СВОБОДА
Ноябрь 74-го г. Александр Межиров принес статью о Шкляревском. Название: “Мера свободы”. Е.А.Кривицкий (зам главного редактора) сказал: “Это плохо. Свобода безмерна”.
В кабинет к нему вошел главный редактор “ЛГ” А.Б.Чаковский:
— Думаю, вы не правы, Евгений Алексеевич. Вообще, такие слова, как “свобода”, “равенство”, — нужно отдать нам. Почему только буржуазия ими пользуется?
— Хорошо, — сказал Кривицкий, — представьте, вон на том доме вместо плаката “Выполним задания IX пятилетки!” повесят лозунг “Да здравствует свобода!” Выйдет утром из дома обыватель, прочтет...
Чак задумчиво покусал кончик сигары.
— Прав.
БРАК КРИСТИН ОНАССИС
В редакции обсуждаются подробности брака миллионерши Кристин Онассис с советским разведчиком Каузовым. Молодожены после свадьбы получили квартиру в Безбожном переулке (в писательском доме). Словоблуды строят планы: вдруг кто-нибудь из писателей Кристину у Каузова отобьет. Чапчахов спросил Красухина:
— А вы бы на ней женились?
— Еще бы, — сказал Красухин. — Что я, дурак, что ли? Представляете, утром просыпаешься, а на столе уже банка пива...
* * *
Запомнившаяся фраза заглянувшего в “ЛГ” Алима Кешокова: “Как ни странно, я очень люблю людей, которые любят меня, и недостаточно люблю тех, кто недостаточно любит меня”.
* * *
Шутка Сергея Михалкова: “Правду — тебе, матку — мне”.
ВЕНЕЦИАНСКИЙ КАРНАВАЛ
1 сентября 1975 г. понедельник.
В самом начале рабочего дня в редакцию зашел Алексин — публикуется его рецензия на Прилежаеву. На что-то я ему пожаловался. Он сказал: “Вчера разговаривал со своим приятелем, нейрохирургом Канделем. И тоже стал жаловаться. Он мне сказал: “Толя, вот я тебя приглашу завтра к себе, посмотрю на твой мозг через шведский бинокль, а он все видит, и скажу: “Ничего у тебя нет, но я все-таки положу тебя дней на десять к Блохину”. Ты скажешь: “Нет, я сейчас не могу, я уезжаю в Коктебель”. А я скажу: “Нет, ты в Коктебель не езди, а ляг к Блохину”. И все твои прежние горести покажутся тебе венецианским карнавалом”.
3 ноября.
В кабинете Кривицкого (зам. главного редактора) — Соломон Смоляницкий и я. Пришел Андрей Вознесенский. Поговорили о ерунде. Потом Вознесенский сказал:
— Не о том пишете. Я — только что из Свердловска. Там сносят дом, в котором расстреляли государя.
— Ты туда заходил? — спросил Сол.
— Да, был там одним из последних. Даже кое-что отломал на память из этого подвала. Мне позволили, все равно ломать. Сувенир такой… Солоухину продам, — неожиданно пошутил он.
Все засмеялись.
— Можно еще за границу, — посоветовал Кривицкий. — Как раз в Италию едете.
— Нет, там не оценят…
О НАРОДЕ
Чапчахов рассказал, как Всеволод Кочетов, окая, изображал Солоухина:
— Как живешь, Володя?
— Да вот, шубу бобровую справил. Дом новый в Олепино построил. Машину купил. Коллекцию икон пополнил.
— А чего такой грустный?
— Народ плохо живет.
* * *
10.10.78. Приезжал Алексин, деловой, но растерянный, оглушенный смертью матери. Сказал: “Только матери любят бескорыстно. Матери принеси двух младенцев и скажи: вот этот твой, но из него ничего не получится, говно, а из этого вырастет Моцарт. Кого хочешь, того выбирай. И мать все равно своего выберет, не откажется. А жена… жена подумает и к Моцарту уйдет...”
* * *
9.IV.79. Владимир Коркин вернулся из Фрунзе от Чингиза Айтматова.
— Ах, какую жизнь прошел! Нищенствовал, голодал. Отец был вторым секретарем обкома — в 37-м расстреляли. И что самое поразительное: он этих людей, которые его отца заложили, знает. И я их знаю. Он с ними теперь в президиуме сидит.
— А как же память отца? — спросил я.
Залещук (мой сосед по кабинету):
— Это ты слишком по-русски рассуждаешь.
Коркин:
— Ну а что толку: он уйдет, а эти так и останутся?
* * *
16.04.80. Яша Боровой проводил политинформацию в корректуре. Одна из слушающих:
— Можно вопрос?
— Конечно.
— Почему у нас нет наволочек, простыней?
Яша:
— Я все-таки лекцию о международном положении читаю. Вопрос не по теме.
— Ну хорошо, тогда я спрошу: почему в Англии есть и наволочки, и простыни?
* * *
12.06.80. Кривицкий (завистливо) Чапчахову:
— Жену провожаете? Напьетесь сегодня?
Чапчахов гордо и с достоинством:
— Я, Евгений Алексеевич, когда жена уезжает, не пью. Я пью, когда она дома и есть кому за детьми смотреть.
Кривицкий, которого столько раз шпыняли за то, что он в отсутствие жены может и ночью поддать, а потом, пьяным, явиться в редакцию, на глазах багровеет.
— То есть пью, конечно, — только тут осознает свою оплошность и торопится ее исправить Чапчахов. Но это еще хуже.
