У Пушкина был склероз — иначе зачем вел свой “Донжуанский список”
О чем горюю? О том, какое количество белиберды перечитал в молодости лишь потому, что был уверен: впереди уйма времени и еще успею погрузиться в настоящую литературу. И вот подошел срок, когда не могу позволить себе читать абы что, а вынужден выбирать. С горечью (но в то же время спокойно) сознаю: этой, к примеру, книги мне уже никогда не освоить.
* * *
Возможно, привередливость в выборе слов я унаследовал от дедушки. Разбирая его бумаги, нашел письмо, которое он отправил в “Литературную газету”: речь шла о том, что ее редактор Косолапов напечатал статью Товстоногова. Перебор деформированных “нижних конечностей” дедушку покоробил. Замечателен был и ответ: из редакции написали, что человек не отвечает за свою фамилию.
* * *
Не забыть: на писательских съездах (случались такие масштабные мероприятия в советскую эпоху) в фойе торговали дефицитными книгами. Писатели толкались возле этих лотков, будто задыхавшиеся рыбы возле проруби, пытаясь ухватить необходимый для жизни глоток кислорода. Какую литературу продавали? Переводную. Классическую. И в очень редких случаях — тех авторов, которые были делегатами. Их продукция среди них самих спросом не пользовалась.
* * *
Литература — способ жизни для пишущего. Так принято считать. “Пишешь — будто дышишь”. Но точнее было бы сказать — это способ бегства от жизни в мир придуманных образов, отношений, мечтаний.
* * *
Талант должен бы завидовать бездарности: у нее связи, практические возможности, пышные праздники и юбилеи. (Чем ей еще заниматься, как не устраиваться в жизни, муки творчества ей неведомы, не отбирают у нее ни сил, ни времени.) К счастью, талант занят самореализацией, а не суетой, поэтому наделен даром абстрагироваться и дистанцироваться от остальных людей. Он пребывает наедине с собой.
* * *
Произведения о нравственных исканиях почему-то не захватывают так, как произведения о поиске сокровищ. Впрочем, это относится не ко всяким произведениям и не ко всем ценителям искусства. Фильмы Феллини, в которых вроде бы ничего не происходит, держат в напряжении до самых финальных кадров. Ждешь каждой реплики персонажей. Мучительно важно: что они скажут?
* * *
В каком мире я живу? Вот я в Задаре, удивительном городе, сохранившем античные развалины на берегу Средиземного моря. Сижу в кафе, пережидаю ливень, а в голове: “Ласточка с дождем на крыльях”. Так называлась повесть Евгения Дубровина, замечательного писателя, моего рано умершего друга…
* * *
Многие книги и пьесы со временем утрачивают значимость. Но это не относится ни к “Ревизору”, ни к “Шинели”. Европа не понимает (и не понимала), о чем эти произведения. Как о чем? О нашей неизменной, неподвижной российской жизни.
* * *
Есть произведения, которые могут быть написаны в кафе. Например, Хемингуэй некоторые рассказы написал в кафе. А есть — которые не могут быть написаны в кафе. Например, рассказы Андрея Платонова или “Мастер и Маргарита”. Говорю, не пытаясь сравнивать европейскую жизнь и русскую литературу. Просто констатирую.
* * *
Искусство нельзя понимать. Его надо чувствовать. Искусство — жизнь души. Ее дневник. Запись переменчивых состояний и настроений. Остальные псевдотворения — от лукавого: подделка, притворство, мертвечина.
