Стабильность — признак мастерства. Ну а если Мастер всегда и во всем сомневается?
Стабильно отказывался от предложений в кино.
А теперь жалеет об упущенных ролях. Трижды сыграл Сталина.
А сегодня боится, что увязнет в образе кремлевского горца. Много лет соединяет сердца в “Жди меня”.
И едва ли не каждый год грозит уйти из телепередачи. Всю жизнь отдал “Современнику”.
А мысли бродят: эх, надо было в художники податься. Или в спортивные журналисты. Да и вообще — кому этот театр нужен?..
О своих сомнениях накануне 75-летия замечательный актер Игорь Кваша поведал “МК”.
— Игорь Владимирович, вы часто сетуете, что в театре давно не было новых ролей, играете все те же названия. Почему у вас нет новых спектаклей?
— Почему? Не дают!
— Вам-то? Сейчас только мимо “Современника” проходил, на этой большой вашей юбилейной фотографии сидите по правую руку от Волчек. И как это — “не дают”?
— Не знаю, мы как-то не думали о символизме этой рассадки. Я просто один из основателей театра, нас осталось всего три человека: Толмачева, Волчек и я. Конечно, в центре всегда сидим.
— Но вы правая ее рука в театре?
— Да не знаю я, кто ее правая рука. Наверное, она со мной считается, наверное, ценит мое мнение, наверное, когда что-то нужно, просит зайти или звонит. Но это не я один такой. А что названий нет новых… Были случаи, когда я от чего-то отказывался. Но, во-первых, сейчас и спектаклей меньше ставят. А потом, возраст, наверное, уже ограничивает выбор ролей. И нет таких интересных предложений последнее время.
— А вы их ждете?
— Хотелось бы, конечно. Я в себе еще силы чувствую… Знаете, наши молодые ребята в прошлом сезоне задумали сделать поэтический вечер. И сделали его. Но и сами были не очень довольны, и те, кто смотрел, считали, что как-то сыровато получилось. Они меня попросили вмешаться, — знали, что когда-то я читал стихи, у меня были вечера большие поэтические. В общем, попросили помочь, и я легкомысленно согласился. Режиссура — это ведь намного труднее, физически труднее, я очень устаю сейчас. Но так хочется, чтобы ребята научились читать стихи, чтобы полюбили читать стихи. Это же достаточно интимная вещь. Ведь когда пишут стихи, почему-то не пишут прозой, в этом же есть некая концентрация и мыслей, и эмоций. Это сконцентрированное нечто, другая субстанция совершенно...
— Говорите, как поэт. Сами стихов случайно не писали?
— Нет, не писал. Никогда, знаете. Я очень люблю поэзию, очень. Но никогда не прикасался к этому.
— В отличие, кстати, от кистей с красками. Картины пишете до сих пор?
— К сожалению, нет. Времени нет. И места. Может быть, даже места больше, чем времени. Если б хоть какую-то каморку…
— Но на выставку наработали?
— Да, может, и наработал, но никогда не хотел. Для себя как-то делал. Друзьям дарил — у меня на самом деле осталось-то всего ничего, сейчас и выставлять практически нечего.
— А в каком жанре работали: портрет, пейзаж?..
— А не было излюбленного — мне все было интересно. Я хотел написать пейзаж, натюрморт, портрет… Кстати, один портрет — я написал Аркашу Хайта — висит в Еврейском театре “Шалом”, я им подарил. Маму я написал... Ну а кто еще будет сидеть — можно уговорить только либо близкого друга, либо родственника, больше никого же не уговоришь.
— Жену уговорить смогли?
— И ее писал, правда, не очень хорошо получалось, я даже не показывал никому. А рисунок один есть хороший. По-моему, хороший — ей не очень нравится.
— Ваши картины дома на видном месте висят или в угол темный свалены?
— Нет, они лежат где-то — на даче, знаю, есть. Одна там висит, могу похвастаться даже… Там, на даче, живут дети наши, внуки. Круглогодично живут. И кто-то из гостей — художник причем! А потом, еще искусствовед — значит, уже два человека. Так вот они сказали невестке моей: “Слушай, Наташка, что у тебя висит-то? Картинка какая хорошая”. Она возьми да пошути: “Это Лансере”. “Ух, — говорят, — какой хороший Лансере…” Но это такой тяжелый труд — писать-то. Когда перед тобой белый холст и огромное количество проблем: цвета, света, перспективы.
Поэтому я очень люблю художников. Всю жизнь дружил с ними и очень уважаю эту профессию. Я считаю, хорошие художники — обязательно мыслители, философы в душе своей. Я, например, если говорить искренне, понимаю, что не могу оторваться от натуры. Я фигуратист, грубо говоря. Хотя очень люблю более сложную, более условную живопись. Но не могу этого сделать. Это ведь нужно очень много мыслей...
— Ну а ваши где мысли витают?
— А у меня их нет. У меня только желание отобразить. А вот следующий шаг сделать, написать хотя бы более условно — мне трудно. Потому что этим надо каждодневно заниматься, думать надо, надо прийти к чему-то…
* * *
