“Басист Земфиры выпустил сольный альбом”. Так странно пытались давеча обозначить выход дебютной пластинки Корнея некоторые рецензенты. “Мегахаусу” показалось, парень на эдакое должен обидеться. Отнюдь — в ходе недавнего разговора выяснилось, что Корней именно так нынче себя и чувствует.
Странный щуплый большеголовый молодой человек за последние полгода вызывал о себе разговоры: появился на “Максидроме” и “Мегахаусе”, покрутился в радио и телеэфирах (“Как воздух”, “Отымела”). Через фырканье и даже сопротивление программных директоров, впрочем. “Такую музыку можно ротировать только из респекта к Земфире...” — “неформатностью года” Корней был обозван еще до выхода пластинки “Знак Единица”. И это обстоятельство вполне осознанно и Корнеем, и теми, кто в него верит. Слишком неудобная у него музыка для кальку жующего музыкального бизнеса. Но зато — это музыка. Именно потому Корнея и выхватила полтора года назад из Интернета Земфира, вывезла из Донецка в Москву, вдохнула многие чувства и мысли, предложила играть вместе с ней. Корней и Земфира — это близость по многим позициям. А “Знак Единица” — пожалуй, плод этой близости.
— Давай вот сразу поговорим об этом и перестанем. Помнишь, летом на “Мегахаус-Feste” ты сказал, что Земфира — это единственный человек в мире, протеже которого тебе хотелось бы быть. Но с другой стороны, тебе это уже мешает, поскольку самодостаточность страдает. Ты чувствуешь, что когда девочки-фанатки орут: “Корней”, они на самом деле имеют в виду — “Земфира!”.
— Сейчас уже отношение немножко изменилось. Уже есть люди, по отзывам которых я понимаю: их интересует Корней, а не протеже Земфиры. Впрочем, есть много других вещей, о которых мне важнее думать. Например, собственно музыка. Всегда важно помнить, что самое главное — это музыка.
— Ты делаешь музыку ради музыки? А что неприятный процесс под названием “шоу-бизнес”? Ты записал пластинку, которая, невзирая на покровительство Земфиры, воспринимается довольно-таки в штыки в этом самом шоу-бизнесе (тебе не очень-то рады радиостанции, не говоря уж о ТВ).
— Мы работаем в иной системе координат. То есть я вижу рядом настоящих, живых людей, которые могут и разделять, и объединять музыку и бизнес. Я вижу Эрика Чантурия (продюсер Корнея, человек, непосредственно материально вложившийся в эту музыку. — К.Д.), который, с одной стороны, музыкальный коммерсант, с другой — человек с очень хорошим вкусом. А о Земфире и говорить незачем — все и так понятно. И мы, конечно, осознаем, что стоит сомневаться в форматности этой музыки.
— У тиражей пластинок двойная цель: успешность продаж и возможность месседжа миру. На сколько тебя заботит степень продаваемости и, стало быть, какая-то прибыль?
— Особых сверхбогатств я себе не хочу. Хочу, чтоб хватало на струны и на нормальную жизнь.
— Какова же нормальная жизнь в твоем понимании?
— Ну это я не знаю, как описать по компонентам.
— Ну вот Земфира заработала на такую квартиру в Москве, которую себе хотела. На ту степень комфорта, которая ей нужна. Хотя есть люди, рок-звезды, которые вообще не имеют своего дома и в этом даже особый фан чувствуют.
— Я скорее из тех, кого стимулирует состояние: ни кола ни двора. Мне сейчас не нужна никакая защищенность. Если ты защищен — тебе нечего бояться, неоткуда и некуда бежать.
— Хм, материальные псевдоценности всегда можно потерять. В том ведь их бессмысленность. Но если проще: ты вообще считаешь деньги, которые попадают тебе в карманы?
— Сам от себя скрывая, их все же считаю. Я даже, наверное, довольно скупой человек.
— То есть тебе жалко потратить деньги там на лишнюю кружку пива?
— Ну, я стараюсь лечиться от жадности. По мере возможности.
— Отчего еще лечишься?
— От кучи всего. Еще я ленивый.
— Ты что ж, частенько рефлексируешь, себя анализируешь?
— Периодически. Но не всегда удается, поскольку я живой человек. А живой человек не всегда способен осознавать сам себя.
— А осознаешь, почему таки неформатна твоя музыка?
— В ней мало клише. Хотя на самом деле они есть, но взяты из других времен и стилей. Непопулярные здесь и сейчас клише. И еще у меня очень непривычная манера петь для радиостанций.
— Сам-то слушаешь чужую музыку?
— Я слушаю дома Шостаковича и Шнитке.
— А что-то из заформатированных эфиров?
— Еще долго так будет, что музыка является в музыкальной жизни компонентом неважным. То есть все так же здешняя аудитория ориентируется прежде всего на тексты. И мало мотивации у людей делать музыкальную музыку. То есть четырех запиленных аккордов вполне хватает. Конструктор “русский рок” еще прочно закреплен в умах, и радиостанции на этом играют, естественно. А если обо всем, что несется из эфиров... Сама понимаешь: те, кого мы любим, нас не подвели.
— Стремление к узнаваемости, звездности в тебе хоть как-то присутствует?
— У меня есть причины и стремиться к этому, и от этого бежать. Стремиться: поскольку в детстве я смотрел по телевизору многих хороших музыкантов и мне нравилось, когда все громко и хорошо игралось. С другой стороны, я знаю, что это все мешает настоящему творческому процессу. Ведь он — результат твоей внутренней жизни. А чрезмерная запаренность на внешнем этому мешает. Если выходить на сцену, думая о промоушне своей новой пластинки, вряд ли что-то получится.
— Ты мультиинструменталист-полиглот?
— Я — переводчик. Закончил Донецкий институт социального образования. По диплому я знаю три языка, но по-настоящему хорошо — только английский. Он и дал мне чувство стиля. Ну и вообще — ощущение правильности.
— Ты на скольких инструментах играешь?
— Я, скорее, обладаю возможностью довольно быстро научиться играть на любом инструменте. А по-настоящему хорошо я играю лишь на басу и на гитаре. Впрочем, иногда сажусь за клавиши и за барабанную установку. Скорее — удовольствия ради. Думаю, если б в комнате у меня неделю лежала бы скрипка — я бы освоил и ее.
— Пластинку назвал “Знак Единица” — в честь главной песни. В этой песне для меня едва ли не вся суть происходящего...
— Какое-то время своей жизни я был, конечно, повернут на пластинке “Четырнадцать недель тишины”. И на песне “Бесконечность”. Технология написания “Знака Единицы” очень простая: я перевернул каждое слово “Бесконечности” и перевернул гармонию. И почти перевернул мелодию.
Не чаруют больше ни кино, ни звезды,
Мне понятно все: ты идешь вперед.
Мне не провожать тебя, но как же остро
Режет горло звук: “ты всего лишь друг”
Все сильнее небо отбивает дробь
И кино уже не бередит глаза
Я прошу, растай
Я прошу, умри
И не выбирай,
Что мне говорить
Объясни, зачем делать все
Ну загадай мне знак единицу
— Момент твоего пересечения с Земфирой — это все же чудо?
— Я не противопоставляю чудо и закономерность. Всему все равно есть причины. Наша встреча с Земфирой должна была случиться вот почему: она — хороший музыкант, и я — хороший музыкант. У нас похожие соображения по поводу музыки вообще. И мы оба — романтичные, достаточно чувствительные, во многом сомневающиеся люди. С другой стороны, наша встреча — чудо. Поскольку на фоне той скуки, что царила в моей жизни, это действительно было очень яркой вспышкой.
— Когда читаешь следующую фразу: “Корней — басист Земфиры, выпустивший сольный альбом”, как реагируешь?
— Для меня это приятная формулировка ситуации. Потому что вообще я все-таки скорее музыкант, чем сонграйтер. И я вряд ли мог бы заниматься сочинительством самостоятельно, если бы не общался с людьми, которые меня к этому сподвигали.
— Меня держит в напряжении “Знак Единица”... Ты можешь назвать Земфиру своим другом?
— Я все ближе и ближе к тому. Хотя нет четкого понимания — что значит это слово. Не стоит замыкаться на четырех или сколько-то там еще буквах...
