“Когда она от меня уходила, рыдала навзрыд. “Я тебя, — говорит, — Феликс, никогда не любила. Только деньги. И ежели ты меня не можешь ими далее обеспечивать — прости-прощай. Без тебя я все-таки проживу, а без них мне жизни нет”.
Врала, наверное. Все-таки одиннадцать лет были вместе. Пусть не страсть, не романтика, но какая-то привязанность за это время должна проявиться? Не все же у тебя ко мне был голый расчет, а, Юля Николаевна?..
Когда свой первый самолет на год арендовал — у нее тоже слезы из глаз брызгали, только от счастья. “Неужели это не сказка — и я, девочка из Солнцева, хозяйка “Фалькона” за двадцать миллионов баксов, парю над Пиренеями?”
Как-то быстро все закончилось.
Бабки, пруха, любовь... Будто сон чужой подсмотрел!”
С этим человеком я познакомилась в Казани, в скверике возле железнодорожного вокзала. Возвращаясь домой из командировки, я дожидалась своего поезда, разложив на скамейке только что купленного горячего копчения судака.
Ко мне подсел трехдневной небритости мужчина в помятой — не по последней моде, а по причине отсутствия утюга — рубашке.
Он представился Феликсом, а затем попросил: “Вы не могли бы мне помочь добраться до Москвы? Когда я ехал в Казань, то потерял паспорт. А без него проводники грозят скандалом и не сажают в вагон”.
— Чем же я могу быть полезна? — не проходило ощущение, что разговариваю с обычным мошенником, разводящим вокзальных лохов.
— А я прикинусь, будто вас провожаю, и проскочу.
…Удивительно, но Феликс оказался из одного со мной купе.
Вещей при нем не было: только мобильный, не самой последней модели, да ключи от квартиры. “Люблю путешествовать налегке, — признался визави, когда поезд тронулся. — Студентом на спор проехал как-то без денег из Москвы в Ленинград на попутных электричках. Дружинники, правда, накостыляли — но ничего, то пари я выиграл. Мне вообще по жизни везет, глобально, так сказать!”
— Как с паспортом? — съязвила я.
— С паспортом — мелочь. Я за последние полгода уже пятый документ так теряю. Но это ерунда. Мне всегда масштабно фартило, — попутчик приосанился. — Вы вот, знаете, например, девушка, что разговариваете с одним из первых олигархов?
“Вот заливает!” — хмыкнула я и приготовилась слушать, надеясь подловить обманщика на противоречиях.
Но — противоречий не было.
А была история человека, сумевшего найти почти идеальную любовь и… почти заработать большие деньги.
Почти как Абрамович.
Но в том-то и дело, что — почти.
Любовь ли сделала его слабым, а может, как раз это редкое умение полностью подчинять себя желаниям и потребностям другого человека не дало ему возможности закрепиться на вершине, я не знаю.
В результате он не удержал ни бизнес, ни женщину.
“Тяжело с небес в метро спускаться”
…Монолог Феликса я передаю от первого лица, лишь изредка вставляя “пунктиром” свои авторские комментарии.
Реальные имена и фамилии, кроме имени Юли Николаевны, по просьбе рассказчика изменены. Ее Феликс наказал оставить: “Это кармически правильно, ничего в этом образе не менять!”
“Она ведь сама меня бросила. Как разорился, тут же променяла на макаронника, который ей и “бабок”-то вволю не дает — так, на булавки. Разве к такому моя Юля Николавна привыкла? Пять штук баксов в день, десять — для нее были мусором. Нет, я ни в чем ее не обвиняю… Тяжело перестраиваться и с небес, из “Фалькона”, опускаться опять под землю, опять в метро. У многих именно от этого, внезапного обратного перехода от богатства к нищете крышу срывало еще почище, чем когда заработал первые тыщи баксов.
Помню, как я притащил домой первой жене Татьяне адидасовскую сумку, набитую пачками иностранных денег. И мы с ней вместе думали, куда это добро девать, — запихали, наконец, в макулатуру на антресоли, а завтра я еще одну такую же сумищу приволок. И вторая на антресолях уже не поместилась”.
…Их было много, упертых и упорных, тех, кто в конце 80-х ринулся покорять сточные воды зарождающегося отечественного бизнеса.
Иные захлебнулись в зловонной жиже в начале пути. Другие — получив свой хлеб с красной икрой, успокоились на достигнутом.
И совсем единицы тех, кто, нырнув на самую глубину, где давление высоко и жить, не изменившись ментально, невозможно, все же научился дышать.
А потом были жестоко выброшены обратно на поверхность.
Совсем другими людьми, уже мутантами.
Продавщица с Ленинского
— Почему-то Юля Николаевна и по сей день ассоциируется у меня с процессом первоначального обогащения. Знакомство с ней совпало с тем временем, когда я промышлял фарцой. Конец 80-х. Магазин электроники на Ленинском проспекте.
Прочитал я в “МК” рекламу о его открытии. Поехал полюбоваться отечественными видюшниками, их тогда по составленным заранее дефицитным спискам только продавали.
И там увидел Юлю. Она продавщицей работала.
Крындец, думаю, попался, братуха. Не красавица, скулы высокие, веснушки во все щеки, на полголовы выше меня, рядовая подмосковная барышня девятнадцати лет. Чем-то она меня зацепила.
Простого рабочего парня из нефтяного Баку. Куда нам до столичных катал, крутых солнцевских парнишек, что возле того магазина игрой в наперсточки пробавлялись.
Впрочем, расчет на Юлину профессию тоже имелся, договорились, что она меня будет по блату на видеомагнитофоны записывать. Один маг стоил 1 200 рублей. Я его загонял москвичам по полторы тысячи, а гражданам солнечного Узбекистана — по тысяче девятьсот рэ.
Хорошее было время. Сверхприбыльное.
Потом на первые компьютеры бизнес перекинулся. Сторговывался с иностранными студентами и вытаскивал мониторы коробками из общаг. Дружба народов, блин.
В этот момент я для себя понял, что не могу без Юли Николаевны дальше жить. А у меня уже и жена имелась, и шестилетняя дочка, и лет под тридцатник. “Извини, Танюха, — объясняю первой супруге. — Смертельно полюбил одну юную особу и хочу на ней жениться”.
Закатился к Юльке в Солнцево, с кольцом обручальным, все как положено, а невеста меня на порог не пустила.
“Не пойду я за тебя замуж, потому что тебя грохнут, а мне соломенной вдовой оставаться?”
Действительно, бандитские разборки по Москве шли вовсю. Вскоре после этого разговора вывезли меня, связанным, за Мытищи серьезные ребята, для верности прикинутые в пятнистую камуфляжную форму. Убить не убили, правда, но напугали довольно крепко — наказали быть в “пополаме” или в серьезный компьютерно-торговый бизнес не соваться.
Гуляет, короче, братва
Едва очухался, к Юльке домой опять завалился. Ступиковаться надо было где-то с “бабками”, ну, теми, с антресолей.
Из сострадания Юля Николаевна пустила меня на постой.
Тем более сзади ее мама, будущая теща, наседала — каким-то шестым чувством мою несусветную любовь к дочке она сразу определила и подмигивала еще заговорщицки: “Ничего, Феликс, вдвоем мы ее уломаем!”
Каждое утро с тех пор будил я Юленьку словами: “Замуж за меня пойдешь?!”
— Не хочу, — фыркала упрямица. — Я еще в тебе сомневаюсь.
Потом, смотрю, у нее в ушах сережки бриллиантовые блестят. “Откуда? — интересуюсь. — Неужто премию на работе получила?”
— Да, из сумки твоей, — отвечает, потупив взор. — Пальчиком пачечку долларов поддела, двумя — вытащила, там много — не убудет.
Много не много, а скоро тем “адидасовским” деньгам настал конец. Аккурат после нашей с Юлькой свадьбы.
И все-таки я ее “сделал”. Поездки в Архангельское, подарки, то да се — представляешь, зимний парк, посредине стол накрытый стоит, и полураздетые официанты, вышколенные, черти, гостям, которые в шубах и шапках на морозе сидят, прислуживают.
Водочка ледяная, икра, осетринка. Гуляет, короче, братва…
Мою Юленьку в пьяном состоянии на руках из ресторана выносят, песцовую шубку на ней запахивают и в авто бережно кладут. Домой везут, баиньки…
Правда, свадьба наша в “грибоедовском” ЗАГСе была очень даже интеллигентная. Никакой шумихи и пьянки.
28 июня 1990 года это счастье, наконец, снизошло, как сейчас помню. Стояла Юля Николаевна в льняном белом костюме, стоившем, как все подвенечные платья окружавшего нас сонма невест, — чудо как хороша.
Только я, она и пара свидетелей.
А через три дня мы официально разошлись. Мне, в принципе, по барабану — женаты мы или нет, я без Юльки жизни уже не мыслил, но бизнес на нее переписал — чтобы, если меня убьют или посадят, то у нее хотя бы конфискации не было и она без средств к существованию не осталась.
Кабы я знал, что когда она своего макаронника встретит, по закону будет считаться вполне свободной женщиной…
Дорога к нефти
Вот ты говоришь — Рома Абрамович, а я его еще кооператором из фирмы “Уют”, изготовлявшим детские игрушки, знал.
Лишних денег у Ромы тогда, прости господи, даже на пару хороших итальянских туфель не было. Как-то летели мы большой компанией в Одессу, так я специально в магазин обуви зашел, типа себе ботинки прикупить, — ну и ему тоже чего-то оттуда подарил, жалко стало мальчишку…
Интересно, вспомнит он сейчас этот момент или нет?
…Между тем деньги, заработанные на видеомагнитофонах, у нас с Юлей Николаевной подошли к концу.
Высовываться в Москве было не с руки, а Юленька к тому времени уже не работала — я ее после свадьбы из магазина забрал, впрочем, она особо и не упорствовала.
Решили податься к моему папе в солнечный Баку. За помощью и за советом.
Папа трудился главным инженером нефтедобывающего завода. Один его однокурсник — директор предприятия, построенного в стиле сталинского ренессанса, занимался переработкой нефти.
Другой товарищ выдавал в министерстве бумажки-лицензии, чтобы эту нефть иностранным фирмачам толкать.
Посредничать предприниматели тогда только через государство под названием СССР могли. А оформить лицензию без взяток было невозможно.
Но мне свезло.
Первый папин друг по имени Моисей Крюгер “подарил” авансом небольшой танкер с топливом, а второй выдал без проволочек лицензию на его реализацию.
Нацепил я приличный галстук и пошел гоголем по Центру международной торговли, где заседали иностранные компании, в надежде сбагрить им свой драгоценный товар.
Но для длительного контракта полученной мной нефти было слишком мало, а на разовую сделку не находился достойный покупатель. Помню, один японский самурай, напоив меня зеленым чаем, рассматривал на карте путь, по которому наша каспийская нефть потечет в их Страну восходящего солнца. “Далеко, однако, дорого!”
Ерунда это все, конечно, — никаких серьезных дел со мной, мальчишкой, никто иметь не хотел.
И вдруг через папу находится третий человечек, который предлагает мне телефон некого “дяди Миши из Одессы”, проживающего в Риме и желающего завязать дружественные связи с Баку.
Долгоиграющий контракт
— Набираю международный номер: “Х-ф-феликс, дорогой, — заикаясь, но с непередаваемым одесским акцентом произносит дядя Миша на том конце трубки. — Завтра в полдень жду тебя у себя в “I Castelli Romani” (район Рима, так называемые римские замки. — “MK”). Билет первого класса на самолет и проживание в номере люкс я оплачу.
Какой билет первого класса, блин, когда у меня даже загранпаспорта нет. А виза? А разрешение ОВИР на выезд — 91-й всего год на дворе?!
Самое большое, на что мы тогда с Юлькой замахивались, — южный берег Крыма. А тут — Италия, фантастика, другая планета.
— А-а-ах, какие х-п-пустяки, — рассмеялся мой благодетель. — Через час тебе позвонит человек, который все одномоментно сделает-таки, только не заставляй себя ждать.
А дальше начинается сказка.
Дядя Миша встречает меня у трапа самолета с охранником, который держит в руках гигантский чемодан со спутниковым телефоном — невиданной по тем временам вещицей. Они привозят меня на шикарную виллу, из окна которой виднеются Аппиева дорога и кусочек загородной резиденции Папы Римского.
И тут я понимаю, что тоже хочу жить в таком же доме, наблюдать из своей спальни фантасмагорические итальянские пейзажи — чем я хуже дяди Миши, обычного одесского каталы, мальчика из приличной еврейской семьи, вообразившего себя однажды заправским искателем приключений…
— Х-м-м-милый Феликс, — сказал мне дядя Миша на прощание, купив обратно — для экономии — билет уже второго класса. — Я вижу, что тебе у меня понравилось, понимаю, шо ты тоже мечтаешь жить хорошо, — все, что для этого требуется, это уговорить господина Моисея Крюгера заключить со мной долгоиграющий контракт на поставку каспийской нефти…
Через папу я все-таки сделал это — и уже максимум через год имел очень красивую жизнь.
Для Юли Николаевны, ну и для себя, конечно.
“Купил замок с видом на Аппиеву дорогу”
— Есть у меня друг Вовка, мечтатель, он в девяностые годы швейное производство в России налаживал — хотел строчить отечественные джинсы не хуже, чем в Америке. Прогорел, конечно. С тех пор, как встречаемся, прошлым укоряет — мол, когда я в нашу страну вкладывал, ты из нее богатство на Запад пер.
А чего нам с ним теперь делить — оба квиты.
Что он, что я — на бобах.
Годовой нефтяной контракт с господином Крюгером пролонгировали, спокойная жизнь настала. Делами дядя Миша занимался, у него кроме всего прочего и игровой бизнес был, и оружием он промышлял, но я в эти тонкости не лез. Мне хватало топлива.
Вывез я свою Юльку в Италию. Купил замок с видом на Аппиеву дорогу.
Папе-маме — виллу под Неаполем. Моисей Крюгер к нам в гости приезжал. Ремонт на своем заводе он так и не доделал, зато запросы у него возросли, помню, как-то потребовал себе в итальянском ресторане настоящего коньяку армянского.
Самолетом за два часа из русской лавки в Риме нам целый ящик доставили, глушили мы его стаканами.
“Смертельная доза”, — восхищались макаронники.
Потом Юленька мне сына родила, Альбертино.
“Ти амо, бамбино!” — агукал я мальчугану. “Я тебя очень люблю!”
Расслабился тут, конечно. Понимаю, что надо было и дальше пахать, а не почивать на лаврах, что большие деньги требуют определенных усилий для своего сохранения, но не хотелось суеты.
Стал я, как мне казалось, большим человеком у дяди Миши — посредником между ним, российским производителем и покупателем — итальянцем Джованьо, главой крупной нефтяной корпорации.
Он — простой полицейский, женившийся когда-то на дочери миллиардера. Спросил я как-то: “Вот ты был обычным копом, а стал — акулой бизнеса. Может, моему сыну тоже так повезет?”
“Нет, твой Альберто в наше высшее общество не сможет попасть, — ответил он. — Хотя за внука ручаться не могу”.
А жена у Джованьо — страшна как смертный грех, не то что моя Юля Николаевна, но воспитанная дамочка, делала вид, будто свято верит, что муж взял ее по большой любви. Ха…
Начало краха
…Да не знаю я, когда и почему все пошло прахом.
Надо было в Москве постоянно сидеть, выяснять обстановку, смотреть, как ушлые ребятки тоже наверх подтягиваются, — а мы с Юлькой в родную столицу на неделю в год наведывались, прошвырнуться по гостям и понты покидать.
Захожу к одному знакомому, сопляком его еще помню: “Слышь, паря, — говорю. — Может, приедешь ко мне в Неаполь, на яхте тебя покатаю?”
А он мне, усмехаясь недобро, и отвечает: “Может, лучше ты ко мне — покатаю на своей”.
И откуда что у них взялось: европейцам столетия требуются, чтобы изменить свой менталитет, а наши за три года сменили спортивные костюмы на малиновые пиджаки, а те — на “Бриони”.
Подросли ребятки, блин, научились носы подтирать. Семейные ценности для них теперь стали важны, идиллические картинки быта: супруга в бриллиантах и с фальшивой улыбочкой на устах, как минимум три кекса в памперсах, тихая английская лужайка перед домом.
Я же по прошлой своей российской жизни другое помню: выходишь из офиса часов в семь и это ненормально, если прямо домой едешь, к девочкам надо, в клубешники ночные, нюхать кокс и водку пьянствовать, на специальные дачи, которые от жен тайком на общак снимали. «А тебе какая половая разница, шо я в супружеской постели неделю не ночевал?»
А она стоит перед детской кроваткой, уткнувшись в клетчатое одеяльце — и плачет. И хочется ее, дурочку обнять, утешить, а нельзя — у тебя характер, ты ж мужик.
И тем более отлично понимаешь, скотина, что никуда она все равно не денется — от денег, от положения, от связей, от трех служанок, которые сильно облегчают домашний быт.
Куда ей от этого — обратно в магазин на Ленинском?
И снова уходишь кутить на всю ночь, хлопая дверью.
Утром с виноватым видом подарок приносишь или баблом откупаешься. И она тебя опять прощает. Не за тебя самого, это быстро проходит, а за то, что ты ей даешь.
Да что там говорить: в первые семейные годы Юлька от меня разного натерпелась — я скотиной был не меньше, чем прочие, и даже хуже многих прочих, потому что творил, что хотел, безумно ее любя.
Что ж, каждый получает в итоге ту женщину, которую заслужил.
Моисей Крюгер умер от цирроза печени в конце 90-х, на его заводе появился новый хозяин, а у того были свои протеже — мой прежний источник дохода иссяк. А кроме нефти я ни во что особо не вкладывался — думал, что она не закончится никогда.
Еще год прокантовался в Италии, думал, образуется жизнь. Ведь всегда же выкручивался. А тут римский дом содержать надо, родителей кормить, сына…
Да и Юля Николаевна привыкла совсем к другим тратам. Сопереживать мне в нашем новом положении она уже даже не пыталась. Впрочем, другого от нее я и не ждал.
Красивая женщина, знаешь, как нефтяное месторождение — если туда постоянно не вкладывать, а только качать — сочувствие ли, понимание, любовь, — то месторождение это довольно быстро иссякает.
Не смог подняться
Продал я нашу итальянскую недвижимость, на последние деньги купил жене с сыном в центре Рима четырехкомнатную квартиру, дал на мелкие расходы и поехал обратно в Россию ловить птицу удачи. Мне еще на “трешку” на Мичуринском проспекте хватило.
Юлька пообещала, что год будет верна.
А я пообещал, что обязательно раскручусь снова.
Рыпался сперва, конечно, метался, искал, искренне что-то хотел…
Через десять месяцев по телефону Юлька сухо поинтересовалась: не буду ли я против, если у Альбертино появится новый отец? “Он из хорошей итальянской семьи, бизнес у него автомобильный, так что у меня будет шанс, не дожидаясь внуков, попасть в высшее общество!”
И честно добавила, что никогда меня не любила, только деньги, и не ее это вина — просто особенность характера.
В общем, Юлькину измену давно простил. А вот подняться вновь так и не смог. Предлагали мне ребята коммерческую палатку возле дома организовать, еще какой-то мелкий бизнес.
Ну его — не хочу, после полетов на “Фальконе” довольствоваться какими-то пятью штуками баксов в месяц.
За последние годы один раз только хорошее настроение и было, прочитал в интернет-новостях, что в Аргентине, в гостиничном номере, полиция задержала итальянского мошенника украинского происхождения, некого Михаила Пожарского. При обыске у него обнаружили двух полуголых русских проституток, триста граммов южноафриканских бриллиантов и двести — кокаина.
Ну, в дяди Мишином стиле.
На год его за решетку посадили. Я сначала обрадовался — не все же одному страдать, а затем подумал, что неспроста он так по-глупому попался, наверное, таким способом дядя Миша от еще больших проблем схоронился.
Хитрый он, зараза!
А мне просто не повезло…
