Трагедия Андрея Сычева подняла волну общественного возмущения. Дедовщина теперь лезет из всех щелей. Ежедневно люди узнают все новые истории о жутких издевательствах, которым подверглись в армии солдаты, и о преступном бездействии офицеров и медработников.
Понятно, что люди ждут реакции властей. Власти обязаны что-то сделать, чтоб прекратить беспредел. Власти отреагировали, пообещали создать военную полицию.
Однако так ли она нужна? По крайней мере в Госдуме не считают, что на военной полиции свет клином сошелся. Есть и другие варианты борьбы с дедовщиной, которые будут предложены на ближайшем расширенном заседании Комитета по обороне.
Госдума трижды отклоняла законопроект о военной полиции, хотя он был неплох и вопрос упирался лишь в деньги. Что будет теперь, когда нарыв под названием “дедовщина” прорвался и о введении военных полицейских заговорил сам Верховный главнокомандующий?
И главное — сможет ли военная полиция полностью снять проблему неуставных отношений в армии?
На вопросы “МК” отвечает первый заместитель председателя думского Комитета по обороне Алексей СИГУТКИН.
— Так сможет военная полиция решить проблемы дедовщины в армии или нет? Вы сами — сторонник или противник введения военной полиции?
— Вот вы ответьте: милиция может решить подобные проблемы в гражданском обществе, предупредить их в полном объеме? Нет. В большинстве случаев она лишь реагирует на случившееся. А военная полиция — та же милиция, но для силовых структур. Поэтому мне кажется, что было бы чрезмерным оптимизмом считать, что если мы завтра введем военную полицию, то все проблемы разбегутся. У меня такого оптимизма нет. Одна военная полиция не поможет.
Я занимался изучением этого вопроса и заинтересовался опытом США. После войны во Вьетнаме там в армии была очень тяжелая ситуация с дисциплиной, и военная полиция не спасала. Ведь она, чтобы действовать, должна узнать о факте правонарушения — а откуда, если большинство нарушений дисциплины, связанных с неуставными отношениями, скрывается? И тогда в США появились специальные люди, в вольном моем переводе — “уполномоченные министра обороны в воинских частях”, которые работали во взаимодействии с военной полицией.
— И этому “уполномоченному” солдаты жаловались на неуставные отношения?
— Именно так. А у нас сейчас солдату пойти вообще некуда.
— Теоретически он должен пойти к военному прокурору...
— Есть такая пословица: теоретически — лошадь, а практически — не везет... Формально у солдата много прав: по уставу, если его обидели, он должен идти к сержанту и доложить. Не среагировал сержант — обращаться к командиру взвода, и так до министра обороны. Но реально пойти ему некуда...
Я думаю, американский опыт применим в наших условиях. Министр обороны назначает уполномоченного, который не входит в состав полка и подчиняется не его командиру, а только такому же представителю министра при дивизии. Совершенно отдельная вертикаль. Причем американцы четко прописали алгоритм действий уполномоченного, лишив его возможности заниматься самодеятельностью. Например, если стало известно о легком нарушении воинской дисциплины — обязан доложить командиру части. Средней тяжести нарушение — обязан проинформировать командира части и своего начальника. Причем подробно описано, что считать легким нарушением, а что — нарушением средней тяжести... Если же налицо признаки преступления — уполномоченный сообщает в военную полицию и прокурору.
— А как наш солдат до этого уполномоченного доберется? У нас — не Америка. Мобильные телефоны иметь нельзя...
— У уполномоченного должен быть очень узкий круг обязанностей: выявлять правонарушения, информировать о них и следить, чтобы те, кто совершил правонарушения, понесли наказание. Он должен вести прием, встречаться с военнослужащими, по одному приглашать их для беседы... К нему пойдут не только солдаты — что, офицеров у нас обиженных нет? Если увидят, что он хочет порядка, защищает их интересы, — сами к нему пойдут. Это не значит, что он будет только ходить и — шу-шу-шу. Хотя где-то и так будет — встретится наедине с кем-то, может быть, даже в увольнении... И в медицинский пункт пойдет: увидел синячок — а откуда?
— Вы же знаете, если солдат пожалуется, жизни ему в части не будет...
— Глубоко заблуждаются те, кто думает, что большинство офицеров заинтересовано в сохранении дедовщины как способе поддержания дисциплины. Не буду отрицать — есть такие, но далеко не все. Просто система такова... Многие офицеры возмущаются этими фактами, но им сегодня предложено выступать в образе унтер-офицерской вдовы, которая должна сама себя сечь. Эту цепь нужно разорвать, разрушить круговую поруку. А для этого нужно создать дополнительный канал информации. Сейчас офицер, если что-то у него случилось, думает: “Я должен доложить. Но доложу — точно будет плохо. А если не доложу — вдруг пронесет?” Если же будет уполномоченный, офицер доложит обязательно. Потому что вероятность того, что об этом станет известно, — гораздо выше...
— А не получится так, что наш уполномоченный быстренько включится в эту систему круговой поруки?
— Потому и надо, чтобы он подчинялся министру обороны. Сейчас работает пословица: в тюрьму сажают не за то, что украл, а за то, что попался. А надо, чтобы больше попадалось тех, кто украл... Причем мое предложение не противоречит идее создания военной полиции. Одно дополнит другое. Для того чтобы уполномоченные появились (как их ни назови), не нужно принимать закона — достаточно приказа министра обороны. А вот появление военной полиции требует закона.
— Военная полиция должна быть в составе Минобороны или отдельно от него?
— Сложный вопрос. Он обсуждается. Мне кажется, что военная полиция должна быть при Министерстве обороны. Иначе очень сложно будет осуществлять взаимодействие.
— А кто должен там служить? Контрактники?
— Это зависит от выбранной концепции. Это могут быть и военнослужащие — гражданские полицейские едва ли смогут предъявлять претензии к военнослужащим. Конечно, речь не должна идти о срочниках. Еще раз повторю: может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что ожидания в отношении военной полиции могут оказаться завышенными. Одиночная мера не решит системной проблемы. Я считаю, что нужно создать какую-то рабочую группу, экспертный совет, привлечь туда не только и не столько представителей Минобороны, а разных людей, с разным жизненным опытом и попробовать что-то придумать. Систему мер. Причем лучше всего, если бы инициатива создания такого совета исходила от президента как Верховного главнокомандующего. Тогда я был бы уверен, что это — не очередная кампания.
— Раз президент сказал, что военная полиция появится, — это дело решенное…
— Не знаю, потому что ведь президент не сказал однозначно — он сказал “может быть”. И это правильно — сейчас есть опасность принятия поспешных решений ради успокоения общественности, а потом воз может оказаться там же, где и был.
— Военная полиция в составе Минобороны, уполномоченные — министра обороны... Но одна из причин безобразий в том, что армия не доступна общественному контролю. А мы опять все замкнем на Минобороны, и армия сама себя будет лечить?
— Невозможно представить полную открытость какой-либо армии. Я понимаю, когда общество говорит: “Мы имеем право знать, как финансируется Минобороны, и контролировать, эффективно или нет тратятся деньги”. Или: “Мы вправе знать, как строятся взаимоотношения в армии, нет ли там коррупции и дедовщины, сокрытия преступлений”. Открытость должна быть не в том, чтобы мама приехала в воинскую часть и начала там что-то контролировать. Она должна быть в том, чтобы общество получило право затребовать и получить от армии информацию. Общественная палата, я как гражданин и отец, чей сын служит, должны иметь право запросить такую информацию, и мне ее обязаны предоставить. Это необходимо закрепить законом.
Р.S. 13 февраля в Госдуме состоится расширенное заседание Комитета по обороне — с участием членов Комитета по безопасности. Приглашены руководители Минобороны и Главной военной прокуратуры. Обсуждать будут историю с Андреем Сычевым и проблему неуставных отношений в армии вообще. А 15 февраля на пленарное заседание Госдумы придет министр обороны и вице-премьер Сергей Иванов. И, видимо, расскажет, что же он собирается делать. Если собирается.
