Ответ вроде бы напрашивается — для читателей. (И отчасти — для самоуспокоения. Он не может не сочинять.) Но многие ли из числа тех немногих, кто прочитал “Войну и мир”, помнят хотя бы главных персонажей этого произведения? А среди тех, кого помнят, не путаются и способны связно воспроизвести их биографии? Бьюсь об заклад: никто или почти никто (даже из смотревших наглядное пособие: фильм Бондарчука) не сумеет правильно изложить — за кого вышла княжна Марья (не путать с Натальей Ростовой), и сколько детей родилось у Пьера Безухова в повторном браке.
Так для кого (помимо собственной прихоти) сочинял Толстой? Для единичных литературоведов (по пальцам можно пересчитать), которым запечатленная графом жизнь ближе и интереснее, чем повседневная нынешняя? Для потомков, которые будут жить после нас и займутся изучением наследия великого романиста?
Томас Манн всерьез полагал: доживи Лев Толстой до 1914 года, и Первой мировой войны не случилось бы. Она бы не разразилась, поскольку яснополянский старец сумел бы предотвратить ее своим словом. Столь велик был авторитет писателя. Сыщем ли подобных всеобщих гуру сегодня? И способны ли заполонившие средства массовой информации политики (готовые с места в карьер рассуждать на любую тему) заменить серьезных, вдумчивых затворников-мыслителей?
Американский писатель Норман Мейлер в противовес Томасу Манну считает: доживи Толстой до наших дней, его влияние на умы катастрофически ослабло бы. Такова реальность: отдельные малозначительные проповедники влияют на отдельные малозначительные (или вовсе ничего не значащие) группы граждан — на свой убогий лад. При этом обе стороны весьма довольны друг другом и в процессе псевдоокультуривания обоюдно льстят себе и своему интеллекту. Что из этого тщетного перекрестного опыления получается? Бытие оккупировала б-е-з-д-у-м-н-о-с-т-ь. К пророкам стали относиться отчасти снисходительно, отчасти насмешливо. А то и презрительно.
Как нафабренно они держались, как картинно изрекали добытые в процессе тяжкого мыслительного процесса истины! Достоевский и Белый, Бальмонт и Гамсун… Нелегко обходилась им порфира Учителей и Защитников Угнетенных. Заря, наивное начало XX века… Безграничная вера в силу разума и возможность совершенствования личности… Гитлер, Сталин, Пол Пот, Мао, концлагеря — еще не маячат на горизонте.
А когда дым концлагерных крематорских печей развеялся, оказалось: популярность и звание кумира обрести куда проще, чем раньше. Перепуганная жизнь стала непритязательнее в выборе мессий. На безрыбье (и после уничтожения миллионов потенциальных талантов и возвеличивания дутых гениев-тиранов) в пророки мог пробиться любой. Дистанция меж проповедником и внимающими ему учениками сократилась до минимума.
Торжествует разобщенность, при которой каждый уперто прав в своей неправоте. (Литература давно подметила эту тенденцию вселенского раздада.) Прав гоголевский Ноздрев (потому что, если не бахвалиться и не жульничать, это не жизнь), и Чичиков прав (потому что его обман безобиден, ну и скупает души умерших, а без этого ему не разбогатеть, а разбогатеть нужно, потому что другие, менее достойные, уже богаты, с какой же стати ему-то упускать шанс?), и Коробочка права, и Собакевич, и Иван Александрович Хлестаков, и Городничий, и порожденный Салтыковым-Щедриным правдолюбец Иудушка Головлев (в своем придурочном следовании правильным канонам — тоже непогрешим). Прав Родион Раскольников, убивший мерзкую старуху, права убиенная старуха-процентщица (ей как сводить концы с концами, если не тянуть проценты), прав Свидригайлов в жажде молодого женского тела, прав Порфирий Петрович, отстаивающий нравственный закон… Правы декабристы, ради народного блага шагнувшие на Сенатскую площадь и обрекшие себя на смерть или ссылку, правы подавившие ради спокойствия державы этот мятеж верные государю войска… Словно о декабристах и об инициаторах нашей недавней антикоммунистической перестройки говорит в начале XX века Петр Столыпин: “Вам нужны великие потрясения, а нам нужна великая Россия”. Эти его слова недаром сегодня цитируют столь часто: народ, население — устали от революционных передряг и кадровых пертурбаций, поэтому пусть президент правит не четыре года, а шесть лет…
Для кого и зачем пишет писатель? Не для того ли, чтобы, погружаясь в позабытое прошлое и неведомое настоящее, мы отчетливее видели себя? Собственную чичиковатость и городничесть, айболитливость и котобегемотистость…
