— А вы не моя мама? — схватив за руку, спросил меня 6-летний сероглазый малыш в одном из московских детских домов. — Вы не возьмете меня домой?
Я не нашлась, что ответить, просто отвела глаза. Назавтра принесла в детдом конфеты и большой набор-конструктор. Отдала воспитателям так, чтоб малыш не видел меня, чтобы не надеялся и не ждал.
Самое горькое, самое тяжелое испытание, которое может постигнуть маленького человека, — это сиротство. Помогать сиротам и тем, кто готов облегчить их невеселую участь, обязано государство. Но почему-то сплошь и рядом получается так, что детей, и без того обойденных судьбой, добивают именно те, кто по долгу службы должен защищать их.
УЧИТЕЛЬ ЖИЗНИ
Родители 3-летней Леры Захарченко живы и здоровы, но девочке от этого радости мало. Дочка интересует их куда меньше, чем главный член семьи — зеленый змий, на прокорм... вернее, пропой которого уходят все доходы, скромные и весьма нерегулярные. Родилась Лера с целым букетом серьезных заболеваний, и пришлось бы ей совсем худо, если б не бабушка, Елена Петровна Захарченко, забравшая ее к себе в трехмесячном возрасте. Родителей такой расклад устроил — они полностью устранились из жизни дочери.
...Неустойчивая конструкция из ярких пластмассовых кубиков секунду шатается и рассыпается по полу.
— Ну почему я такая не-ли-зу-чая! — плачет Лера. — Мама! Ма-а-а...
Елена Петровна помогает собрать кубики, вместе с внучкой строит новое сооружение. С внучкой — или с дочкой? Лерочка называет бабушку мамой. Другой мамы она не знает...
Все бы ничего, если б не нищета. Лера — ребенок из числа тех, которых называют несадовскими. С ее заболеваниями нужен домашний уход. По нескольку раз в год бабушке приходится вместе с девочкой ложиться в больницу, постоянно мотаться по врачам. Сама Елена Петровна — инвалид II группы, бронхиальная астма. Пенсия — 2,5 тысячи рублей. Не надо большого воображения, чтобы представить себе, как можно вдвоем жить на эту сумму. Помощи бабушке и внучке ждать неоткуда. Кроме как от родного государства.
С государством Елена Петровна столкнулась в лице главного специалиста отдела опеки муниципалитета “Южное Бутово” Бориса Верзуба, к которому она обратилась для оформления опекунства над внучкой. Подопечным детям полагается государственное пособие, которое спасло бы Леру Захарченко и ее бабушку от нищеты. Верзуб отнесся к просьбе Елены Петровны своеобразно.
— Он кричал мне в лицо, что может отправить Леру в детский дом хоть сегодня, — чуть не плачет бабушка. — Да разве я отдам ее, мою кровиночку! Лучше с протянутой рукой на улице встану!
Верзуб также сообщил Елене Петровне, что оснований для назначения ее опекуном нет, так как нет доказательств “злостного уклонения родителей от воспитания”. Какими должны быть эти доказательства, он не объяснил, так что Захарченко по собственному разумению собрала справки из больниц, где лежала с внучкой, из детской поликлиники, заявления соседей, подтверждающих, что, кроме бабушки, Лерой никто не занимается. Взяла и справку из ОВД о том, что отец девочки состоит на учете в наркологическом диспансере, что он неоднократно привлекался к ответственности за различные правонарушения.
Решением комиссии по охране прав детей муниципалитета “Южное Бутово” в назначении опеки Захарченко Е.П. было отказано. Причина парадоксальна — инвалид II группы не может быть опекуном по состоянию здоровья.
— Но ведь бабушка все равно растит девочку! — позвонив Борису Матвеевичу Верзубу, я пыталась понять эту странную логику.
— Вот и пускай растит, у нас многие бабушки это делают! — ответил он. — Мы назначаем опеку там, где это возможно, но все не так просто. Я знаю, что говорю, я же лекции читаю на курсах повышения квалификации для всех специалистов опеки всей России. Меня все знают! Я вообще-то не против того, чтоб назначить Захарченко опекуном, но она инвалид, нам нужна бумага из органов здравоохранения, что она со своей инвалидностью может воспитывать ребенка, что с ней завтра ничего не случится. Вообще-то это обязанность опеки Басманного района, ведь бабушка прописана там...
— Нет, это вопрос опеки Южного Бутова, ведь девочка прописана там, у матери! — заявила руководитель муниципалитета “Басманный” Александра Андросова. — Однако мы считаем, что, раз Захарченко имеет инвалидность, назначать опеку нельзя! Мы предложили ей найти ребенку другого опекуна, но она отказалась.
Еще бы. Ведь кроме Елены Петровны, у девочки никого нет. Кто же может стать другим опекуном? Только детдом...
— Оба отдела опеки просто не желают выполнять свои прямые обязанности, — сказала мне юрист службы Уполномоченного по правам ребенка в Москве Марина Родман. — Собирать свидетельства уклонения родителей от воспитания — задача органов опеки. Точно так же, как и выяснять, мешает ли заболевание потенциального опекуна растить ребенка. Инвалидность инвалидности рознь — Захарченко успешно справляется со всеми родительскими обязанностями. Так что этот вопрос должен решаться индивидуально, но никому не хочется этим заниматься. Запретить, отказать куда проще.
Дважды собирала Елена Петровна документы на опеку и дважды получала отказ. Чтобы как-то свести концы с концами, устроилась в детский сад нянечкой, взяла в ту же группу Лерочку, но девочка вскоре заболела, и работу пришлось оставить. Так что сейчас питается Елена Петровна исключительно макаронами и картошкой. Килограмм яблок, купленных для внучки, приходится растягивать на целый месяц — по половинке в день. Хорошо, что игрушками для девочки делятся сердобольные соседи.
Правда, недавно Лерочке очень повезло — районная поликлиника выделила ей с бабушкой бесплатную путевку в крымский санаторий. Вот только для выезда ребенка за рубеж нужно разрешение родителей, а Елене Петровне никак не удается застать их в трезвом состоянии. На днях привела сына к нотариусу, но тот отказался оформлять разрешение — доверитель должен быть в трезвом уме...
А господину Верзубу не до бабушки с внучкой. Он учит всю российскую опеку — как жить.
ЧУЖОЕ НАСЛЕДСТВО
Евгении Подкопаевой было тридцать лет, когда ее убили. Случайный знакомый, свидание у него дома, убийство с целью ограбления... Оставшись после развода одна, Женя искала любви и тепла, однако страшные ошибки совершают не только авантюристки, но и такие, как она, — интеллигентные, правильные, домашние.
Через несколько месяцев, не сумев пережить потерю дочери, умер Женин отец. А ее маме Галине Ивановне пришлось справиться с двойным горем, потому что на руках у нее остался 11-летний внук Андрюша, сын Жени. Когда Андрюша ложился спать, он брал с собой в постель фотографии мамы и дедушки...
Время от времени в жизни мальчика появлялся его отец, с которым Женя разошлась шесть лет назад. Нельзя сказать, что Андрей Подкопаев-старший стал заботиться о ребенке — денег не давал, внимания уделял немного. Но Андрюшка все равно тянулся к нему, как травинка к свету. Ездил к отцу, часами ждал его под дверью, задыхался от восторга, когда тот разрешил ему немного порулить своей машиной.
Дети повторяют судьбы родителей? Не хочется так думать, потому что судьба Подкопаева-старшего печальна. Он тоже потерял мать в 12 лет, рос в детдоме, потом вроде бы жизнь начала налаживаться: получил комнату в коммуналке, устроился на работу водителем, женился... Но бывшим детдомовцам трудно адаптироваться в обычной жизни. Семья распалась, Андрей стал баловаться наркотиками — не сказать чтоб всерьез, так, от случая к случаю...
На этом деле его и повязали: “за незаконное приобретение и хранение для личного потребления наркотических средств в крупном размере (0,04 г героина)...”
Из СИЗО, где находился Андрей, позвонили его бывшей теще Галине Ивановне:
— Можете принести ему чего-нибудь из еды!
Галина Ивановна, добрая душа, стала возить в СИЗО передачи — по очереди с Андрюшкой. По просьбе непутевого зятя погасила его годовую задолженность по квартплате. А как же иначе? Других-то родственников у него не было...
Андрея Подкопаева осудили на год и 7 месяцев. Перед отправкой в лагерь в Мордовию он попросил Галину Ивановну приватизировать его комнату в коммуналке, оформил доверенность на ее имя:
— Сделайте, пожалуйста, все, что надо, а то как бы соседи лапу не наложили, пока я срок мотаю! А если что, комната Андрюшке останется.
Он не собирался умирать в свои 35 лет, но будто чувствовал что-то...
Галина Ивановна собрала все необходимые документы, оплатила все квитанции. Но начальник отдела приватизации Северного округа Москвы Рушихин принять заявление отказался: предоставьте паспорт доверителя! Где его взять, ведь Подкопаев уже отправлен по этапу! Паспорт доверителя, находящегося в заключении, требовать не имеют права — объясняли Галине Ивановне юристы. Но Рушихин-то требовал...
Она ходила в отдел приватизации раз, другой, третий... Приносила выписку из паспортного стола обо всех паспортах, которые коренной москвич Подкопаев получал в течение жизни... Рушихин отказывался принять заявление.
На другой день после очередного визита она получила из Мордовии телеграмму с сообщением о смерти Андрея Подкопаева.
Хоронить его, кроме Галины Ивановны, было некому. Назавтра вместе с Андрюшей она отправилась в Мордовию. Как добиралась на богом забытый полустанок, как вдвоем с внуком везла тело в Москву — отдельная история. Главное — прах Андрея был похоронен честь по чести, на Ваганьковском кладбище, где покоились все близкие мальчика.
В лагере им рассказали, что Андрею стало плохо еще в пути — везли заключенных в закрытых вагонах, трое суток без врачей и лекарств, а у Подкопаева больные почки. Рассказали, что в лагерную больничку из вагона его несли на руках, и он в полубреду все говорил о сыне и радовался, что успел оставить ему свою комнату — единственное наследство...
Когда она снова появилась в отделе приватизации и сообщила о смерти Подкопаева, Рушихин немного смутился. Теперь приватизировать комнату можно было только через суд.
Сбор и проверка всех документов заняли почти полгода. Судебное заседание — три минуты. Судья Тимирязевского районного суда Голубева одновременно рассматривала иск Сафоновой Галины Ивановны в интересах несовершеннолетнего Подкопаева А.А. о признании права собственности на комнату и встречный иск бывших соседей Подкопаева по коммуналке Уваровых — о передаче им освободившейся жилплощади. Сразу после начала заседания судья огласила решение: в иске Сафоновой отказать, иск Уваровых — удовлетворить. Судья не обратила внимания на тот факт, что заявление о приватизации не было подано вовремя — при жизни заявителя — по не зависящим от него причинам. Не придала значения и тому, что требовать паспорт доверителя, находящегося в местах лишения свободы, отдел приватизации не имел права — паспорта находятся в материалах уголовных дел и на руки никому не выдаются. Говоря юридическим языком, оценка доказательств в судах может проводиться в разных интересах. То ли интересы Уваровых были подкреплены чем-то весьма весомым, то ли судье просто глубоко плевать на интересы круглого сироты — это уже не важно. Важно то, что единственное отцовское наследство Андрею теперь не принадлежит. Кстати, живет он в крохотной бабушкиной квартирке — Галина Ивановна который год стоит в бесконечной очереди на улучшение жилищных условий...
НИЧЕЙНЫЙ ДЕД
Виктор Сергеевич Майоров ничего не просит у государства, наоборот, хочет отдать все, что у него есть. Но и этого он никак не может добиться.
Гражданскую жену его сына Бориса Майорова многие считали аферисткой. Ничего не рассказывала о своем прошлом, все свободное время проводила за игральным столом в казино, даже ее документов никто из членов семьи никогда не видел. Но Борис любил свою Галину и не хотел слушать предостережений, отдавал ей все деньги, влезал ради нее в долги. Уговаривал расписаться, но она тянула время...
Когда Галина забеременела, будущий отец пришел в восторг, начал покупать детские вещи, придумывать имя ребенку... Он не дожил до рождения сына двух месяцев — в возрасте 32 лет внезапно скончался от заболевания поджелудочной железы. Беда, как известно, одна не ходит — несколькими неделями раньше умерла мать Бориса... Придя в себя после череды похорон, Виктор Сергеевич узнал, что Галина родила мальчика. Он несколько раз ездил к ней, привозил денег, но вскоре сам надолго попал в больницу. А когда вышел, знакомые сообщили ему, что молодая мамаша оставила ребенка у соседки и... исчезла. Розыск Галины Рассказовой не дал никаких результатов. Семимесячного младенца доставили в дом ребенка. Там выяснилось, что мать не удосужилась даже получить свидетельство о рождении сына. В доме ребенка мальчика зарегистрировали Рассказовым Георгием Борисовичем.
Виктор Сергеевич объяснял, что это ребенок его сына, приносил свидетельство о крещении — вскоре после рождения Георгия окрестили в церкви, — где сказано, что родителями ребенка являются Борис Майоров и Галина Рассказова. Ему очень хотелось, чтоб мальчик носил фамилию своего отца — его, Виктора Сергеевича, фамилию...
— Вы поймите, у меня не осталось никого, кроме внука! — Виктор Сергеевич обхватывает голову руками. — А у него — никого, кроме меня. Но я-то, дедушка, я все-таки есть! Пусть я стар, но могу по мере сил заботиться о нем, брать домой на выходные, а впоследствии оставить ему свое имущество — квартиру, дачу...
Но оказалось, что даже это — быть дедом собственного внука — в нашем королевстве кривых зеркал не так-то просто.
— Вам нужно доказать, что вы дед. Для этого установить отцовство вашего сына. А это делается только через суд! — объяснили Виктору Сергеевичу в доме ребенка.
...С тех пор прошло почти два года. Все это время дед пытается доказать, что он — дед. Пока — безуспешно.
Все это время его футболят ответственные лица — от одного к другому. Подал иск о признании отцовства в Замоскворецкий суд по месту нахождения дома ребенка — заявление вернули спустя почти три месяца. Надо обращаться в суд по месту жительства! Подал по месту жительства, в Перовский, — через энное количество времени выяснилось, что обращаться с таким иском имеют право только родители или опекун, на попечении которого находится ребенок.
— А вы кто? — спросила Майорова судья Заздравнова.
— Я — дедушка...
— Нет, вы — никто! — вынесла свой вердикт судья.
Тем временем проходят недели и месяцы. Маленький Георгий по команде садится на горшок в доме малютки и не знает, что у него есть родной дом и родной дедушка. А время в детстве тянется медленно-медленно — целую вечность... Виктор Сергеевич меряет шагами пустую квартиру — здесь, у окна, малыш мог бы играть, а здесь хорошо бы сделать для него спортивный уголок... Время в старости мчится, как локомотив. Ничего нельзя откладывать на завтра. Запросто можно не успеть.
Недавно Майорову предложили провести генетическую экспертизу — процедуру сложную, долгую и дорогостоящую — 15 тысяч рублей, — но дело даже не в этом.
— Зачем? — недоумевает Виктор Сергеевич. — Мальчика родила жена моего сына, есть куча соседей, знакомых, которые могут засвидетельствовать, что Борис с Галиной жили семьей. Они знали, как сын ждал этого ребенка... Некоторые мне говорят: а вдруг она нагуляла его на стороне, не от Бориса? Я отвечаю: а мне все равно. Сын верил, что ребенок его, значит, и я тоже верю. Для меня Георгий родной — в любом случае. Даже если она нагуляла. Так зачем же эта экспертиза?!
Виктору Сергеевичу не надо доказательств, что Георгий — его внук. Они нужны совершенно посторонним людям.
...Он приезжает в дом ребенка каждую неделю. При виде старика с палочкой худенький, тихий малыш сначала замирает, а потом сломя голову мчится ему навстречу. Дед достает из сумки фрукты и сладости, угощает внука и других детишек. Иногда ему разрешают немного погулять с мальчиком во дворе.
— Я сейчас стараюсь ничего на себя не тратить, экономлю каждую копейку, чтоб ему побольше досталось...
Уходя, старик горбится вдвое больше, чем при появлении. Или это так кажется — со спины? А мальчик садится на стульчик и сидит долго-долго, глядя на дверь, в которую ушел дед.
Ему тоже не надо доказательств, что это и в самом деле его дед.
