Нынче ее “Основной инстинкт” номинирован вновь. Вопрос на засыпку: а ей это надо? Ведь человек уже добился всего, о чем только можно мечтать. Или это только кажется?
— А достоин ли конкурс ТЭФИ уважения? Там же все друг другу злейшие друзья.
— Идеального-то ничего нет. Иногда были действительно справедливые, искренние награды, к радости людей, которые много работают на телевидении. А иногда были случайные и предвзятые награды. Нужно расширять число членов академии, чтобы размыть корпоративность внутри теле-
сообщества. Тогда честнее будет выбор. Я преклоняюсь перед Познером. Он умудряется сохранять равновесие и даже придает какую-то солидность и импозантность этому мероприятию. Это безумно сложно, потому что в академии пересекается столько интересов...
— Говорят, что телевидение-то уже закончилось, зато люди награждают друг друга с большим удовольствием.
— Смотря какое. Развлекательное процветает. Да, может быть, сейчас честнее было бы закрыть номинации типа “Новости и общественно-политические программы”. Но в регионах такие программы есть, и иногда даже приличные. А в Москве действительно непонятно, чем одни официальные новости отличаются от других. Аналитических программ нет вообще. В прямом эфире уже никто не работает, все с купюрами. Кругом имитация.
— Это вы и о себе тоже?
— Да, я на этой неделе приступаю к съемкам — и сердце замирает. Я посмотрела программу одного из своих коллег на очень болезненную тему. Там все было так тяжело урезано и смонтировано, было всякой твари по паре, и все вроде по слову чего-то сказали, но было полное ощущение имитации политического разговора. Ни одной мысли не вспомнить. Меня это просто повергло в шок.
— Вы признаете, что у вас на канале существует цензура?
— Я признаю, что есть система, не позволяющая многие острые темы обсуждать так, как мне казалось бы нужным и возможным. Ну а главное — нет прямого эфира.
— Тогда есть два варианта: смириться и слышать постоянные упреки, что Сорокина уже не та, или хлопнуть дверью.
— Это и есть вопрос вопросов. Я посмотрю, что будет в ближайшее время, тогда и сделаю выводы.
— А может, вообще уйти с ТВ?
— Во-первых, не хочу заранее выносить приговор ни себе, ни программе, ни руководству. Почему я должна оставлять эти позиции? Окопы, брошенные нами, немедля занимает враг. К тому же я действительно не знаю где смогла бы еще работать. Телевизионщикам сейчас сложно: суперпрофессионала Парфенова никто на ТВ не взял. Полянка-то сужается. Сейчас у нас замечательная, в духе лучших гебистских времен, традиция: если человека выперли, то ему вслед еще выльют ведра грязи и помоев. Поэтому многие и помалкивают.
— Почему наши чиновники двух слов вымолвить не могут? Или не хотят?
— Потому что чиновники зависят не от тех, кто снизу, а от тех, кто сверху. Зачем им откровенничать на каких-то ток-шоу — у них и так все прекрасно. Вот пригласишь сейчас губернаторов, и они все как один скажут: как мудро предложил президент не выбирать их больше, а назначать...
— А может, стоит понять эту власть и оправдать? Кавказ — в раздрае. В стране — беднота. И если об этом еще говорить по телевизору, то, как показала перестройка, все быстрее только рушится. Так не лучше ли использовать ТВ для народного успокоения?
— СМИ — это та щука, чтобы карась не дремал. Во всех этих призывах к успокоению чиновники сильно лукавят. Они уже успокаивали тем, что в бесланской школе было 354 человека, и, когда люди там слышали это вранье, они просто зубами скрежетали. Давайте тогда сразу признаем, что народ — быдло, и мы иначе, чем при царе или диктатуре, жить не можем, мы идиоты. Оставим один канал, где развлекательные программы будут перемежаться вестями с полей.
— Это правда, что перед думскими выборами вас ввели в список “Единой России” чуть ли не под третьим номером?
— У меня была шальная мысль: а не получить ли мне в Думе какой-нибудь комитет? Но, как говорится, Бог отнес. В последний момент настроение изменилось, в политику я не ушла. И безумно благодарна своему ангелу-хранителю за это.
— К счастью, есть у Светланы дела более важные, чем Дума и даже ТВ. Дочка Тонечка подрастает...
— Все взаимосвязано. Личное не отделимо от всего что вокруг. Когда все случилось в Беслане, я сидела с Тоней в обнимку и тряслась от ужаса и сострадания к тем, кто таких же маленьких детей терял в это время.
— Какие у Светланы претензии к себе как к маме и не появится ли у Тони в ближайшее время папа?
— Я поняла одну простую вещь: в воспитательном процессе самое главное — терпение. Его нужна прорва, но мне было как-то недосуг этим обзавестись. В сто пятый раз прочесть сказку “Муха-цокотуха”, причем именно прочесть — наизусть не воспринимается. “Мама, цитай” — и все тут. Я до недавнего времени всерьез думала еще и второго ребенка взять. Потом, правда, поняла, что и на одну-то нужно сил огромное количество — и немножко испугалась. Хотя до конца еще не оставила эту мысль. А насчет папы?.. Моя двухлетняя дочь так и сказала на днях: “Мама, дай Тоне папу”. Я ей говорю: “Откуда это у тебя, доченька? Я же тебе и мама, и папа. Я бы сказала: мапа”. У меня вообще впереди очень много сложностей, которые нужно будет дочке объяснять. Сказать, что она приемная дочь. И объяснить, почему нет папы. Если честно, меня сейчас вопрос нахождения мужа не занимает. Жизнь меня вполне устраивает. Но есть такие стихи: “Мы с тобою в чудеса не верим, оттого их с нами не бывает”. Наверное, в чудеса надо верить. А вообще, сейчас приду домой и подумаю на эту тему. Может быть, даже поплачу в подушку. Хотя не обещаю.
