Не хочу угасать в снегах Москвы, когда буду бабкой со вставной челюстью (надеюсь, в нее научатся встраивать мобильник). Хочу море и сень апельсиновых кущ. Так думала я, стоя на кладбище в горной деревушке Кипра. Год жизни-смерти у них не пишут. Пишут просто: “Афродита. 99 лет”. “Аполлон. 101”. “Андромеда. 97”. А рядом, в кафе, пьют сладкую командарию другие Афродиты и Андромеды. Молоденькие — под 80. В палых апельсинах роется поросенок. На море внизу рисует полосу взбитых сливок крошечный скутер.
Слезы в мертвом городе
Преображение наших граждан на Кипре: к паспортному контролю они приближаются в шубах, сапогах с разводами и полосой от шапки на лбу. Выходят же с другой стороны — в шортах и шлепанцах. Девушки сразу становятся красивее. Еще бы — в туалете “Шереметьево” нас проводила реклама противозачаточных таблеток с намеком на активный отдых: “Улетай, но не залетай!”
...Первый раз я была здесь 11 лет назад. Тогда гиды у колючей проволоки, за которой окопались турки, показывали нам со слезами на глазах брошенный город Фамагусту в нейтральной зоне: “В гостиницах до сих пор тарелки на столах в пыли и белье на кроватях в паутине. Как в фильме ужасов. А вон этот отель был моего деда...” После 1974 года, когда Турция захватила часть острова, путь беженцам (45% населения) на ту сторону был заказан.
Теперь те, кто верит в Христа, а не в Аллаха, и говорит по-гречески, а не по-турецки, могут переходить границу. Плакать у своих бывших домов. Судьба острова, который веками делили то англичане, то французы, то венецианцы, то мусульмане — это слезы под горячим солнцем. Но под горячим солнцем слезы высыхают быстро.
Афродита и Атлантида
Сидим в старой таверне Лимасола. Нет, Лемесоса. А Никосия — уже Левкосия. Как у нас был Горький, а стал Нижний. Киприоты решили вернуть старые названия, исковерканные еще при Ричарде Львиное Сердце. Официанту это нравится: слово “Лемесос” он катает во рту, как леденец. И приносит на стол кругляши серпантина — ведь Масленица, карнавал! За соседним столом юбилей. Чинные тосты, “передайте, пожалуйста, хлеб”. А мы запускаем серпантин в соседей. Пять минут — и казавшиеся чопорными киприоты отстреливаются. Местное ноу-хау: высвободить серпантинный кончик и дуть в середину. Летит, как из пушки! Музыканты вскочили. Что-то про девушку, горы, любовь — трам-там-там на бузуки, вроде домры. Усидеть невозможно — весь подвальчик танцует. И тут, как парусник среди шаланд, выплывает — вся в черном и золоте — Елена. Ну, такой, наверное, была Елена, из-за которой война. Склонилась вперед. Медленно повела рукой и пошла выписывать сложный узор шагами. Киприоты глядят, цокают: тут каждый шажок, похоже, как у индусов — что-то значит. “А что это?” — “Танец. Долго объяснять. Считайте, просто танец”. Тайна.
Тайн тут много — на земле, где язык до сих пор остался древнегреческим, а в земле — катакомбы, гробницы святых и мозаики римских вилл. Говорят, что Кипр — это Атлантида. Американец Сэрмест нашел в полутора километрах от побережья огромный затонувший остров. Остатки стен, храмов, рвов. А чего стоит история с камнями Афродиты — там, где богиня вышла из моря. По легенде, скалу метнул во врагов древний герой, и она раскололась надвое. Геологи проверили: два камня когда-то были единым, и совсем они не из этого места на юге. А с севера.
И маленькие камушки из этой бухты — волшебные. Я знаю точно. Если взять два и загадать: “Это — он, а это — я” — и положить вместе, все сбудется. А потеряешь или бросишь поврозь — беда.
Снег — это здорово?
Нас везут в горы Тродос: “Там летом не жарко, а сейчас снег. Снег — это здорово, правда?” Угу... А киприоты, визжа, катаются на ледянках. Но рядом — рядом деревенский рынок. И нам выносят стаканчики с командарией, десертным вином и зеванией — виноградной водкой. И местную чурчхелу, восторг с миндалем и грецкими орехами. Напробуешься, накупишь всего, и самое время идти к водопаду. На Тродосе 48 пешеходных троп. Со снегом и без снега — вдоль одной растут орхидеи, у другой — папоротники со мхами, третья называется “соловьиной”... А там, где водопад, приходится прыгать по камням и отгибать ветки ежевики. Впереди маячат две старушки-англичанки с альпенштоками. Мы уже задыхаемся, они — нет. “Не удивляйтесь, милочка, мы тут живем на пенсии. Это бодрит”.
Потом мы встречаем этих старушек в Платросе — на террасе с видом на горы и цветущий миндаль они пьют чай. А мы рассматриваем пожелтевшие бумаги в рамках: вот разрешение на открытие гостиницы, которое выдали хозяину в 1935 году. Вот первые постояльцы, одетые как герои Фицджеральда или Хемингуэя. Вот сын хозяина штукатурит фасад. А теперь за стойкой — внучка. И собака неожиданной породы, голубоглазая лайка Блю: “Это снежная собака, а снег — это здорово, правда?” Ну да...
На Кипре у каждой гостиницы есть своя “мулька”. Вот отель в Пафосе, совсем новый. Завтрак тут сервируют с видом на восход, а ужин — на закат. Вместо таблички “Нужна уборка” на дверь можно повесить маленькую плюшевую метлу, а вместо “Не беспокоить” — подушечку. Вода в вазах изумрудная (почему цветы от нее не красятся — секрет фирмы).
Вечером горничная приносит шоколадку с мятой, положить на подушку. “А, вы русские! — радуется. — Берите четыре штуки”.
Другая гостиница — в типичном английском стиле. Каждый камушек в искусственных заводях вымыт вручную с мылом. Тапер играет Шопена. Но когда чинный менеджер разговорится с вами о “Челси”, а потом дерябнет зевании — он позвонит, и ему принесут огромный кованый ключ. А дальше, между дамской комнатой и бильярдной, обнаружится дверка с надписью: “Вход воспрещен”. За дверью крутой спуск вниз. К гробнице. Строили отель, да и раскопали. Саркофаг византийского врача. Или маньяка — рядом нашли непонятные инструменты, вроде бы хирургические. И целую шкатулку багрового порошка. Над ним ученые до сих пор мучаются. “А что, не боитесь вы — вдруг призраки, как в фильме “Сияние?” Менеджер странно улыбается: “Я видел много непонятных вещей в своей жизни. И потом, мы ведь обычно держим эту дверь закрытой...”
Рублевским на заметку
“Когда кто-то строит новый дом в Пафосе, он молится, чтобы ни на что не наткнуться”, — говорит гид. Весь Пафос — в каталоге ЮНЕСКО “Сокровища мировой цивилизации”. Копнешь — и античные развалины. Сразу приедут археологи, и государство может выкупить землю под раскопки. Так вышло с крестьянином, который имел несчастье вывернуть плугом мозаику. Оказалось — огромная вилла, что там Рублевка. Греческие боги глядят из зеленого плюща, нимфы бегут от преследователей, бегут уже 18 веков. Кто был хозяин, неведомо, но ясно, что хитрец, — гостей встречала-провожала надпись “И тебе желают того же” под мозаичным амулетом от сглаза. Пожелают хозяину черной немочи — против самих же и обернется. Рублевским на заметку.
Нынешние паломники молятся другому Богу. Самый известный монастырь Кипра — Киккос основан в XII веке. Его главной святыне можно поклониться, но нельзя ее увидеть — Апостол Лука написал образ Девы Марии при ее жизни. Монахи хранят его под покрывалом. А у нас икона Владимирской богоматери, которую тоже писал Лука, — в Третьяковке... И апостол Павел, и апостол Варнава, и Святой Лазарь — Кипр их помнит. А местные священники не похожи на наших батюшек. Аскетичные лица, глаза светятся из-под черных бровей. Такие не будут торговать сигаретами оптом и сиять лаковыми штиблетами под рясой.
В храме вам шепчут: “Не трогайте эту голову. И руку не трогайте. А там видите — печень. Это все из воска. У кого что болит, такую фигурку и оставляют. Потрогаешь — кто знает, что будет”. На Троицу тут несут в церковь не березки, а оливковые листья. И, освященными, окуривают дом. “Однажды я листья не освятила. Окурила просто так, а бабушка говорит: “Нет, внучка, что-то не то. Запах другой. Ты в храме-то была?” — наша гидша улыбается. Православие — да не такое. Снова больше тайн.
Иадски весело
Автобус громыхает и ревет. Это специально — ему лет сорок. На таких когда-то ездил весь Кипр, а теперь оставили для туристов. Красота: клаксон, хром, красный лак. Мы боимся не автобуса, который несется по узкой дороге, а тех, кто нас ждет в Келокедаре, — ослов. Местные ослы самые большие в мире. Иные с лошадь, а при нынешнем трепетном к ним отношении, глядишь, раскормятся до слонов. Ослики на острове — что у нас медведи. Символ. В хозяйстве уже не нужны, но для души оставили. “Вы, главное, не берите с собой пакеты! — говорят нам. — А то они подумают, что там еда, и покоя вам не дадут”. Покоя не дают и так — прядают ушами и истошно иачут. Выбираю на вид самого смирного. Проводник хихикает: “Не расслабляйся, дорогуша! Мы его зовем Шумахер”.
Ослы везут нас к заброшенному монастырю Синди. Тринадцатый век, строил мальчик-ученик, которого учитель, позавидовав мастерству, скинул с крыши. Внутри — опасные восковые головы и копия иконы Святого Луки. Ах, доехать бы — разбалованная скотина Шумахер то останавливается, чтобы сжевать орхидею, то галопом амбициозно мчится вперед. Зато я первой влетаю в монастырь.
На обратной дороге мы вознаграждены — под шатром накрыты столы, вино — рекой, потом нас учат танцевать по-кипрски. Это совсем не похоже на таинственный танец Елены: просто каждый пляшет в круге, а потом выводит за руку другого. Еще был сиртаки и что-то свадебное — уже плохо помню, под конец братались с ослами, фотографом и крестьянами, кто-то порывался увезти ишака с собой в Москву. Иадски весело.
Не хлебайте сироп
Джинсы застегиваются плохо. Виновато мезе. Для похода в ресторан надо знать только это волшебное слово, да еще — “мит” или “фиш”. Мясное мезе или рыбное. И на столе начинают появляться тарелки. На одной фрикадельки. На другой жареный сыр. На третьей шашлык. Четвертая — с хумусом... И так далее — десятками. А рыбное мезе! М-м-м... “Вам передать каракатицы?” — “Спасибо, я лучше крабика”.
К чаю варенье. Не такое, как у нас. В сиропе целиком плавают фрукты. Ловят их специальными трехзубыми вилками. Только сироп хлебать не стоит, считается моветоном. Лучше меду, обычного или рожкового. Рожковый, который делают из коричневых стручков с дерева кароб, еще и от желудка помогает. И напоминает о лучших друзьях девушек, бриллиантах, — все зерна в стручках одинаковые, когда-то ими мерили вес драгоценностей. Отсюда и пошло слово “карат”.
Настоящие бриллианты на Кипре — россыпью. На каждом шагу ювелирные лавки. Таких цен вкупе с такими дизайнерскими изысками в Москве не найдешь. У девушек разрывается сердце: что лучше — серьги в виде сумасшедших спиралей? Или вот это кольцо “под Византию”, с разноцветными камнями? Или золотые плоды-гранаты, у которых каждый зубчик “дышит”? А еще копии древнегреческих украшений: “Эскизы нам давали археологи, из музея в Пафосе”. Последний изыск: колье и браслеты из пышной сетки. Вроде и ткань, а — из упругого серебра. Или золота, но это уже для олигархов. 20 тысяч долларов. А тут что у нас? Бижутерия? Пять баксов?!! Беру, и это, и то, и сережки с витрины!
А еще беру в приморском магазинчике набор раковин. Игрушки богов — маленькие башни и колесницы.
Вчера были с сыном в музее Дарвина. На выставке “Мир моллюсков и человека”.
— Мама, тут ракушки точно такие же.
— Ваня, ну что ты. Наши — волшебные!
Автор благодарит Кипрскую организацию по туризму за помощь в подготовке материала.
ПОЧЁМ СУВЕНИРЫ
Набор экзотических раковин — $5,5
Бутылка зевании (50 градусов) — $4,5
Браслет от дизайнера “под золото” — $6
Полкило чурчхелы (называется “шушука”) — $4
Бутылка вина — от $4
ЧЕГО НЕТ НА КИПРЕ
ДОЖДЯ. Солнце 365 дней в году. Пять лет на острове была засуха, и когда главное водохранилище наконец наполнилось, устроили национальный праздник — с приездом министра и пикниками на берегу.
МАШИН С ЛЕВЫМ РУЛЕМ. Движение, как в Англии, — левостороннее.
РАВНОДУШНЫХ К ВЫБОРАМ. С 18 лет голосуют почти все. За неявку к урне — штраф от 600 до 1500 местных фунтов (фунт стоит примерно 1,7 доллара). Или до двух лет тюрьмы.
НАЗОЙЛИВЫХ МУЖЧИН И НАДОЕДЛИВЫХ ПРОДАВЦОВ. Ничего общего с Турцией или Северной Африкой: одинокой красотке никто не будет свистеть вслед и хватать за рукав.
