас троих перевели в охрану, а родственников жены из нее убрали. В охране нам платили по 50 долларов, так что мы действительно работали на энтузиазме. Потом мне поручили подготовку вооруженных формирований, которые в Тбилиси назовут “незаконными”. А у нас их называли ополченцами, но они не были ополченцами по сути.
— Им платили деньги?
— Да. Я получал 100 долларов в месяц, мои подчиненные по 80. Я контролировал подразделения Хелвачаурского района, 250—300 человек.
— А в чем состояла ваша роль во время кризиса?
— Я был назначен начальником штаба вооруженных формирований в Кобулети. Наша база была в “Интуристе”. Мы не знали, что в город хочет въехать президент Саакашвили. У нас была информация, что хочет войти оппозиция. Я отдал приказ, раздал оружие, и мы не пустили кортеж. На самом деле президента действительно в том кортеже не было, он находился в 5—7 километрах от границы. А в кортеже ехали прокурор, министр МВД Гия Барамидзе. Обиднее всего было, что министр пришел на границу в бронежилете. Это знак недоверия, как будто мы хотим его убить! Но мы же грузины, зачем нам убивать друг друга? После того как президент встретился с Абашидзе, мы сдали оружие.
— Но ненадолго...
— Во время второго обострения меня вызвали в Верховный совет и назначили начальником штаба всего ополчения. Под моим началом было около тысячи человек. Деньги им не платили, но еду и сигареты они получали каждый день.
— А хватило бы у вас сил противостоять Тбилиси?
— Силы у нас было достаточно. Мы расставили посты по всей территории Аджарии, от границы на Чолоки до Сарпи — границы с Турцией. Везде стояли микроавтобусы-маршрутки, в которых сидели вооруженные люди, готовые к действию, и контейнеры. В контейнерах бойцы могли есть, спать. Все было организовано, мы были готовы к сопротивлению.
— Вам помогали российские военные?
— Я даю слово, что российские военные не вмешивались в ситуацию. Хотя за полгода до событий мы начали получать новое оружие, и оно, кажется, было российским. У нас ходили слухи, что Саакашвили пообещал за нейтралитет военных в Аджарии продление срока пребывания российских баз в Грузии на 10—15 лет.
— Много вам платили за это?
— Только одна моя получка, последняя, составила 175 долларов. До этого платили меньше. Но авторитет мой рос, на меня выходили напрямую первые лица, я уже мог входить в их кабинеты без стука. И тут меня продал родственник, донес, что я выхожу на контакт с Тбилиси, хотя ничего подобного не было. Начальник личной охраны Абашидзе Дато Халваши поклялся Аслану, что у меня никаких контактов не было. Тем не менее я чувствовал, что мне не доверяют, проверяют. Приставили ко мне помощников, чтобы те меня не отпускали домой. Возможно, еще и из-за брата-оппозиционера. Все же было обидно: я двойную игру никогда не вел. Мне, может быть, здесь что-то и не нравилось, но и их оппозиция не нравилась тоже.
— Почему же вам не нравилась оппозиция?
— Я боюсь, что теперь при них будет, как было до Аслана: аджарцев вытеснят из власти. А я не хочу в своей стране быть человеком второго сорта. Давид Бердзенишвили, который очень близок сейчас к Саакашвили, фактически возглавлял борьбу с Абашидзе. Его отец в советское время был в Аджарии вторым человеком, хотя он гуриец и ненавидел аджарцев. Вся Аджария знает, что Давид на могиле отца поклялся поставить Аджарию на колени...
— А народ Абашидзе поддерживал?
— Примерно 25% населения были за него, 25% — за оппозицию, а 50% колебались. И тут, конечно, Аслан совершил много ошибок. Он говорил, что Лужков дал бесплатные “Икарусы”, что отремонтируют дороги... Но народ не видел ни дорог, ни автобусов. В критической ситуации нужно было быстро все это делать и показывать народу: вот что сделано. Но он, может быть, и делал много хорошего для народа, но не умел этого показать. Тут еще взорвали мосты, это очень негативно повлияло на людей.
— Что это было? Нервный срыв?
— Никто не может сейчас сказать, как надо было правильно действовать. У нас действительно была информация, что может начаться вооруженное вторжение. Возможно, та сторона специально распространяла дезинформацию, чтобы спровоцировать нас.
— Что сыграло решающую роль в падении Абашидзе?
— Избиение студентов 4 мая. Я был утром около университета. Полиция сначала их оттеснила, но они вскоре вернулись, и тогда их разогнали силой. При этом избили пожарных, которые приехали без воды, потому что не хотели разгонять демонстрацию. Я был в американской военной форме, на поясе — “Макаров”, рация. Знакомая женщина меня увидела и решила, что я тоже участвовал в избиении студентов. Она набросилась на меня с проклятиями. Все это сильно на меня повлияло. А из Тбилиси меня уже контролировали, слушали мои разговоры, знали, где я нахожусь. Я не знал, куда деваться. Я был все время в страшном напряжении. Тем более что в последние дни мы в основном и ночевали в автобусах, не выпуская автоматы из рук. Все понимали, что в народ стрелять никто не будет, и не знали, что делать с автоматом.
А потом на улицы уже вышло все население, все, кто раньше боялся выходить. Те 50%, которые раньше колебались, окончательно перебежали на сторону оппозиции. Мои двоюродные братья и сестры звонили мне по мобильнику и говорили: “Хочу, чтобы ты знал, что я тоже там, среди народа”.
— Значит, те, кто утверждал, что за участие в митингах оппозиции платили деньги, врали?
— Нет, им действительно платили, но и тем, кто участвовал в наших митингах, тоже. Им, правда, платили в 2—3 раза больше. Большие деньги получали лидеры и активисты оппозиции. Но ведь раньше их “платные” митинги не собирали больше 200—300 человек. А 4—5 мая начались уже действительно стихийные митинги, народ отвернулся от Аслана. На митинге было 25 тысяч человек. Ситуация выходила из-под контроля.
— Что же вы предприняли в такой ситуации?
— Я поставил 500 человек на Чолоки. Оттуда звонят: “Что делать, люди переходят через границу”. Говорю: “Я сам не знаю, что делать, отходите в сторону, не стреляйте”. Мне приходит приказ из Батуми: “Возьми с границы 200 человек и перекрой перевал у Цихисдзири”. Но я вместе с этим отрядом, не останавливаясь, прошел Цихисдзири и направился в Батуми.
— То есть не подчинились?
— Мне сказали: “Сам принимай решение”. Я не хотел оказаться предателем, но идти против народа тоже не мог.
— Чем закончились колебания между долгом и совестью?
— По дороге мой отряд догнали автобусы со спецназом из Тбилиси. Я был в простой спортивной форме, меня не узнали. Я отдал приказ своим ребятам сдать оружие и разойтись по домам. Сам отключил рацию и пошел к сестре. Ждал, что придут меня арестовывать, но никто не пришел. Знакомые до сих пор удивляются, почему я не в камере. Сейчас мне предлагают работу в комитете (министерство госбезопасности. — Авт.). Предлагали 5000 долларов за информацию о том, что здесь делалось.
— Вы согласились?
— Я сказал, что за деньги информацию не дам. Если буду знать что-то важное для Грузии, скажу и так.