В холодном сентябре 1914 года девушка провожает на войну жениха.
Чтобы скрыть печаль перед долгой разлукой, набросив на плечи любимой платок, он читает ей стихи Фета. О такой же холодной и ранней осени.
Через месяц его убивают. Она остается жить дальше.
“Холодная осень” — один из самых пронзительных и нежных бунинских рассказов цикла “Темные аллеи”. Он написал его в 44-м году.
Но почему Бунин, всегда детально описывавший внешность своих героинь, дававший им красивые имена — Руся, Натали, — на этот раз не сказал об этом ни слова?
Мы не увидим лица рассказчицы. И не узнаем, как ее зовут.
Лишь бесконечный монолог, похожий на предсмертную исповедь…
Так кем же была та таинственная бунинская незнакомка?
На счету Владимира Фридкина, профессора физики и известного писателя, восемь книг о Пушкине. Проследив судьбу родной внучки Александра Сергеевича — Елены Пушкиной-Розенмайер, дочери его сына Александра, он предположил, что именно она и являлась героиней поздней бунинской лирики.
“Распущенные волосы, голые икры” — так о девочке Лене Пушкиной из Трубниковского переулка вспоминала в своем дневнике Вера Николаевна Бунина, жена писателя.
Свой жизненный путь родная внучка Пушкина закончила в Ницце, в ужасающей нищете, на Rue de Prefecture.
Однажды ее видели даже в переулке возле бара отеля “Негреско”, где по вечерам ждали клиентов местные продажные женщины.
Лицо как посмертная маска
— Владимир Михайлович, как могут быть связаны между собой французская Ницца, внучка Пушкина, писатель Бунин и его рассказ “Холодная осень”?
— Вы знаете, как творец находит прототипы для своих героев? У одного — подсмотрит внешность. У другого — характер. Взятые из жизни истории и их герои нередко переплетаются в голове, и так рождаются новые книги. Так Лев Толстой подарил облику Анны Карениной черты Марии Гартунг, старшей дочери Пушкина. Это, впрочем, история известная. Но иногда на новый сюжет натолкнет чья-то печальная судьба, рассеянная в тысячах похожих судеб… Так получилось и с Еленой Розенмайер, ставшей, как я выяснил, бунинской музой в “Холодной осени”.
— Бунин описал ее жизнь?
— Главные повороты. Только представьте себе: юная девушка, выросшая в дворянском гнезде и считавшая самой страшной потерей смерть на войне любимого человека. Перед отъездом на фронт жених прочитал ей стихи Фета о холодной осени. Она в ответ поклялась, что не переживет его гибели. А потом революции, эмиграция, унижения, нищета. Через сорок лет в Ницце, перебиваясь чем бог пошлет, уставшая и одинокая женщина размышляет о том, что же все-таки было в ее жизни. И отвечает себе: только тот холодный сентябрьский вечер и стихи Фета.
— Какая холодная осень. / Надень свою шаль и капот. / Смотри — меж чернеющих сосен / Как будто пожар восстает…
— Бунин написал этот рассказ 3 мая 44-го года, всего через несколько месяцев после смерти Елены Пушкиной-Розенмайер. Иван Алексеевич жил в Грасе, на юге Франции, и часто наведывался в Ниццу, где и познакомился с внучкой поэта. Встреча с Еленой Александровной произвела на писателя неизгладимое впечатление. В своих записках он горько сетует на то, что дочери Сашки, генерала Александра Александровича, довелось в эмиграции столь жестоко страдать. Бунин говорит, что ее лицо чем-то напомнило ему посмертную маску Пушкина. “По нищете своей она таскала тяжести, продавала и перепродавала ради того, чтобы не умереть с голоду”, — пишет он. В его дневниковых откровениях той поры параллельно идут размышления о Пушкине, белой эмиграции, страшных судьбах тех, кто навсегда покинул Россию.
— Подлинная биография Елены Александровны действительно схожа с судьбой безымянной героини из “Холодной осени”?
— После революции внучка Пушкина на последнем корабле тоже эмигрировала в Турцию из Крыма. Она жила подаянием в Константинополе. У нее на руках была дочь Света, которая, когда выросла, бросила мать и стала “настоящей француженкой”. Светлана работала в кондитерском магазине в Париже, заворачивала тоненькими пальчиками с серебряными ноготками шоколадные конфеты в обертки и навсегда перечеркнула русское прошлое. Впрочем, это уже из “Холодной осени”…
— Именно с Еленой Розенмайер многие исследователи пушкинского творчества связывают и тайну исчезнувшего дневника Пушкина. Что это был за дневник, который ученые ищут уже больше ста лет?
— Это не выдумка, не вымысел, а вопрос серьезного пушкиноведения. Поисками дневника Александра Сергеевича занимались знаменитые пушкинисты Щеголев, Морозов, Лернер. Дело в том, что после кончины поэта генерал Третьего отделения Леонтий Васильевич Дубельт опечатал его кабинет и забрал временно рукописи. Среди конфискованных бумаг находились личные записки поэта, которые тот вел с 1833 по 1835 годы. На внутреннем переплете тетради кто-то из жандармов проставил — №2. Естественно, возникло предположение, что, если существует “дневник №2”, то где-то есть и “дневник №1”. А так как более ранние записки Пушкина хорошо известны: часть их он сжег в Михайловском, сразу же после восстания декабристов, то логично было бы предположить, что в пропавшем “дневнике №1” хранятся записи двух последних, самых трагичных лет жизни поэта.
— А что говорили по этому поводу близкие Пушкина?
— Некоторые ученые предполагали, что сами дети поэта дневник и спрятали. Из-за желания сохранить тайны семьи — так поступили, например, и потомки лорда Байрона. Старший сын Пушкина, Александр, до самой своей кончины ревностно оберегал личные бумаги отца. Он требовал, чтобы сохранившийся “дневник №2”, как и письма поэта к жене, не публиковали раньше 1937 года. После его смерти сафьяновую тетрадку с записями забрала в Петербург Мария Гартунг, старшая дочь Пушкина. В Гражданскую войну жена внука поэта, Юлия Пушкина, спрятав “дневник №2” под платье, перевезла его на крыше поезда обратно в Москву и передала в Румянцевский музей. Где он лежит и по сей день. Он хорошо известен и был полностью опубликован еще в 20-х годах прошлого века. А “дневник №1” так и не был обнаружен. Хотя были предположения о том, что эти сенсационные материалы спрятаны где-то за границей, у тамошних потомков Пушкина.
Спрятан или уничтожен?
— Вы тоже приняли участие в поисках дневника?
— В 81-м году я был гостем Лондонского королевского общества. Я попросил отвезти меня в замок Лутон Ху, который принадлежал тогда сэру Николасу Филипсу, прапраправнуку Александра Сергеевича. Именно его называли одним из самых вероятных претендентов на владение пушкинскими записками. А я был первым советским путешественником, который посетил его поместье. В подарок сэру Филипсу я привез 10-томное собрание сочинений его предка. Этот высокородный английский аристократ был очень растроган, хотя сразу выяснилось, что он совсем не понимает по-русски. Даже детей Пушкина он величал на британский манер — Мэри, Элекзандер, Грегори, Натали. Крестной матерью сэра Филипса была сама английская королева. А его родная сестра — герцогиня Вестминстерская, которая крестила принца Уильяма. Вот такие они, английские Пушкины. Да, если пропавший дневник Александра Сергеевича действительно находится здесь, грустно размышлял я, приехав в замок, то владельцам его нет никакой нужды продавать или обнародовать эту реликвию.
— Поведение сэра Филипса подтвердило ваши опасения?
— Напротив, поговорив с ним, я уверился, что дневника поэта у английской ветви Пушкиных, потомков графини Меренберг, младшей дочери поэта, никогда не было. В замке Лутон Ху, в котором когда-то жила еще Анна Болейн, казненная жена Генриха VIII, и где принц Чарльз познакомился с леди Дианой, хранятся богатейшие коллекции ювелирных изделий, в том числе и нашего Фаберже, на стенах висят картины эпохи Ренессанса, в шкафах — раритетное немецкое серебро. Описание богатств Лутон Ху отняло бы слишком много места, регулярно эти раритеты выставляют на всеобщее обозрение, но дневника Пушкина среди них нет. Хотя целых две комнаты в замке посвящены Александру Сергеевичу. Вопрос о местонахождении дневника я задал хозяину за чаем. Сэр Филипс подтвердил, что слышал о пропавших записях своего гениального предка, но с сожалением ответил, что не знает, где те находятся. Вот если бы они были у него, то непременно стали бы лучшим экспонатом пушкинской экспозиции. Такие люди не лгут! Так что гипотеза пушкинистов о том, что бесценную реликвию припрятали английские потомки, была мною отвергнута. Хотя опровержение любой гипотезы имеет смысл — я продолжил поиск, который и привел меня в Ниццу, к внучке Пушкина.
— Елена Розенмайер что-то знала о дневнике деда?
— Еще в 1922 году советский торгпред в Париже Скобелев получил от нее весьма горестное письмо. Елена Александровна жаловалась, что сильно нуждается, и предлагала выкупить у нее некие семейные реликвии. Она сообщила также, что имеет на руках пропавший дневник Пушкина в 1100 страниц. Однако сразу предупредила, что не расстанется с ним до 1937 года — так, дескать, завещал покойный отец. Для финансовых переговоров известный танцовщик Сергей Лифарь, собиратель пушкинских раритетов, отправил к Розенмайер специального посланника, но тот уехал от Елены Александровны ни с чем. Внучка Пушкина призналась, что отдала дневник какому-то надежному другу, который переправил его в целях безопасности в Хельсинки. Потом кто-то из Финляндии якобы запросил за дневник астрономическую сумму, но, когда нужные средства собрали, дневник опять исчез. Куда? Этого, наверное, мы никогда не узнаем. Как и то, владела ли им действительно Елена Александровна. Или, желая привлечь внимание к себе, она, по воспоминаниям современников, особа эксцентричная, просто выдумала эту историю.
— А могла?
— Пушкина крайне нуждалась. Это отмечали все знавшие ее. Если бы у Розенмайер был настоящий дневник деда, она, наверное, предпочла бы выставить его на торги, а не пережить в Ницце голод и унижения, что ей довелось.
Любовь за пару франков
— В “Холодной осени” главная героиня признается, что выполняла самую грязную и подлую работу, которую только можно придумать для женщины...
— Тайну жизни Елены Пушкиной мне поведала ее старая знакомая, которую я отыскал в Ницце. На Лазурный берег я приехал в феврале 97-го года. Не в надежде прочитать потерянный пушкинский дневник, а мечтая обрести покой. Незадолго до этого умерла моя жена Надя, которая создала и вела на радио передачу “Радионяня”. Первые месяцы после ее смерти я находился в жесточайшей депрессии. Днем я уходил по улицам Гуно и Мейербера к Promenade des Angeles, к набережной. В это время года солнце в Ницце казалось тусклым, а вода — серой, а может быть, это было состоянием моей души. Море — стихия, перед которой отступало мучительное одиночество. Продрогший, я возвращался назад, к чашке чая в баре на набережной. Как-то официант пожаловался на мерзкую погоду за окном: “И осень нынче тоже была холодная!” Услышав его слова, я тут же вспомнил Ивана Бунина и внучку Пушкина.
— Вы пошли по ее следам?
— В мэрии Ниццы мне выдали справку о том, что Елена Пушкина-Розенмайер, проживавшая по бульвару Гамбетта, 42, умерла 14 августа 43-го года в возрасте 48 лет. Из близких у нее никого не осталось. Как же можно было обнаружить в нынешней Ницце нить давно потерянной судьбы? Я обратился в православную церковь на авеню Николая Второго. Там я случайно встретил одну очень старую русскую прихожанку, еще из первой волны эмиграции. Я подарил ей букет фиалок и спросил: не помнит ли она Пушкину? Она ответила, что немного общалась с ней еще до войны. “Такая плотная большеголовая дама лет за сорок. Ходила в коричневом картузе и немецких солдатских ботинках на толстой подошве. Бедствовала ужасно. Говорят, чуть однажды руки на себя не наложила. Как-то ее видели у бара, где поджидают своих клиентов продажные женщины”.
— Неужели Пушкина до такой степени нуждалась?
— Я не знаю, что могло ее туда привести... Но, как мне сказала эта старая женщина, не хочу называть ее громкую дворянскую фамилию, однажды возле отеля “Негреско” Елену Александровну подсадил к себе в машину русский таксист. Тратиться на гостиницу нетерпеливому клиенту, видимо, не очень хотелось — поэтому он припарковал свое такси где-то на La Croisette, опрокинул незнакомку на заднее сиденье, быстро сделал то, что хотел, и, сунув ей в карман пару банкнот, предложил подвезти напоследок. Но ехать Розенмайер было некуда: за неуплату квартирного долга хозяйка выгнала ее на улицу. Она тихо плакала на заднем сиденье такси, окончательно раздавленная и униженная произошедшим. Чтобы не молчать, смущенный водитель спросил, как ее зовут. Когда она назвала фамилию деда, посеревший водитель вытер пот со лба и нажал на газ... Она говорила о своем счастливом детстве в России, где ее все любили, об имении отца в Лопасне, о Москве, о Пушкиных, о единственной дочери, отказавшейся от нее. Шофер служил когда-то подпоручиком во врангелевской армии, после бегства из Ялты на последнем судне долго жил в Константинополе, был одинок. В Ницце у него была маленькая квартирка, куда он и привез внучку Пушкина после первой “брачной” ночи.
— Они поженились официально?
— Этого никто не знает. Но Елена Александровна ни от кого не скрывала свой последний странный роман. Как вспоминала моя собеседница, они прожили вместе около двух лет. Муж, трогательно заботившийся о неприспособленной к трудностям Пушкиной, перед войной умер от туберкулеза. После его ухода жизнь для Елены Александровны потеряла смысл. Материально ей немного помогал Бунин, который писал о ней Лифарю. Вскоре она заболела раком. О смерти внучки Пушкина в городской клинике после второй операции Иван Алексеевич узнал, когда ее уже похоронили: “Еще одна бедная жизнь исчезла из Ниццы — и чья же! — родной внучки Александра Сергеевича! А Ницца с ее солнцем и морем все будет жить и жить! Весь день грусть!” — писал он.
— А как же дневник поэта? В своей книге “Из зарубежной пушкинианы” вы косвенно указываете, что со смертью Розенмайер оборвалась единственная ниточка к нему…
— При чем здесь дневник Пушкина? Когда перечитываешь записи Буниных того времени, когда вновь открываешь “Холодную осень”, то забываешь о потерянных реликвиях и их бесплодных поисках. Целые поколения были потеряны, эпохи ушли в никуда, люди… А потерянный пушкинский дневник — мне кажется, что это просто красивая легенда. То, что найти этот документ уже невозможно, я понял еще в Ницце, услышав эту печальную повесть.
— Но вдруг Николас Филипс, блистательный английский аристократ, когда-нибудь пополнит свою пушкинскую коллекцию этим долгожданным экспонатом?
— Прапраправнук Пушкина тоже умер. Он покончил с собой в конюшне имения Лутон Ху. Это произошло в 91-м году. Смерть сэра Филипса наделала в свое время много шума. В газетах писали, что он сделал это, потому что его одолела депрессия. Известнейший человек Англии, блестящий финансист, крестник самой королевы — видимо, и ему чего-то недоставало... Его замок Лутон Ху пошел с молотка за долги семьи, а бесценные коллекции попали в чужие руки.
