Документальный жанр вроде бы призван фиксировать действительность такой, какова она есть: без домыслов, приукрашиваний, изъятий… (Исключаю, разумеется, постановочные съемки.) И ведь так и было: ценность хроники определялась ее достоверностью. Сегодня в ходу жанры фэнтези, микст: коллажи и монтажи, совмещение событий, фактов, а то и целых эпох — в фокусе не объектива, конечно, а при получении законченного, готового продукта.
Реальность вливается в лоно телевиков и оплодотворяется спермой разных отцов, этот слепленный из дробностей единый плод и предстает в итоге — якобы фактом, а на деле (если не по внешности, то в подоплеке) монстром — с лицом или головой одного персонажа и присобаченным к нему туловищем другого. Компонуются несовместимые фигуры, соединяются вечернее небо и утренняя роса… Полученный симбиоз — правда или ложь? Искусство?
Подтасовка? Возможно, с художественной точки зрения достигается самая что ни на есть великая истина. Но с точки зрения буквального следования задачам летописца подобная абракадабра никак не может считаться подлинным свидетельством.
Если задумаемся, то поймем: такая технология характерна не только для фотовыставок и газетных и журнальных репортажей. Она — суть нынешней жизни, где подмены, шельмования и мистификации стали нормой.
Эпоха самозванцев... Откуда ни возьмись, без сколько-нибудь ясного прошлого — они ринулись в политику, литературу, к экономическим рычагам и высотам управления странами… Дилетантизм — главная примета теперешнего бытия. “А почему бы не замахнуться на Вильяма старика нашего Шекспира?” — произносит герой комедии “Берегись автомобиля”. Произнесено — значит исполнится. И замахиваются. И идут на “вы”. “Замахнуться” — эпиграф сегодняшней жизни.
Потому что повсюду — и не только в российской реальности — главенствует принцип: разрешено то, что не запрещено. Кто способен разрешить себе все (отринув нравственные и моральные нормы), те преуспевают. На коне те, которые ничего себе не запрещают.
Плохо, если в государстве все некрасиво, топорно, лобово. “Шоковая терапия”, “дефолт”, “путч”… Даже в обнадеживавшем термине “перестройка” присутствует нечто ломающее, попирающее… Нет, чтоб придумать изящное, вдохновляющее, приятное, то, что войдет в историю как символ эстетической политики: “бархатная революция”, “революция роз”… Ну, хотя бы “хрустальная ночь”… Нет, того и гляди бухнем: “ночь длинных ножей”…
Работали на войну. Целое огромное государство. Оказалось: впустую. Все прахом, пропало и пропадает: и базы на Украине, и в Сербии, поблизости от Косово. А сколько средств и труда было вложено! Но, значит, цель изначально была ошибочной. Лучше бы тратили на улучшение повседневной жизни рядовых граждан… Рассыпается пылью накопленный неумелым хозяином запас…
Если верить Мандельштаму, Сталин по национальности был осетин. (“Что ни казнь ему, то и малина, и широкая грудь осетина”.) Значит, защита Осетии от Грузии носит со стороны России оттенок заботы о собственной славной истории, о незабываемом прошлом?
Толковали о санкциях, которые мир будто бы может применить после грузинских событий… Наивные домыслы! Какие санкции? Если все, что творится, — одна сплошная санкция и мера обуздания: там Россию поприжмут, тут укоротят, здесь шуганут, укажут место… В результате — не требуется ярко выраженного неприятия, а достаточно крохотных там и сям поддавливаний. Но Россия при этом вполне счастлива и чувствует себя победительницей. Свободу маневра, которую избрал Запад, она, видимо, расценивает как его слабость, как то, что окружающие пятятся перед ее мощью.
Удивительно: при огромном богатстве и политических потенциях страны — ее население, включая пресловутых олигархов, ощущает себя и внутри державы, и на мировой арене банкротом. Можно, оказывается, имея тугие кошельки, оказаться не у дел и на периферии происходящего.
Люди напрасно думают, что могут взирать на ужасы и несправедливости со стороны — будто творимое их не касается. Так или иначе, рано или поздно, в той или иной форме любое событие докатится до каждого, и еще неизвестно, как на его судьбе или судьбе его близких отразится.
