Информационное пространство взорвалось “разоблачением” Аллы Пугачевой, “якобы” собственноручно повычеркивавшей из “Песни года” “самых заслуженных и именитых исполнителей”. Жуть! Смущало, однако, это “якобы” — оно выглядело очень хитросделанно. Так или следы заметают, или стрелочника назначают. В общем, нечисто все выглядело…
Конечно, я потерял покой. Потому что “вычеркнутые” выступили с эксклюзивными интервью, а сама Исчадие Ада молчала, как рыба, воды в рот набравшая. А хотелось и ее комментария! Но язык не поворачивался задать Пугачевой глупый вопрос, хотя последние два дня мы то и дело сталкивались нос к носу — то тут, то там. Глупый — потому что я-то знал “страшную правду”, о которой — ниже, но после всех публикаций и сам стал сомневаться. Может, чего недоглядел?
Она же — вся в этих списочках, листочках, участниках, сценариях, совещаниях. Как белка в колесе. И вида не подает, что знает что-то. Хитрая!
Кружил я котом вокруг сметаны, да как набросился, улучив момент короткого ее отдыха за длинной сигареткой “Примадонна” и зеленым чаем.
— Так это вы, оказывается, Кобзона из участников “Песни года” вычеркнули?
— Что я сделала? — сползли очки у Аллы на кончик носа.
— Вы разве не читали?
— Чего я не читала? — начала раздражаться Алла, которая ужасно не любит ребусов и загадок. — Когда мне читать? Ты не видишь, я до туалета полдня дойти не могу…
— Ну, пишут, что якобы это вы изгнали Кобзона из “Песни года”…
— Изгнала?! Наоборот, я приглашала его в первом ряду сидеть, где все почетные гости. Спроси его. Он отказался.
— Только сидеть? Не петь?
— Петь?! Я думала, он давно уже попрощался со сценой, — удивилась Алла. — Я же сама участвовала в том концерте, когда он целовал сцену на прощание… Насколько я помню, в концепции концерта его выступление не было предусмотрено изначально. Я тогда даже не была еще “художественным руководителем”. Тут же хит-парад года, как мне объяснили…
Алла начала мрачнеть, как погода за окном, пару раз пыхнула сигареткой, хлебнула чаю, помолчала. Потом вполголоса затянула, словно разговаривая сама с собой:
— Вот оно откуда! Вот оно что!.. А я понять не могу — хмыри тут какие-то с угрозами на меня наезжать начали. И с такими, знаешь, замашками из прошлого, с распальцовкой этой примитивной, слюнями, соплями... Я тут с ума схожу в догадках…
Тут и я притих, как суслик. Разговор разворачивался совершенно в неожиданную для меня сторону, и возникла неловкая напряженность. К счастью, за Пугачевой подослали гонца из съемочной группы. Что-то у них не заладилось со световой партитурой…
* * *
Впрочем, разговор с Аллой я-то завел нарочно, чтобы ее просто разговорить — в ответ, так сказать, на “критику”. Но знал заранее, что всыпали ей по первое число зря, хотя и молчал — ради чистоты эксперимента. Страшная же правда заключалась в том, что Иосифа Давыдовича Кобзона “пожелала исключить из программы” не АБП, а — каюсь — “Звуковая дорожка”…
Даже Алла об этом ничего не знает. И Иосиф Давыдович, похоже, не догадывается.
* * *
Оговорюсь сразу: все — заслуженные артисты, признанные таланты, любимцы благодарной публики. Все достойны и велики.
Но есть это гаденькое слово “формат”, которое в последнее время многим портит литры крови. На разных, типа, умных дискуссиях сейчас это “формат” принято произносить с неизменным отвращением, словно наступили на какашку. Недавно вот по телевизору именно так и рассуждали о “формате” достойнейшие певицы: вечная Валентина Толкунова и актуальная Ирина Богушевская. Обе были страшно недовольны.
А я никак не мог взять в толк, болтая с дамами в студии, чего они хотят? Слышать свои песни с утра до вечера в горячих ротациях какой-нибудь техно-трансовой радиостанции? Или на волне жесткого хард-рока? Или в диапазоне голимой попсы? Где? Сдавалось, везде, где им вежливо отвечали, что “миль пардон, но не формат”.
К счастью, в отличие от далеких и скудных советских времен, о которых с необычайной теплотой вспоминала г-жа Толкунова, сейчас есть богатейший выбор, и на многих других радиоволнах очень органично звучит с утра до вечера как раз музыка ИХ формата. В FM-диапазоне я очень бегло насчитал целых пять таких радиостанций в одной Москве. А во всей стране их сколько! Есть даже специальные телепередачи — те же “Старые песни о главном”…
В советские времена о таком плюрализме, разнообразии и доступности даже не мечтали. Врут те, кто утверждает, что не было тогда “формата”. Термина не было. Но на всех двух телеканалах и трех радиоточках советского информпространства свирепствовал по сути жесточайший формат, и назывался он цензурой. Многим через этот железный занавес было не пробиться не только ни за какие деньги, но даже и за сверхталанты.
Мы, например, хотели тогда слушать и смотреть “Машину времени”, Градского, Гребенщикова, Лозу с “Примусом”, “Воскресение”, “Пикник”, “ДДТ”, “Союз композиторов” и многих еще. Но с утра до вечера нас успокаивали легонькой эстрадкой: от Пьехи до Толкуновой, от Лещенко до Сенчиной и “Веселых ребят” (в лучшем случае) — дозволенной эстетикой заскорузлой системы ценностей официальной культуры. И все! Нам это не нравилось. Нас это бесило.
Наверное, с тех пор и осталась вроде комплекса нелюбовь к эстраде советского толка. “Звуковая дорожка” как издание, от рождения ориентированное на оппозицию музыкальному официозу, всегда критиковала “Песню года” за “нафталин”, засилье “музыки для пенсионеров”, за традицию, обращенную в догму. Мы утверждали, что название передачи не соответствует ее содержанию и никакого отношения к актуалиям поп-музыки не имеет. Нас не слушали, и “ЗД” тогда махнула рукой на эту тухлую историю.
* * *
И вдруг композитор Игорь Крутой позвал меня ранней осенью на совещание, где обсуждалась концепция новогодней “Песни года”. Там наконец заговорили о необходимости “смены поколений” в передаче. Все время косились на меня. Как, мол, доволен? Хотя и поправлялись, что обязательно надо отметить почестями тех, кто внес неоценимый вклад в историю отечественной эстрады. Тогда и родилась идея первого ряда для почетных гостей. Мэтры в зале купаются в своем величии. А на сцене, как говорится, текущий момент…
* * *
Потом брали штурмом Пугачеву, которая отбивалась руками-ногами от предложения стать “худруком”. Но все считали, что ее режиссерский и драматургический опыт, наработанный еще на “Рождественских встречах”, одних из лучших и профессиональнейших шоу прошлого десятилетия, поможет найти шарм и блеск и в новом эксперименте. Она в итоге сдалась — “Муза так муза, раз такой уродилась”.
Тут вроде и сказке конец, и делу — венец.
Падкие на сенсацию, полагаю, погрузятся в глубочайший транс. Нет скандала — нет сенсации. Охота на ведьму сорвалась. Ведьма вышла не ведьмой, не Бабой Ягой, не горгоной Медузой...
С чего было закатывать тогда истерику? Или это простой трюк, чтобы насолить конкурентам?
* * *
Ее, правда, еще упрекают, что шедевров якобы больше не поет и “все реже делает то, что сделало ее звездой”. То — это что? А потом — может, она пока не хочет? Затаилась, может? Выжидает? Дает раскрыться молодым талантам?
Легенда на то и легенда, что она уже легенда. Бесись или не бесись. И потом — чем “Мадам Брошкина” не шедевр? А “Свеча”? “Звезда”? “Белый снег”? “Непогода”? “Скупимся на любовь”? Все — вполне свежее, или не очень старое. А стихи “Она цеплялась за любовь уже стареющей рукою…”? Это уже уровень Ахматовой и Цветаевой, не так ли?
