Хочу вернуться в исток Гагаринского переулка, где не сохранился один старый дом. Его не поминают самые дотошные летописцы Пречистенки, полагая, что “начало нечетной стороны занято незначительными строениями”. Это мнение посодействовало ломке квартала. Попало под снос “незначительных” домовладение 7 дробь 8. Не могу его показать, но хочу сказать, что в нем жила семья Михаила Плисецкого, управляющего трестом “Арктикуголь”, консула СССР на Шпицбергене. Его адрес узнал в архиве, где хранятся дела бывших узников Карагандинского лагеря, исследователь Могильницкий.
Квартиру номер 3 в том доме дали полярнику, члену партии с 1918 года. Его жена-красавица, актриса кино Рахиль, родилась в многодетной семье преуспевавшего зубного врача Менделя Берковича Мессерера, родом из Литвы. В Москве, куда стоматолог переселился, его называли Михаилом Борисовичем. Как дипломированный врач он, будучи евреем, имел право жить в любом городе Российской империи. Стоматолог поселился на Старой Басманной, 15. Ни в чем не нуждался. Жена Сима родила ему десять сыновей и дочерей. Всем отец дал библейские имена: Пнина, Азарий, Маттаний, Рахиль, Асаф, Элишева, Суламифь, Эммануил, Аминодав, Эрелла…
Пятеро из них стали артистами. Азарий выступал на сцене Художественного театра. Элишева играла у Юрия Завадского. Асаф и Суламифь прославились в Большом театре. Имя Асафа носил певец царя Давида, сочинитель псалмов. Асаф Мессерер в числе первых получил Сталинскую премию, известен как танцор, педагог и балетмейстер. Сталин наградил его орденом. При Брежневе Асаф получил звание народного артиста СССР. Как пишут о нем, “многие партии старых балетов трактовал иронически”. В его классе для солистов занимались Владимир Васильев и Катя Максимова, гениальная балерина, умевшая, как никто до нее, выразить в танце иронию, пародию, озорство, любое чувство. Очевидно, в этом сказалось общение с Асафом. Его сын Борис — известный художник театра, муж Беллы Ахмадулиной.
Суламифь, чье имя славит “Песнь песней Соломона”, танцевала, как брат, главные партии. В семье ее звали Мита. И ее Сталин наградил орденом. В Токио, где Суламифь при Брежневе обучала японцев классическому танцу, она попросила политического убежища в посольстве США. Умерла в Лондоне в статусе Дамы Британской империи.
Рахиль снималась в кино под именем Ра. В Большом Чернышевском переулке, 3 (ныне Вознесенский переулок, прежде улица имени Станкевича), родила дочь Майю.
В три года непоседливая девочка убежала со двора на Гоголевский бульвар. Там, услышав по радио музыку вальса, стала на носочки, как балерина, и начала танцевать. Вокруг нее собралась толпа. Прибежавшая мать услышала аплодисменты, первые в честь дочери.
Пяти лет Майя ушла домой из детского сада. Больше ее туда не водили. В семь лет семья уехала на Шпицберген. За Полярным кругом, катаясь на лыжах, Майя попала в пургу. Ее занесло снегом. Дочь начальника нашли в сугробе. Майя покорила шахтеров в клубе танцем. По возвращении в Москву ее приняли в Хореографическое училище Большого театра. А отца сняли с работы и исключили из партии. В 1937 году в Гагаринский переулок за ним пришли. Военная коллегия приговорила за “шпионаж” к расстрелу. Жену “врага народа” арестовали в Большом театре во время балета “Спящая красавица”, где танцевала Суламифь. Дочь, увлеченная действом на сцене, не заметила ареста матери.
Майе объяснили, что мама уехала к папе на Шпицберген. Особое совещание НКВД СССР осудило мать троих детей на восемь лет лагерей как “социально опасный элемент”. Но дочь осталась в Москве. Ее взяла в дом Суламифь. Старшего брата приютил Асаф. Перед войной “орденоносцы” добились возвращения сестры из лагеря.
“Но все-таки я благодарна судьбе, — пишет Майя Плисецкая. — Я училась любимому делу. Участвовала во взрослых спектаклях. Выходила на сказочную сцену Большого театра. Под звуки великолепного оркестра. На меня ставили танцы. У меня была чистая постель. Не голодала. Клеймо дочери “врага народа” не погубило моего жизненного призвания. Я избежала преисподней советского детского дома, куда меня хотели забрать”.
Из эвакуации ей удалось вернуться в Москву. В 1942 году Майя получила такой документ: “Предъявитель сего балерина Плисецкая М.М. командируется в Действующую армию с 5 мая 1942 года по 1 июля 1942 года”. Спустя год ее выпустили из училища. И приняли в Большой. Далее произошли события всем известные.
Впервые услышал я имя балерины, живя на правах репетитора в семье, где решал домашние задания по математике за сына хозяина. Уходя на встречу 1951 года, его жена позавидовала мне, оставшемуся в доме с детьми, что ночью увижу Майю Плисецкую. Ее белую фигурку, зависавшую в воздухе, разглядел через линзу — стекло с водой на крошечном экране телевизора КВН.
Наяву увидел балерину на Кутузовском проспекте, где снимал с женой, красавицей факультета журналистики МГУ, комнату (стоила 500 рублей в месяц при окладе “молодого специалиста” 880 рублей). По утрам здоровался у лифта с соседкой без желания взять интервью. Поклонники, не зная номера ее квартиры, часто звонили нам. И протягивали цветы… жене, которая направляла букеты в дверь напротив.
…Вернемся на Гоголевский бульвар, 17, к многоэтажному зданию, заселенному иностранными банками. Это бывший жилой дом, где обитал в двадцатые годы Борис Щукин. Здесь у него и актрисы Театра имени Вахтангова родился сын Георгий, окончивший архитектурный институт, но ставший кинорежиссером фильма “Алешкина любовь” и других, ныне забытых. Слава громкая и Сталинская премия первой степени посмертно достались его отцу, исполнившему главные роли фильмов “Ленин в Октябре” и “Ленин в 1918 году”.
Борис родился в семье, далекой от искусства, не рос в окружении мастеров культуры. Отец служил буфетчиком станции Кашира, официантом ресторана “Эрмитаж” на Трубной площади. До революции его сын окончил реальное училище, три года занимался в Высшем техническом училище, но не доучился, ушел во время Первой мировой войны в царскую армию. Стал офицером. Послужил и в Красной Армии. Работал слесарем, помощником машиниста. С такой биографией, с бритой головой, в солдатских обмотках и красноармейской форме появился в Мансуровском переулке на Пречистенке, в студии Евгения Вахтангова. Где вскоре занял ведущее положение в труппе, выступил в роли Тартальи в первом составе “Принцессы Турандот”, которой заявил о себе новорожденный театр.
“Был он гол как сокол. Ночевал где–то в помещении театра. Все его имущество состояло из суконной блузы да чайника. Ничто в жизни не смогло смутить или сбить с толку этого привыкшего к жизненным передрягам пролетария” — так писал о нем друг, поэт Павел Антокольский, бывший студиец, очевидно, не зная ни о студенчестве, ни об офицерском прошлом “пролетария”.
Малоразговорчивый, хмурый артист преображался, когда шутил, к чему имел склонность. Вернувшийся из эмиграции Максим Горький доверил театру Вахтангова пьесу “Егор Булычев”, в которой Щукин репетировал заглавную роль, превращаясь на сцене в фигуру яркую и магнетическую.
— Но ведь это же Владимир Ильич! — изумился Буревестник революции, знавший Ленина много лет, написавший о нем очерк.
Один раз видел Ленина главный режиссер дилогии о Ленине Михаил Ромм. В двадцатые годы он перебивался случайными заработками, торговал книгами с лотка в вестибюле кинотеатра на Таганке. “А в зале митинг. Ну, вот Ленин перед выступлением и остановился у моего лотка. Взял в руки какой-то том и спрашивает: “Это что за книга?” Я говорю: “Не знаю”. А он: “Стыдно, милостивый государь. Что же вы не знаете, чем торгуете?”
Прочитав заказанный к 20-летию Октябрьской революции сценарий фильма “Восстание”, Сталин озаглавил его “Ленин в Октябре”.
При первом взгляде на рекомендованного ему актера Михаил Ромм испытал разочарование, увидев “человека, совершенно не похожего на Владимира Ильича”. Но вскоре очаровался им до такой степени, что приревновала жена, плакавшая от горя. “Если бы Щукин был женщиной, то ты бы ушел от меня и женился на нем”, — выговаривала она мужу. Он постоянно думал и говорил о Щукине. В письме на имя Сталина и Молотова попросил на время съемок полностью освободить артиста от выступлений и репетиций в театре.
Когда грянул “Большой террор”, начались аресты и казни тех, с кем Ленин взял власть, 10 августа 1937 года Ромм начал в режиме аврала снимать фильм. Сталин ждал демонстрацию “Ленина в Октябре” 6 ноября в Большом театре на торжественном юбилейном заседании. Показ состоялся в назначенный срок. Лента рвалась неоднократно. Пропадал звук. Но когда зажгли в зале свет, все увидели вождя, который, не обратив внимания на неполадки, рукоплескал. Он накануне видел картину в Кремле.
В жутком 1937 году “от Москвы до самых до окраин” неустанно убивали тысячами “врагов народа”. А в кинотеатры страны народ валил, чтобы увидеть обаятельного Ленина в исполнении Бориса Щукина, поражавшего с экрана всеми мыслимыми добродетелями. Все видели, как Ильич спит в комнате рабочего Василия на шинели Дзержинского, не зная, что лежал Ленин, когда брали Зимний, на полу в комнате Смольного рядом с Троцким. Ночевал в шалаше рядом с Зиновьевым. Ни того, ни другого на экране не было и в помине.
Два года спустя прославившийся безмерно Щукин исполнил главную роль в вышедшей к 60-летию Сталина картине “Ленин в 1918 году”. Эту роль сыграл и в пьесе “Человек с ружьем”. В ней Сталина играл Рубен Симонов. В актерском фольклоре о них сохранился такой анекдот. Когда состоялся показ фильма в Большом театре, артистов пригласили исполнить отрывок из пьесы. Загримировались дома под Сталина и Ленина, сели в поданный автомобиль, прикрыв стекла занавесками. Перед театром машину, нарушившую правила, остановил милиционер:
— Куда прешь! Сейчас Сталин приедет. Вылезай!
Вот тогда Симонов приоткрыл занавеску. Постовой увидел Сталина и обомлел.
— Товарищ милиционер! Останавливая мой автомобиль, вы облегчаете покушение на меня. Вы знаете, сколько у меня врагов!
Милиционер запросил пощады. На что вошедший в роль Симонов ему ответил:
— Я прощаю, но не знаю, что на это скажет Владимир Ильич.
— А с вами, батенька, я поговорю позже, — подал реплику Щукин.
После концерта их пригласили в правительственную ложу. Актеры предвкушали благодарность вождя. Не поворачивая головы, Сталин вымолвил: “Слышал о вашей шутке с милиционером. Можете его навещать в кремлевской больнице, палата 26”.
Оба фильма до недавних лет демонстрировали дважды в год накануне дня рождения Ленина и Октября. Но без эпизодов со Сталиным. Михаил Ромм их вырезал, пытался смыть с пленки.
В 1937 году роль Ленина исполнил в фильме “Человек с ружьем” Максим Штраух — Крупская считала, что он больше похож на ее Ильича, чем Щукин. В разные годы играли вождя Кирилл Лавров, Иннокентий Смоктуновский, Михаил Ульянов, Александр Калягин и Олег Янковский. Надо ли говорить, что это все выдающиеся исполнители, хотя созданные ими образы далеки от правды. Как далеки от истины стихи о Сталине лучших русских поэтов — Николая Заболоцкого, Бориса Пастернака, Осипа Мандельштама, Александра Твардовского…
На Гоголевском бульваре, 17, жил в середине ХХ века театровед Григорий Бояджиев. О нем и других театроведах я узнал раньше, чем о Майе, запомнил их со школьной скамьи как имена Пушкина, Лермонтова, Некрасова. Потому что проходил на уроках литературы решение ЦК партии “Об одной антипартийной группе театральных критиков”. Их в газетах и на радио клеймили как “безродных космополитов”, которым “чуждо чувство национальной советской гордости”. Назывались критики людьми “без роду и племени”, хотя было ясно, судя по фамилиям, что Альтман, Варшавский, Борщаговский и другие принадлежали одному известному (мне особенно хорошо) роду и племени.
На собраниях попавшие в черный список беспощадно осуждались, хотя никто не читал их сочинений. Меня особенно поражало, что в газетных отчетах между гневными высказываниями днепропетровских трудящихся непременно в скобках цитировались возгласы из зала: “Беспачпортные бродяги!”
В компанию “безродных космополитов” попал армянин Григорий Бояджиев, уроженец Ростова, выпускник педагогического факультета университета. Преподавателем русской литературы в школе не стал. В юности поразился игрой Михаила Чехова во время гастролей московского театра. Начал играть и ставить пьесы в родном городе. Когда в Ростов перевели столичную труппу Юрия Завадского, режиссер пригласил юношу заведовать литературной частью. С театром уехал в Москву, учился в аспирантуре, читал лекции по истории западноевропейского театра и писал рецензии, сделавшие критика желанным на всех премьерах. По легенде, когда в Художественном театре Бояджиеву не нашлось места в переполненном зале, приставной стул ему принес Немирович-Данченко, протест пожарного подавивший сторублевой купюрой.
Бояджиев блистал везде: на кафедре, в диспутах, монографиях. Один из его учеников запомнил профессора таким: “На фотографиях он печальный. Но общаясь со студентами, с актерами, преображался. Обсуждения спектаклей превращались в еще один спектакль, который он давал актерам после представления. Вместо грусти появлялась блистательная импровизационность, пьянящее вдохновение. Он был ренессансным человеком, тянущимся к гармонии, к свету полнокровной жизни”.
Его выгнали из театрального института. В камеру не попал, замкнулся в кабинете. После смерти Сталина вернулся на кафедру, стал издавать книги и статьи о “Поэзии театра” и “Душе театра”, искусстве эпохи Возрождения и классицизма, Софокле и Мольере, русском и западном искусстве. Такой “безродный космополит”.
