“Костя Ошвинцев висел в свинарнике на подгнившей деревянной балке. Я сразу обратил внимание, что поза у него какая-то странная, чуть ли не на коленях стоит”.
Начальник тыла ракетного полка Радий Гайнулин одним из первых оказался на месте происшествия. Смерть солдата — серьезное ЧП, тем более для элиты нашей армии — Ракетных войск стратегического назначения. Вроде бы самоубийство, но подполковнику Гайнулину все же поручили разобраться: если сам повесился — то почему?
Он добивался правды три года. И только сейчас, когда суд встал на его сторону, Радий смог рассказать о том, что творилось в его полку вокруг странной смерти солдата. Рассказывал он просто, вовсе не выгораживая себя, — Радий был сам частью того мира, с которым сейчас боролся. И, похоже, даже не подозревал, что невольно рисует картину нравов, порядков и взаимоотношений, царящих в элитном виде ВС.
Каждое его слово подтверждено документом.
— Кто убил солдата? — осмотрев труп, сразу же спросил следователь Жилкин из прокуратуры РВСН. — Вы меня за идиота держите? Думаете, я поверю, что он сам повесился? Поза неестественная, на лице и теле синяки, из носа кровь течет, под трупом опилки — ссыпались с балки, когда тело с земли подтягивали, чтобы повесить... Все улики говорят, что смерть была насильственной...
Опрошенные тут же сослуживцы рядового Ошвинцева сказали, что накануне Костя был веселый, шутил. Письма, которые нашли в его тумбочке, тоже не вызывали беспокойства. Словом, видимых поводов вешаться у него не было.
Костя Ошвинцев был призван из Перми в ракетный полк, дислоцированный в 30 км от Иркутска. В части говорили, что если бы все солдаты были такими, как он, то и офицеры не нужны. Служить ему оставалось совсем немного. Но из-за истории, которая случилась в подсобном хозяйстве полка, домой он не вернулся.
Все началось с того, что... сдохла корова.
За курами, свиньями и коровами в полку ухаживали четверо солдат. Ошвинцев среди них был старшим. Жили парни в небольшом домике там же, на хозяйстве, и заодно следили за живностью. А тут — не уследили: буренка наелась какой-то отравы...
Прапорщик тут же пошел с докладом к командиру полка Андрею Копыленко: “Товарищ полковник, спишите корову. Померла”. Тот ответил: “Нечего мне бумажки совать, либо корову — в хлев, либо пусть родители бойцов возмещают ущерб — 15 тысяч рублей”.
Солдаты обременять родню не стали. Пошли в село Хомутово, в 4 км от части, и украли корову. Выбрали даже с похожими пятнами на боку. Но загнали ее не в хлев, а в свинарник, чтобы хозяева, если будут искать, не сразу обнаружили пропажу.
Прапорщик опять к командиру: “Все нормально. Корова на месте”. И тут же предложил: “Давайте ее забьем, пропустим по документам как мясо”. Но командир решил: “Пусть пока постоит”.
Комполка Копыленко был не в чести у начальства. За любовь к спиртному его давно собирались снять с должности, да все тянули — убрать за пьянку командира полка не так-то просто. Для этого нужно объявить полк “частично небоеготовым”, что, соответственно, снизит общие показатели и дивизии, и армии. Поэтому, чтобы “не обострять”, Копыленко предложили самому подыскать место и уйти “по-хорошему”.
Но “по-хорошему” не получилось. 22 марта 2001 г. в полку погиб один солдат, 6 сентября — второй. Обоих убило током в 3000 вольт, который пускают по сетке, натянутой по периметру позиций стратегических ракет. Во время техобслуживания ток отключают, и солдаты, зная об этом, иногда отправляются в самоход. А когда возвращаются, напряжение бывает уже включено. Так оба и погибли.
После разбирательства ЧП аттестационная комиссия полка вновь объявила Копыленко: “командовать не достоин”. Точку в его карьере должен был поставить военный совет армии, который 10 сентября планировалось провести прямо в полку.
— Утром 10 сентября я пришел на построение, — рассказывает подполковник Гайнулин. — Командир, как обычно по утрам, стоял перед строем “тяжелый”, глаза красные. После построения отозвал меня в сторону: “Радий, поезжай в полк. Там на подсобном хозяйстве солдат повесился. Наведи порядок, сейчас туда начальство приедет”.
Гайнулин уже знал, что погиб один из лучших его солдат, рядовой Ошвинцев. Совсем недавно он предлагал Константину остаться в части после службы прапорщиком.
Начальство на месте приказало Гайнулину расспросить солдат, сослуживцев Ошвинцева, кто что знает. Оказалось, кое-кто из солдат видел, как ночью в подсобное хозяйство приезжал... командир полка Копыленко.
— Товарищ полковник, вы ночью, оказывается, проверяли подсобное хозяйство? — без всякой задней мысли спросил Гайнулин. И не успел продолжить — тот нервно дернулся, что-то забормотал, схватил подчиненного за рукав: “Кто тебе рассказал?” Гайнулин вдруг понял, что влез туда, где его не ждали.
О таком повороте событий Гайнулин доложил начальству. Тогда ему и начальнику штаба подполковнику Деме поручили еще раз поговорить с солдатами из подсобного хозяйства по отдельности.
Рядовых Бадмаева, Решетникова и Глухова привели в штаб и рассадили в разные кабинеты. Начали с Глухова. И он вдруг выдал такое, что все опешили. Рассказал, что ночью в подсобное хозяйство приехала красная “девятка”. Из нее вышли два милиционера и комполка Копыленко, который еле держался на ногах. Они позвали Костю Ошвинцева и вместе с ним ушли в сарай. Через полчаса милиционеры снова появились. Один из них заявил: “Если скажете кому-нибудь, что нас видели, мы вас убьем”.
Из объяснительной Глухова:
“...Когда они уехали, мы боялись входить в сарай. Вышли на крыльцо покурить и потом легли спать. Утром я проснулся и пошел в сарай за ведром и заодно посмотреть, где Ошвинцев, и обнаружил его висящим в сарае с петлей на шее. Потом я пошел в домик и сказал Решетникову и Бадмаеву, что Ошвинцев повесился. Они сразу пошли смотреть, а потом выбежал Решетников из сарая и побежал в санчасть. Вызвал медсестру. Она вошла в сарай и посмотрела, жив или нет. А потом пришел подполковник Дема (в этот день он был дежурным. — Авт.)”.
...Двое других солдат говорить отказывались. Решетников плакал: “Меня убьют”, а Бадмаев просто молчал. Но через пару часов Бадмаев сам подошел к офицерам, которые вместе с Гайнулиным обсуждали случившееся: “Разрешите, я напишу, как все было?”
Постепенно стали всплывать подробности. Копыленко, как выяснилось, в ту ночь вместе с милиционерами приказал Косте Ошвинцеву зарезать корову. Тот отказался: “Вы ж потом 15 тысяч потребуете”. Его стали бить, он упал, ударился головой о печь и потерял сознание. Похоже, пьяные милиционеры не сумели прощупать пульс и решили, что он умер. И повесили его, чтобы имитировать самоубийство.
Трех солдат-свидетелей посадили на гауптвахту — якобы для того, чтобы на них не оказывали давление командиры.
В этот день Радия Гайнулина вызвали на допрос в прокуратуру РВСН. В коридоре к нему подошел Глухов: “Товарищ подполковник, нас тут избивают и заставляют говорить, что Копыленко ночью на подсобном хозяйстве не было, а Ошвинцев повесился сам или мы его повесили. Хотят, чтобы мы сказали, что объяснительные писали под вашу диктовку. Если этого не сделаем, то нас посадят на три года за кражу коровы”.
За дверью в это время допрашивали Решетникова. Из кабинета доносился звук тупых ударов, голоса дознавателей и следователя Жилкина: “Ты врешь, что Копыленко вешал солдата, это ты его вешал! У тебя вон и рост под два метра, а те двое тебе помогали”.
— Я не выдержал, — вспоминает Гайнулин, — зашел к помощнику военного прокурора Степанюку, мы с ним давно знакомы: “Олег, что за фигня? Почему солдаты жалуются, что их избивают? Решетникова бьют прямо сейчас, я слышал! А он мне в ответ: “Ты пойми, Радий, то, что Ошвинцев не сам повесился, мы же с тобой видели. Твои солдаты сейчас на Копыленко валят, а если он ни при чем? Вдруг они сами его повесили? Мы должны проверить все версии”.
“Проверка версий” продолжалась почти месяц. По гарнизону поползли слухи, что “наверху” убийство приказано превратить в самоубийство. Причастность командира полка к смерти солдата генералов не устраивала. Другое дело — солдатская “дедовщина”, ставшая причиной суицида. За нее пожурят, влепят выговор, но с должности не снимут. Поэтому козла отпущения наверняка будут искать в солдатской казарме.
И его нашли. Кто-то из офицеров вспомнил, что неделю назад в свинарнике была драка. Рядовой Гайдарбеков из 4-го дивизиона хранил там туфли и штаны — видимо, чтобы ходить в самоход. Вещи пропали. За них он потребовал с Ошвинцева 110 рублей. Тот отказал. Завязалась потасовка, но потом о конфликте все забыли.
Зато теперь началось расследование уголовного дела Гайдарбекова по “доведению до самоубийства рядового Ошвинцева”.
В полк приехала мать погибшего Кости. Поговорила с солдатами. Они рассказали и про ночной визит пьяного командира, и про то, что трос, на котором висел Костя, в полку до этого никто не видел, и синяков на его лице накануне смерти тоже не было.
Зато в протоколе свежие кровоподтеки вдруг превратились в “застарелые”. Пропали все улики, из-за которых следователь Жилкин кричал: “Кто повесил солдата?” Даже подписи в документах осмотра трупа и места происшествия оказались липовыми.
— Я говорил матери, — рассказывает Радий Гайнулин, — что нужно требовать передачи дела в “гражданскую” прокуратуру и добиться повторного вскрытия, но она все плакала и твердила: “Я здесь всех боюсь, они на меня кричат, мы все сделаем дома”.
Сопровождать тело Кости на родину в Пермь должен был Радий, но из прокуратуры РВСН в часть пришло распоряжение: “Гайнулину отъезд запретить”. Хоронить Костю поехал другой офицер.
Дома никакого повторного вскрытия мать делать не стала. Видимо, решила, что правды от военных не добьешься, а сына уже не вернешь. Поплакала над закрытым гробом и похоронила.
С гауптвахты в полк вернулись солдаты–свидетели. Их начали расспрашивать о том, что было в прокуратуре. Сначала ребята помалкивали, но потом рассказали, что их били, заставляя говорить, что Гайнулин принуждал их оговаривать командира полка.
В присутствии пяти офицеров все трое снова написали объяснительные, подтвердив свои первоначальные показания. Таким образом эти офицеры тоже превратились в свидетелей. Через три дня их пригласил к себе командир дивизии и объявил: “Меня не волнует, какие вы будете давать показания в прокуратуре, но, если командир полка окажется крайним, я из вас сделаю говно”.
“Говном” становиться не хотелось никому, и потому в материалах “дела Гайдарбекова” появились показания: “Вроде Гайнулин кричал на солдат, заставляя давать показания против Копыленко... Дема тоже повышал голос… Точно не помню…”
Вскоре комдив заявил двум подполковникам — Деме и Гайнулину: “Я не требую, чтобы вы как настоящие офицеры застрелились, но после клеветы на командира вы не имеете морального права служить в его полку”.
Деме предложили нижестоящую должность в соседней части. Он согласился. Гайнулин уходить отказался. Через месяц комдив все-таки уломал и его, пообещав четырехкомнатную квартиру.
Гайнулин поверил и перешел в другой, соседний полк. Но командование не устроило и это. Строптивого подполковника решили отправить за 1000 км от Иркутска — в Канск. “Ах так, — заявил он кадровику, — тогда эти три солдатских объяснительные, подписанные пятью офицерами, я отправляю в Генпрокуратуру!”
В тот же день в отношении Гайнулина... возбудили уголовное дело. Он обвинялся в клевете на командира полка и превышении должностных полномочий по отношению к солдатам, которых вынуждал давать ложные показания, “нецензурно выражаясь и повышая на них голос”. Дело поручили следователю Жилкину.
На этот день планировался суд по “делу Ошвинцева” — над рядовым Гайдарбековым. Подполковник Гайнулин хотел там представить солдатские объяснительные и доказать, что к смерти Кости подсудимый не причастен.
Накануне Гайнулин встретился с комдивом и поинтересовался обещанной квартирой. Комдив ответил: “Зачем она тебе, если тебя все равно в тюрьму сажают?” Радий решил, что генерал шутит.
…На скамье подсудимых сидел затравленный Гайдарбеков. “Парень, не бойся, — шепнул ему Гайнулин, — требуй, чтобы меня пригласили свидетелем”. Тот с надеждой закивал: “Спасибо, товарищ командир!” Но прямо перед началом заседания Гайнулину вручили “Постановление об изменении меры пресечения”. Как и обещал комдив, следователь Жилкин повез Радия в тюрьму.
В СИЗО их встретил приветливый майор: “Кого привезли, товарищ подполковник?” — обратился он к Гайнулину, поскольку тот был в военной форме. “Да вот одного урода хочу посадить”, — отшутился Радий. “Это не он меня, а я его сажаю!” — взвился следователь.
В камере на 12 человек было три спальных места. Еще двое могли сидеть за столом. Остальные спали на бетонном полу, на корточках. Свет не выключался круглосуточно, а окошко было забито тряпками — чтобы не дуло.
— Периодически, — вспоминает Радий, — открывалась “кормушка”. Заключенные подставляли посуду, у кого что было. У меня не было ни чашки, ни тарелки, просить их у сокамерников кладовщик не рекомендовал: “Если случайно возьмешь посуду “опущенного” или “петуха”, тебя сделают таким же. Первое время лучше не ешь, приглядись к окружающим”.
В тюрьме Радий не задержался — вышел через 12 дней. Когда его сажали, он написал жалобу, что арестован незаконно. Ее рассмотрели в гарнизонном суде Иркутска.
— Мне просто повезло, что это не был суд РВСН, — рассказывает Гайнулин. — Там быстро выяснили, что я давно переведен в другой полк и солдаты-свидетели служат от меня за десятки километров.
А суд над Гайдарбековым тем временем все переносился. Никак не могла приехать мать погибшего Кости, но просила без нее дело не рассматривать. Очередное заседание намечалось на начало марта.
В конце февраля Гайнулина заставили пройти экспертизу на психическую вменяемость. На месяц он лег в психушку. Со справкой “абсолютно вменяем” через 23 дня Радия выписали из стационара. Суд над Гайдарбековым по-прежнему откладывался.
В зале заседаний в первый же день слушания дела Радий встретился с Костиной мамой. Она опустила глаза: “Я знаю, что вы из-за моего сына и в тюрьме, и в психушке сидели”. Он спросил: “Почему же вы так и не сделали повторного вскрытия, не обратились в прокуратуру?” Женщина в ответ только плакала…
Суд, на который так рвался Гайнулин, выслушал его в качестве свидетеля, но показаний, написанных солдатами, к рассмотрению не принял. Как объяснил судья, “свидетель не вправе заявлять дополнительные доказательства, их должны были представить участники процесса (потерпевшие, адвокаты) еще на стадии подготовки к заседанию”.
Но все-таки благодаря показаниям Гайнулина суд счел недоказанными обвинения Гайдарбекова в том, что он довел Ошвинцева до самоубийства, и признал лишь факт “неуставных отношений”. И приговорил подсудимого к трем месяцам поселения в какой-то деревеньке под Иркутском (восемь месяцев Гайдарбеков уже отсидел во время следствия на гауптвахте).
Помощник прокурора поздравил: “Ну что ж, твое дело тоже закончилось. Теперь будем разбираться, кто убил Костю”.
Через несколько дней следствие действительно возобновилось, но совсем не для того, чтобы искать убийцу. Про смерть Ошвинцева словно забыли. Раскручивать стали “дело Гайнулина”, и на сей раз следователя Жилкина интересовал вопрос: “А не превышал ли подполковник Гайнулин полномочий в отношении других солдат, кроме Глухова, Бадмаева и Решетникова?”
Для этого он опять вызывал в прокуратуру рядового Глухова, который вдруг “вспомнил”, что Гайнулин как-то дал подзатыльник рядовому Опылеву за то, что тот не покрасил дверь запасного выхода. Этот эпизод приобщили к делу, и оно закрутилось по-новому. К прежним обвинениям Гайнулина (клевета на командира и нецензурная брань на солдат) прибавились подзатыльники. А это уже побои — уголовщина. Если постараться, тянет от 3 до 10 лет.
“Дело о подзатыльниках” слушалось 11 раз (Гайдарбекова за “доведение до самоубийства” судили два дня). Гайнулин фактически превратил суд в разбирательство по факту смерти Ошвинцева. Выступили и офицеры, видевшие, что солдаты писали признания добровольно, и телефонистки, подтвердившие, что в ночь убийства пьяный командир был в полку, и солдаты, видевшие Костю накануне смерти без синяков…
В результате гарнизонный суд согласился с его доводами и вынес ходатайство, в котором констатировались многочисленные нарушения, допущенные в “деле Ошвинцева”.
Из материалов ходатайства суда:
“…В ходе предварительного расследования необходимо дополнительно выяснить алиби КОПЫЛЕНКО, проверить доводы ГАЙНУЛИНА о возможном мотиве убийства, связанном с кражей коровы из н. п. ХОМУТОВО, и причастности к нему сотрудников милиции. На основании изложенного предлагаю возобновить предварительное следствие по уголовному делу по факту гибели рядового в/ч 48409 ОШВИНЦЕВА К.Н. Председатель 64 гарнизонного военного суда полковник юстиции Кожевников”.
Подполковника Гайнулина оправдали по всем пунктам, касающимся “клеветы”, но на счет подзатыльников суд оказался неумолим. Напрасно потерпевший Опулев, который давным-давно уволился из армии, упрашивал судью не наказывать подполковника — ему назначили наказание “в виде 3 лет лишения свободы (условно)”. Затем, в кассационном суде, который состоялся месяц назад, срок сократили до одного года.
Теперь подполковника Гайнулина из армии увольняют. С судимостью, даже за подзатыльники, служить не положено. Бывшего комполка Копыленко перевели в другую часть. Он теперь сидит за пультом пуска стратегических ракет.
Рядовые Глухов, Решетников и Бадмаев, которые два года службы в РВСН провели то в свинарнике, то на гауптвахте, то в суде, уже уволились.
Корова, с которой началась эта история, вернулась домой. Случайно. В августе 2002 года на подсобное хозяйство полка пригласили женщину из Хомутова, которая занималась искусственным осемененем. В одной из буренок она узнала свою, украденную год назад. Женщина обратилась в милицию, и корову вернули в родное стойло.
А свинарник, где солдаты прятали корову, снесли…
Подполковник Радий Гайнулин:
“На приеме у прокурора в/ч 56681 полковника Кабанова я спросил, будет ли возобновлено дело Ошвинцева. Он ответил, что нет, так как по УПК расследование возобновляется только при наличии двух документов: ходатайства и определения суда, в котором указано, что имеются ложные показания одного из свидетелей или фальсификация дела следователем. У меня есть только ходатайство, второго документа — определения — нет”.
P.S. Военный прокурор РВСН генерал-лейтенант юстиции Александр МИКОВ:
“Все доводы подполковника Радия Гайнулина нам хорошо известны. Они содержались в его многочисленных жалобах и заявлениях, которые тщательно проверялись как прокурорскими работниками, так и судами. Я могу понять желание осужденного человека так или иначе обелить себя. Однако ни один из его доводов, порочащих следствие, при проверке подтверждения не нашел.
Что касается принятых по делу Гайнулина судебных решений, в том числе и связанных с дополнительным расследованием обстоятельств гибели Ошвинцева, они, безусловно, будут выполнены”.
