Муза среди силуэтов

Имя у нее чудесное — Нафсет, то есть “дарящая свет”; дедушка назвал по папиной линии. И не ошибся.  

— А что означает фамилия Чениб, я и не знаю! — нежно-нежно смеется Нафсет, и даже ее обычный язык, “разговорный”, воспринимается как тихое, столь притягательное пение… — Ну что вам еще рассказать? Родилась в Адыгейске, это недалеко от Краснодара, обычная девочка…  

Обычная, да не совсем. То, что у ребеночка проблемы со зрением, обнаружила мама (у нее было медицинское образование, прежде работала фельдшером).  

— Мне два месяца было, — продолжает, — в таком возрасте детишки уж должны как-то тянуться к игрушкам, провожать их взглядом, а я никак не реагировала. Нефиксированный взгляд, бегающие глаза. А врачи говорили: пройдет…  

Впрочем, мама с папой медлить не стали, забили тревогу, обращаясь то в институт им. Гельмгольца, то в чудо-центр Йошкар-Олы, — увы, безрезультатно.

 “Оперативному вмешательству не подлежит”: врожденная патология, пигментный ретинит (характеризуется разрушением палочек и колбочек в сетчатке глаза).
— С чего это — совершенно непонятно: то ли травма родовая, то ли генетика, но ни у кого из родственников никаких проблем со зрением не было.  

— Но родители рук не опустили, дух в вас поддерживали?  

— Знаете, я особенно в этом не нуждалась, потому что никак по этому поводу не страдала.  

…Единственная грусть — отец, инженер-механик Муссардин Чокович, скончался, когда девочке было четыре года:  

— Он меня очень любил, и с ним связаны самые лучшие мои воспоминания.  

Нафсет осталась с мамой и старшей сестрой Светой, не считая многочисленной родни, конечно.


Бодра, энергична, жадна до жизни… погруженная — не по своей воле — в чарующий мир звуков.  

— Когда мне исполнилось шесть, — продолжает, — поехала учиться в музыкальную школу в Армавире.  

— А кто вас на музыку наставил?  

— Знаете, всех, кто попадал в армавирский интернат для слабовидящих, направляли заодно и в музыкальную спецшколу при нем. Просто кто-то продолжал потом заниматься, а кто-то бросал. Сначала определили на баян. Но через год перевелась — так увлеклась фортепианным искусством! Безумно люблю этот инструмент. И иногда даже жалею, что не стала усиленно заниматься дальше, приоритетом выбрав вокал. Мне всегда говорили про “хорошие данные” пианиста. 

— А как играли — чувствовали клавиши?  

— Ну конечно, на прикосновении. Что мне на них смотреть? А произведения учила по нотной системе Брайля, которой владею. Всегда привлекала музыка Шопена. Но я поиграла, естественно, лишь прелюдии и ноктюрны, до этюдов дело не дошло. Впрочем, люблю очень многих композиторов — Грига, Рахманинова, Дебюсси… это особый мир. Ни с чем не сравнимый.  

— А слух у вас абсолютный?  

— Да нет, просто нормальный. Разве это что-то решает?  

…Где-то с 11—12 лет в качестве факультативного предмета у Нафсет появилось пение. “По серьезке” к нему даже и не относилась: фоно затмевало все! Но вот стала заниматься все больше и больше, и как-то пошло само собой… — первые концерты, на которых люди узнали о ее очаровательном голосе.  

— Так кто же украл у нас потрясающего пианиста? Педагог по вокалу?  

— Нет, случай. Вообще очень интересно с этим получилось. Я не могу сказать, что любила оперу, скорее наоборот — она мне была непонятна. А тут благотворительный фонд “Мир искусства” пригласил меня, 14-летнюю, в Лондон, на фестиваль “Тысяча городов мира”. И как-то вечером мы пошли в “Ковент-Гарден”, где в тот момент давали премьеру оперы Генделя. И — не передать, какой ошеломляющий эффект все это на меня произвело! С этих пор я стала гораздо серьезнее относиться к оперному жанру. Хотя фортепиано до сих пор существует параллельно: вещь очень полезная, сажусь при первой возможности.  

…Визит в Ковент-Гарден одухотворил ее талант, и с каждым новым выступлением критики и поклонники придумывали для Нафсет все более лестные эпитеты, в итоге назвав ее “единственной в мире слабовидящей певицей, исполняющей сложнейшие оперные партии”.  

— Ну, насчет последнего утверждения — не знаю, — слегка смущается Нафсет, — среди мужчин — да, есть знаменитый Андреа Бочелли, а среди женщин…  

— Поклонники не напрягают с предложениями?  

— На данной стадии мне это не нужно, это будет мешать.


Разумеется, без высшего образования — никуда, поэтому, приехав в Москву, Нафсет Чениб поступила на вокальный факультет Академии хорового искусства имени Попова, что на Речном вокзале.  

— Почему не в Гнесинку или в консерваторию?  

— Мне больше понравилось здесь: как-то приятнее, прямо даже не знаю, с чем это связано. Просто еще весною, до поступления, приезжала сюда на мастер-класс, ну и… решила “задержаться”.  

— Вы снимаете с мамой комнату в общежитии?  

— Ну да. Нам нелегко, мама не работает, работает только старшая сестра, но ничего, справляемся пока. А нынче мама уехала домой недели на две-три…  

— Пардон, как уехала? Вам же постоянно требуется человек, чтобы довел…  

— Да нет, я одна. Готовлю если что-то — на ощупь; спуститься по лестнице, выйти из подъезда — для меня не проблема. Если я внутри здания, то более-менее ориентируюсь: хорошо запоминаю, если мне прежде покажут, где что находится. Ну и потом, я же… чуть-чуть вижу, у меня где-то 0,01, цвета не различаю, так, что-то на уровне силуэтов.  

— В черно-белом варианте?  

— В темном и светлом, я бы сказала. Главная проблема — перейти дорогу при сильном движении. Сама это делать не рискую. Слава богу, сейчас от общежития до академии магистраль переходить не надо.  

— А очки темные носите?  

— Врачи категорически не рекомендуют смотреть на свет, так и говорят, что при таком заболевании, как у меня, солнце или софиты — злейшие враги, окончательно разрушающие сетчатку. Но в темных очках почти не хожу. Надень я их — вообще ничего не увижу. Однако прошу перед выходом на сцену сделать свет более приглушенным, ведь яркие прожекторы даже нормального человека дезориентируют. Тут главное — знать сцену. Палочки никогда не использую. Выхожу вместе с дирижером — без него подчас и не протиснешься, особенно если рояль стоит.


...Певческий голос, как известно, может не раз эволюционировать по жизни — так, Нафсет предрекали, что к ее сегодняшнему возрасту голос станет более низким, крепким, меццо. Но по сей день Нафсет идет как лирико-колоратурное сопрано.  

И этим чудом она покорила уже ни одну страну, выступая с самыми выдающимися маэстро — Юрием Темиркановым, Саулюсом Сондецкисом, Марком Горенштейном, Михаилом Плетневым etc. Так, однажды в Гостином Дворе она пела в хоре ЮНЕСКО вместе с Монтсеррат Кабалье — тогда собрали со всей России 60 талантливых детей с ограниченными возможностями. Позже где-то 30 из них поехали на фестиваль в Петергоф для исполнения “Реквиема” Моцарта (за пультом как раз стоял Темирканов).  

А в 2002-м Нафсет выступила перед Папой Иоанном Павлом Вторым в его резиденции в Ватикане… Перед исполнением “Лакримозы” из “Реквиема” нашу героиню (как и других участников концерта) подвели к Понтифику на благословение:  

— Он к каждому прикоснулся, сказал, как рад всех нас видеть, подарил четки с католическим крестом. Они всегда со мной.  

Ее не спросишь: ну как тебе Италия? Она видит и чувствует гораздо глубже очень многих зрячих, емко и точно отражая впечатления своим голосом или фортепианной игрой. Работает с фондом “Мир искусства”, да и Валерий Прошутинский приглашал Нафсет на открытие своей благотворительной программы (сайта) “Без границ”.

 Концерты — и какие! — идут один за другим: зал им. Чайковского, БЗК, осталось только покорить Карнеги-холл, что непременно случится…  

— Какую судьбу вы для себя в идеале предполагаете?  

— Сама я мало что-то планирую: главная задача сейчас — заниматься, брать все максимально возможное у своих преподавателей, а педагоги у нас самые замечательные, я в восторге (учусь у Андрея Борисовича Моргунова, Татьяны Дмитриевны Байковой).  

Легко сказать — учиться. Но вы даже не представляете, с какими трудностями сталкивается Нафсет, живя в столице громадного государства в начале XXI века. Ей — как оперной певице — просто необходимо учить английский, итальянский. Должна понимать, о чем поет, да и вообще… Так что вы думаете? В России нет брайлевских учебников. Их невозможно купить!  

— В Армавире мне, как и всем детям, просто не оставили выбора, сказав, что “будете учить немецкий”, поскольку никакого другого Брайля и в помине не было.  

— Вероятно, этот Брайль остался еще с 50-х годов, когда наши мамы-папы учили в школах исключительно немецкий.  

— Не знаю, может быть. Знаю, что в СССР был учебник даже по латинскому языку. А вот сейчас захотела изучать французский…  

— Официальный международный язык, кстати.  

— Вот-вот, так и по французскому учебника не нашла! В этом и заключается основная трудность обучения: нет книг. Нет Брайля по музлитературе, нет хоровых нот, вокальных нот очень мало, нет художественной литературы на английском языке. Да и на русском… такое издается! Кто-то и может учить на слух, а мне все-таки проще иметь книгу. А на слух… Какие сейчас аудиокниги записываются? Мне, допустим, хочется послушать хорошую поэзию, классных чтецов, а в продаже все какие-то детективы, Донцова и ей подобное чтиво… Того, что нужно, не достать, особенно на местах. Вон в Краснодаре не купишь даже тех крох, что есть в Москве.  

А ведь брайлевские книги быстро изнашиваются, стоят недешево; попробуйте купить и прочитать “Войну и мир” — это 27 солидных томиков! Впрочем, Нафсет не унывает. Что-что, а это качество ей не было и не будет свойственно никогда.  

— Мечта, вы спросили? Конечно, хотелось бы петь в опере. Но не знаю, насколько это возможно. Впрочем, что-то наверняка получится!