В издательстве “Астрель” выходит в свет новый роман Юрия Полякова “Гипсовый трубач, или Конец фильма”. Наш корреспондент встретился с известным писателем, недавно удостоенным главной Бунинской премии.
— Поздравляем с премией!
— Спасибо! Знаете, удивительная премия. Все поздравляют. Меня так даже с Государственной премией не поздравляли.
— А медаль действительно золотая?
— Чистое золото! Без дураков.
— Но давайте о романе! О том, что вы начали “Гипсового трубача”, “МК” сообщил, кажется, лет пятнадцать назад… Неужели романы пишутся так долго?
— Бывает. Но у меня на роман уходит обычно года три.
— Тоже многовато! Некоторые писатели выдают по три романа в год!
— Это не писатели, а ПИПы.
— Какие такие ПИПы?
— Персонифицированные издательские проекты. Сокращенно — ПИПы. Как бы это попроще объяснить… Ну, вот, например, наш президент скоро выступит с посланием Федеральному собранию. Вы думаете, он сам его пишет от первой до последней строчки?
— Нет, конечно. Ему помогают консультанты, спич-райтеры…
— Правильно! И ПИПам помогает группа товарищей, хотя на обложке стоит одна-единственная фамилия, а с фотографии улыбается одинокое лицо. Это не литература, а книжная продукция. Литература же пишется долго и трудно. Но с “Гипсовым трубачом” я действительно подзатянул. Знаете, как-то не шел. Начинал и откладывал. Видимо, я еще не был готов к этому замыслу. Чего-то не хватало. Может, жизненного опыта, может, профессионализма. А потом вдруг пошло-поехало…
— И что получилось?
— Большой роман, смешной и грустный. Сюжет в двух словах такой: режиссер Жарынин и литератор Кокотов приезжают в Дом ветеранов культуры “Ипокренино”, чтобы написать сценарий по мотивам рассказа Кокотова “Гипсовый трубач”.
— В кино вы разбираетесь. У вас же почти все вещи экранизированы.
— Почти. Скоро начнутся съемки по моему роману “Грибной царь”… Но вернемся к “Трубачу”. Они приезжают, садятся писать и вдруг происходят необыкновенные вещи. Начинается и детектив, и любовная история, и плутовская катавасия, и сатирическая фантасмагория, и многое другое… В романе много вставных новелл, одну из которых, “Три позы Казановы”, я и хочу предложить по сложившейся традиции читателям “МК”.
— Поясните, что это за традиция?
— Первым читателем моей повести “ЧП районного масштаба” стал ваш главный редактор Павел Гусев. Впрочем, нет, не читателем, а слушателем. Зимой 1982 года он приехал ко мне в Переделкино, и я всю ночь читал ему еще горячую рукопись. Кстати, редактором он тогда не был. А как только его назначили, он сразу напечатал главу “Собрание на майонезном заводе”. И получил за это свой первый редакторский выговор. С тех пор в течение 25 лет перед выходом каждой новой вещи я всегда отдаю фрагмент вам в газету. И вот теперь — “Гипсовый трубач”.
— Почитаем. А что в чернильнице? Какие творческие планы?
— Экий вы скорый! Ведь выходит только первая часть романа. И я сейчас дописываю вторую.
— Когда допишите?
— Бог даст, в новом году.
— А пьесы? Что с пьесами? Я вот недавно, признаюсь, ходил в Театр сатиры на ваш “Хомо эректус” в постановке Житинкина. Впечатляет. Зал на 1300 мест. Переаншлаг. Зрители три часа хохочут, а выходя, чуть не плачут под впечатлением от неожиданной и грустной концовки. Теперь собираюсь во МХАТ на “Халам бунду”… Вы ведь сейчас один из самых востребованных драматургов.
— Не жалуюсь. Только в одной Москве у меня идет шесть пьес. “Козленка в молоке”, например, в Театре имени Рубена Симонова, за десять лет сыграли уже 330 раз, и всегда при переполненном зале. Мои пьесы широко ставят в России и СНГ. Недавно летал в Ереван. Там в русском театре имени Станиславского состоялась премьера “Левой груди Афродиты”, блестяще поставленной Александром Григоряном. Правда, есть одна проблема. Многие из нынешних режиссеров предпочитают почему-то унылые перелицовки классики или помойно-наркотическую чернуху. Зритель не идет, в репертуаре не задерживается, зато “Золотая маска” тут как тут. Острой, современной, социальной трагикомедии, той самой, которую так любит зритель, они боятся. Когда Станислав Говорухин принес одному худруку, кавалеру ордена “За заслуги перед Отечеством” первой степени, наш “Контрольный выстрел”, тот воскликнул, прочитав: “Стасик, ты хочешь поссорить меня со всеми моими спонсорами!” Вот как! При советской власти боялись ЦК. Теперь спонсоров…
— А что нового вы написали для театра?
— Мелодраму “Одноклассница”. Впрочем, это не чистая мелодрама, там много смешного, но печального больше. Такая жизнь. Вещь получилась острая, на грани фола и, конечно, ехидная… Режиссеры побаиваются, они разучились ставить сложные пьесы, где один жанр перетекает в другой, а степень неприятия сегодняшней жизни грозит неприятностями. Но именно на такие пьесы идет зритель, именно такие книги раскупает читатель…
— И “Гипсовый трубач” тоже такой?
— Такой, такой…
* * * * *
— Ну, если мы соавторы, нам хорошо бы вступить… э-э-э… в договорные отношения, — с легким признаком сквалыжности заметил Кокотов.
— Вступим… Потом… Если захотите! — успокоил Жарынин и добавил с ленинской картавинкой: — Теперь же давайте р-работать! Чер-р-ртовски хочется пор-работать!
— Давайте! Но знаете, я никогда еще не писал сценариев... Погодите, я сейчас ноутбук включу.
— Не надо! До ноутбука дойдет не скоро, если и вообще дойдет. Работать будем у меня. Я курящий. Пошли!
Андрей Львович похолодел. Дело в том, что вчера, вдохновленный разговором с Жарыниным, он сбегал в издательство “Вандерфогель”, получил деньги за свой роман “Алиса в Заоргазмье”, выпущенный как всегда под псевдонимом Аннабель Ли, но сочинять что-то новенькое для серии “Лабиринты страсти” отказался. Видимо, напрасно. Он ведь уже и название своему новому роману придумал — “Тайна великого любовника”.
Сюжет вкратце был таков: старый кавалергард, прославленный ловелас Серебряного века, чудом уцелевший в огне Гражданской войны и превратившийся с годами в скромного советского пенсионера, умирая, решает передать свою великую сексуальную тайну внуку Вене, редкому разгильдяю, двоечнику и рохле. Тайну эту, между прочим, их везучему предку проиграл в карты сам Казанова, о чем много судачили в свете, и намек на отголоски этих пересудов имеется, если вчитаться, даже в ахматовской “Поэме без героя”, не говоря уже о брюсовском “Огненном ангеле”. Если говорить по существу, наследник Казановы знал три сексуальные позы, которые при строго определенном последовательном чередовании доставляли женщине неземное удовольствие и навсегда привязывали ее к мужчине, в буквальном смысле — порабощали. Рассказывали: когда кавалергард отправлялся со своим полком на германский фронт, толпы безутешных красавиц, рыдая, ломая руки и теряя бриллианты, бежали по шпалам за воинским эшелоном много верст…
Однако, умирая, склеротический старик успел сообщить внуку только одну позу: женщина внизу — мужчина сверху. И отошел в лучший мир… Похоронив деда, Веня, безнадежно влюбленный в гордую однокурсницу Ангелину, неприступную, как сопромат, и не обращавшую на невзрачного троечника никакого внимания, решил выяснить недостающие звенья великой тайны. Для начала он купил за две стипендии на Кузнецком Мосту Камасутру, тайно привезенную кем-то из-за границы. Книга была на английском языке — и скрепя сердце парень сел за словари и грамматику. Кроме того, некоторые позы, изображенные в книге, оказались настолько хитросплетенными и даже гимнастическими, что пришлось всерьез заняться физкультурой и даже спортом.
Дальше — больше. Чтобы вовлечь какую-нибудь приятную женщину в свой экспериментальный поиск, надо было, конечно, ей для начала хотя бы понравиться. Ну, в самом деле — не подойдешь же к незнакомке со словами: “Гражданочка, мой дед, старый хрыч, умирая, оставил мне фрагмент тайны Казановы. Давайте-ка вместе и дружно”? Ясно, в следующую минуту она зовет милиционера, а тот — психиатра. В результате Веня был вынужден обратить пристальное внимание на свою внешность: стрижку, одежду, манеры. Он даже записался в школу танцев. Ну и, разумеется, расправился с прыщами на лице.
А тут как раз подоспел Московский фестиваль молодежи и студентов 1957 года, во время которого, как известно, довольно целомудренное советское общество значительно раздвинуло свои эротические горизонты. Достаточно вспомнить многочисленных и разноцветных “детей фестиваля”, родившихся девять месяцев спустя. Кокотов был уверен: эта подернутая ностальгической дымкой советская ретроспекция придаст сюжету особенный шик.
Итак, со всех континентов в столицу первого в мире государства рабочих и крестьян слетелись тысячи красивых девушек, всех, как говорится, упоительных национальных принадлежностей и потрясающих расовых различий. Именно этот праздник молодого духа и юной плоти как нельзя лучше подходил для разгадки тайны великого сластолюбца Казановы. И, надо заметить, Веня хорошо подготовился и свой шанс упускать не собирался. Элегантный, спортивный, обходительный, свободно владеющий английским языком, сорока пятью видами поцелуев и семьюдесятью двумя сексуальными позами, он сразу привлек к себе внимание раскрепощенных иностранных дев. После первого же вечера интернациональной дружбы Веня ушел гулять по ночной Москве с француженкой алжирского происхождения Аннет. Но предварительно он назначил на следующий день свидание Джоан, американке из Оклахома-сити, штат Оклахома, а на послезавтра сговорился с миниатюрной, как фарфоровая гейша, японочкой Тохито…
Однако не успел Вениамин уединиться с Аннет на укромной скамеечке Нескучного сада и подарить ей поцелуй, называющийся “Чайка, которая открывает раковину моллюска”, как двое крепких мужчин, одетых в модные, но совершенно одинаковых тенниски, подошли и попросили прикурить. Поскольку наш герой табаком не баловался, то ему пришлось предъявить незнакомцам студенческий билет и проследовать с ними куда следует. Там, где следует, наследнику Казановы разъяснили, что за попытку вовлечь иностранную подданную в интимные отношения ему грозят большие неприятности, вплоть до тюрьмы. Ведь именно так, в объятиях красоток, и вербуют легковерных советских граждан западные разведки. Но поскольку зайти далеко благодаря бдительности оперативников студент не успел, то для первого раза органы ограничатся минимальным наказанием — письмом по месту учебы, информирующим вузовскую общественность об аморальном поведении товарища.
Персональное дело несчастного Вени разбирали на закрытом комсомольском собрании. Поначалу все шло к исключению из рядов, а следовательно, к окончательной жизненной катастрофе. Оскорбленные однокурсницы жаждали его крови. Мол, ишь ты! Тут пруд пруди своих нецелованных соратниц по борьбе за знания, а его, гада, на импорт потянуло! Однокурсники же озверели из зависти, ведь никто из них не отважился даже близко подойти к капиталистическим прелестницам. А декан факультета, в свое время так и не решившийся убежать от опостылевшей жены к горячо любимой аспирантке, тоже, хмурясь, требовал самых суровых мер.
И вдруг, к всеобщему изумлению, за аморального юношу страстно вступилась Ангелина, та самая отличница, в которую наш герой был безнадежно влюблен, пока не впал в казановщину. Мудрая девица заявила, что исключить из рядов — значит расписаться в полной идейно-педагогической беспомощности коллектива, и высказала полную готовность взять оступившегося товарища на поруки. При этом она смотрела на Веню такими глазами, что он сразу все понял: любим, и любим горячо! А как в самом деле не увлечься парнем, привлекательным во всех отношениях, — спортивным, подтянутым, обходительным, аккуратно одетым, танцующим и свободно говорящим по-английски? Разве таких много?
Взяв Веню на поруки, Ангелина из рук его уже не выпустила. Вскоре молодые люди зарегистрировались в загсе, устроив в студенческом общежитии грандиозные танцы под патефон. Прошли годы. Обглоданный Советский Союз называется теперь Россией, а обсмеянный КГБ переименовали в ФСБ. Но Веня и Ангелина до сих пор счастливы, и, судя по тому, как они смотрели друг на друга на своей недавней золотой свадьбе, наследник Казановы именно с законной супругой сумел-таки разгадать великую тайну трех поз. А может, и не сумел… Разве это так важно, когда любишь?
Такая концовка, по мнению Андрея Львовича, должна была очень понравиться домохозяйкам…
