Во власти женщины

— На самом деле думала. Вы будете смеяться, но когда мне было три или четыре года, кто-то из гостей, пришедших в дом, спросил: “Милочка, ты кем будешь, когда вырастешь?” — я ответила: “Я буду тетей Фурцевой!” Вспоминаю и не представляю: как ребенок вообще мог знать, кто такая Фурцева?! Это сейчас есть телевизоры, дети продвинутые — только начинают ходить, уже в курсе: кто президент, кто мэр… Но, видимо, какой-то был послан знак судьбы. Мне всегда чего-то хотелось, я всегда была “общественнотемпераментной”, и этот общественный темперамент делал меня лидером.  

…Мы жили в Ростове-на-Дону — в небольшом доме на рабочей площади, 24 коммунальные квартиры. В 7 лет я уже была заводилой местных детей: читала им книги, ставила спектакли как режиссер. Сценой у нас была лестничная клетка, а местами для зрителей — ступеньки.  

В школе меня могли возненавидеть все. Уже в 1-м классе мне разрешили проверять тетради и отмечать на полях сделанные ошибки, а иногда даже проводить уроки. Таких иногда называют выскочками — “лучше всех”: считает, читает, уши проверяет, к доске вызывает, староста… Но, вы знаете, я не вызывала изжоги у одноклассников. Может, потому, что я делала все с юмором, с уважением к ним. И даже некоторые из тех мальчишек, кому я оттягивала уши, как классная санитарка, все равно были в меня влюблены. Я не была… рафинированной занозой, а жила в коллективе и получала по заслугам вместе со всеми...  

Как-то в 5-м классе мне показалось, что мы с ребятами исчерпали все виды деятельности, им скучно. И меня с окраины города потянуло в центр, в обком комсомола, к председателю областной пионерской организации. Прорвалась в кабинет: “Валентина Григорьевна, я такая-то. Мы много уже сделали, но скучно дружине, что бы вы посоветовали?” — “А вы макулатуру собирали?” — “Да!” — “А металлолом?” — “Ну что вы! У нас уже и паровоз именной есть!” — “А подарки детям Алжира вы собирали?” — “А что такое Алжир?!”... На следующее утро я ходила по классам с картой мира: в Алжире война, детям надо учиться, а у них нет канцпринадлежностей — надо помочь. В пионерскую комнату потянулись ходоки. Несли погрызенные ручки, грязные ластики, помятые тетрадки… Тут же было решено: детям Алжира посылать такое нельзя — значит, надо заработать деньги и купить все новое. Я выступила режиссером-постановщиком спектакля “Золушка”, где сама играла мачеху. По 20 копеек за билет три раза в день мы ставили в актовом зале этот спектакль, и все классы по очереди ходили. Заработали денег, запечатали принадлежности и отправили в Алжир через обком комсомола… У меня была такая свобода, может, даже и не вполне адекватная моему возрасту и тому, какие решения я могла принять. Но это была школа…  

А недавно раскопала свой дневник, который вела на 1-м курсе авиационного института. Я начала его, когда влюбилась безумно (я вообще человек без половинчатых эмоций: если люблю — так люблю, делаю — так делаю, не делаю — вообще не поворачиваюсь в эту сторону). И вела до тех пор, пока в любви не наступило счастливое объяснение. Я замечала сама себе: я становлюсь какой-то не такой в поведении, срываюсь, на меня обижаются подруги… Но один день в дневнике посвящен… комсомольскому собранию: “Мы говорили, как помочь отстающим ребятам… После собрания все стали кричать: “Люда! Комсорг!” Я должна сделать все, чтобы никто не вылетел из группы. Надо только помочь, подсказать им, как заниматься, а для этого надо самой хорошо учиться…” Даже на фоне любовных страданий и счастья от встреч я все равно видела, какое счастье быть нужной людям, чтобы они тебе доверяли…  

Помню наш студотряд на строительстве дороги Тюмень—Сургут: мы прилетали на вертолете, спускались по лесенке на маленькую площадку, где в трех палатках жили по 30 человек. Большей романтики в моей жизни не было, хотя мы вставали в 4 утра…  

Наверное, действительно ничего не бывает случайно. К своей активности я шла шаг за шагом — и жизнь мне помогала. Я понимаю, что так повезло не всем. Встречались и с формализмом, и с заорганизованностью, диктатом взрослых — и это многих отталкивало. Даже моего ребенка в свое время не приняли в пионеры только потому, что у него были какие-то оценки хуже, чем у тех, кого отобрали поступать в первый этап (а я при этом, заметьте, возглавляла Всесоюзную пионерскую организацию). Леша тогда настолько сжался, обиделся, что неделю не ходил в школу, говоря, что ходит. Он переживал и никак не мог мне признаться. Это была человеческая травма...   

— Вы упомянули Харьковский авиационный институт, где учились, а можете с ходу вспомнить пять терминов из словаря инженера-механика?  

— Ну почему же, я могу вспомнить, из чего состоит самолет: фюзеляж, крыло, закрылки, предкрылки… Крыло состоит из лонжерона, нервюры, стрингеров... Я могу довольно многое вспомнить, могу даже “монокок констракшн” (устройство корпуса самолета. — “МК”), если хотите, вам по-английски разложить, потому что я переводила тысячи знаков в технических текстах по авиации. Вообще у меня дипломный проект был аэродинамический, прочностной расчет самолета на 100 пассажирских мест. Это был прообраз создаваемого тогда ОКБ Антонова самолета “Ан-100”, аналог “Як-42”, и я делала полную компоновку этого самолета, расчет подъемной силы крыла. И проектировала крыло, у меня было 200 страниц пояснительной записки и 10 ватманских листов чертежей. 


— У вас была кандидатская диссертация “Интеграция женщин в политику. 1970—1990-е гг.”. По вашей инициативе в Москве реализуется проект “Лучшие предприятия для работающих мам”. Вместе с тем недавний опрос на одном из российских интернет-ресурсов показал, что более половины мужчин хотели бы иметь жен-домохозяек…  

— Если бы меня спросили, феминистка ли я, я бы скорее ответила, что я “гармонистка”, то есть за гармонию. За равнозначность женщин и мужчин. Если вдруг мужчин во власти станет меньше, чем женщин, я первая буду бороться за то, чтобы их стало больше.  

А если говорить о конкретной женщине — она должна выбирать сама, и общество должно помочь ей жить так, как она посчитает нужным. Вы сказали “поддерживать домохозяек” — может, и да. Если женщина не просто готовит обеды мужу, а растит детей — мы должны исходить из того, что она выполняет важную государственную миссию, особенно в сложной демографической ситуации.

 Поэтому мы в Москве уже создали сейчас 240 семейных детских садов. Женщина, которая занимается с тремя малышами (допустим, двое ее и один соседский), уже может оформить семейный детский сад. При этом она получает деньги на содержание, питание этих детей, получает зарплату. Она прикреплена к дошкольному учреждению. Мы фактически даем возможность получать стаж, что будет влиять на пенсию. По сути, это та самая поддержка, о которой вы говорили.  

Но все-таки в таком мегаполисе, как Москва, — достаточно жестком, с точки зрения того, что если ты не работаешь, то не сможешь жить на достойном уровне, — обстоятельства подвигают женщин реализовывать и находить себя и в работе. А для этого на домашнее хозяйство должен уходить минимум времени. Сейчас многое изменилось даже по сравнению с тем временем, когда я — молодая, с маленьким ребенком на руках — продолжала очень активно работать. Помню, была поездка по линии женского движения в Японию, и я сказала им: “Господи, если бы у нас можно было прийти в магазины и за одну минуту все купить, чтобы накормить семью, если бы у нас стояли такие стиральные машины и сушки, если бы у нас было…” Я называла то, что сегодня на самом деле является реальностью. Сегодня не надо стоять в очередях, выкручивать белье руками, как это делали мы…


— У вас ведь в этом году еще два юбилея — в 89-м году вы были представлены на госслужбу и уже 15 лет как работаете в правительстве Москвы. А какие за это время были самые тяжелые решения, которые вам пришлось принять?  

— У меня, увы, бывают тяжелые решения каждый день. Как правило, когда я вынуждена отказывать людям. Очень много ситуаций пограничных. Ты видишь — страшно тяжело живет человек (пишут же не только о жилищных условиях, а обо всем сразу), а помочь не можешь: потому что, например, у него жилплощади на 0,5 метра больше на душу, чем положено по закону. И когда погружаешься в жизнь этой семьи, только каменное сердце может не дрогнуть… Но я не могу переступать закон, заниматься благотворительностью, работая в органах исполнительной власти. Мы, конечно, вместе с коллегами до последнего ищем возможность помочь людям, и я часто возвращаю вновь и вновь на доработку какие-то вопросы, чтобы с другой стороны посмотреть на проблему, найти решение.  

Если честно, я даже в последнее время письма граждан стала смотреть не по вечерам, а встаю на полчаса раньше утром. Потому что иначе я просто не могу спать от переживаний. А так получаю этот “холодный душ” и спускаю на моих коллег...  

— Приходилось ли вам за годы во власти кардинально менять свое мнение по каким-то вопросам?  

— Отказываться от каких-то проектов или немного разворачиваться в другую сторону — такое было. Но кардинально менять суждения — нет, даже в тех пограничных ситуациях, которые были связаны с распадом Советского Союза. Потому что я, к моему счастью, была достаточно молодой и мои оценки тогдашней политики были основаны на критическом взгляде на очень многое, а не только на аплодисментах и криках “ура”. И, кстати, мне предоставлялась возможность мои критические взгляды высказывать, и я это делала, будучи членом ЦК КПСС двух созывов. В начале 91-го года мне предложили избираться членом Политбюро, но я отказалась. Не по идейным соображениям, а поскольку деятельность партии в те годы, на мой взгляд, во многом и привела к распаду СССР.  

— Партбилет сдали?  

— Нет, билет у меня хранится дома. Я его не бросала на площадях. Я вообще ничего никогда не бросаю, я все шаги в жизни совершаю осознанно и умею хранить уважение к тому, что делаю. И я вступала в партию не потому, что мне нужно было должность получить или меня кто-то заставлял. Было обдуманное решение, какой-то романтизм, связанный с этим.

Л.Швецова — председатель Центрального совета Всесоюзной пионерской организации. “Помню, в 4-м классе меня позвали в “Артек” — лагерь пионерской элиты, куда отправляли самых выдающихся детей, победителей... Как правило, туда ездили начиная с 6—7-го класса, а меня послали как активистку вот так рано. Путевку дали на февральскую смену, мама сшила мне новое пальто (а мы жили скромно, и надо было напрячь семейный бюджет). Вдруг — за 2 недели до поездки — я узнаю, что не еду. Сказали: “Ты еще молода, в другой раз”. Позже я узнала, что эту путевку отдали сыну секретаря райкома партии. Моя детская обида была даже не из-за того, что меня не послали, — мне было обидно за маму. И потом, когда я работала председателем Всесоюзной пионерской организации, я никогда не шла на то, чтобы кому-то дать путевку в ущерб другому ребенку… Кстати, когда я начала работать в мэрии, некоторые “доброжелатели” не упускали случая заметить в трудной ситуации: “Что с нее возьмешь — женщина, пионервожатая…”.

Свадьба Люды Одинцовой и Толи Швецова. “Недавно посчитала: оказывается, в молодости я всего два года жила в собственной квартире. Папа получил ее, уже будучи военкомом Ростова-на-Дону. Мы переехали в пятиэтажную хрущевку и были безмерно счастливы. Потом 6 лет я жила в институтском общежитии и 4 года, пока не вышла замуж, в общежитии молодых специалистов. Моя свекровь даже считала зазорным, что ее единственный сын будет брать за себя девочку из общежития, и меня на “Чайке” хотели везти из какого-нибудь другого места, но я сказала: “Нет! Это будет только общежитие! Наше замечательное общежитие на улице Депутатской города Киева!” Отсюда меня, красавицу, в платье, которое я сшила сама, с распущенными белокурыми волосами до пояса, и взяли. Кстати, интересно, как мы с Толей познакомились. На Киевском механическом заводе, теперь ОКБ генерального конструктора О.К.Антонова, где мы работали, он был секретарем комитета комсомола, а меня выдвинули в его заместители. Он сопротивлялся, и тогда наш секретарь парткома сказал: “Толя, ты ничего не теряешь: не получится заместитель, женишься!”. Вот уж поистине партия решала все!”