Две старушки — напротив меня, лицом ко мне — на передних надколесных сиденьях троллейбуса, поэтому слушаю невольно.
Первая: На лыжах ездили. В Красную Поляну. Он ее повез. Все организовал. Билеты. Костюмы лыжные ей и себе. Красивые, разноцветные. Досуг ей создать. В театр, за город.
Вторая: Активный. Повезло твоей дочери.
Первая: На несколько дней в семью уезжает. Она его от семьи не тянет.
Вторая: И правильно. И хорошо. Хоть ей передышка. От него отдохнуть.
Первая: А то работала бы на него. И постирай, и погладь…
Вторая: Вот именно. Меня — озолоти, не пойду замуж (ей лет восемьдесят). Зачем нужны — такие хлопоты?
Первая: А так — в театр сходили и по домам. На лыжах — опять отдохнула. Машина у него. Он за ней после работы приезжает.
Вторая: Здорово. А то как сейчас живут? Мужику надо, чтоб жена работала, вкалывала, зарабатывала для него, а он будет на диване прохлаждаться. В носу ковырять. Женщине надо, чтобы сразу с деньгами, с особняком, миллионера подавай.
Первая: Пишут в Интернет биографии: окончила то, окончила это, языки знаю, танцами занималась, все умею… Только если такая умная, что ж никто замуж не берет?
— Сережа, — говорил мягкий девичий голос, — пожалей меня. Мне шестнадцать.
— Нет, — гудел самоуверенный упрямый мужской, — я решил: с первого апреля до первого мая.
— Ну, Сережа… Почему так… Обязательно?
— Я решил.
Парочка сидела у меня за спиной. В автобусе было сумеречно, лампы горели вполнакала. В этом городе, куда я приехал в командировку, весь транспорт был освещен как-то призрачно, тускло.
— Ну, хорошо, будет, как ты хочешь. А потом что, Сереженька?
— Нормально. Все будет нормально.
— Ничего не изменится?
— Останется по-прежнему. Ухм. Да. Ты мне веришь?
— Мне страшно, Сереженька. Пусть будет как сейчас, как раньше. Не надо ничего.
— Ты, значит, мне не веришь? Тогда до свидания. Я сойду сейчас. И не надо за мной бежать. Больше не увидимся. Держи свои цветы.
— Постой, Сереженька. Я тебе верю. Но вот я не знаю: как будет потом. Наши с тобой… отношения.
— А, понимаю, тебе гарантии нужны, — презрительно сказал он. — Ухм. Тогда нам вообще не по дороге. — И повторил: — Я сойду.
— Как хочешь, Сереженька.
Молчание. Пауза.
— Значит, не веришь? Ухм.
— Сереженька, тебе тридцать два, а я девочка.
— Да-а-а. Ухм. Ты что же, эгоистом меня считаешь? Столько с тобой встречались, а я и не знал, что ты так обо мне… Да, обидно. Ухм.
— Не обижайся, Сереженька.
— До свидания, — словно сам себе, сказал он.
— До свидания, Сережа, — покорно ответила она.
— До свидания, Елена Филаретовна.
— До свидания, Сергей Анатольевич, вам сходить. Остановка.
— Не надо подсказывать, тем более это вас не касается.
Он не вышел.
А мне было пора. Я шел к гостинице и думал: интересно, чем у них закончится? Хотя это было ясно.
Еще несколько отрывочных, услышанных на ходу чужих фаз.
Водитель машины при виде последствий ДТП:
— Машины купили, права купили, а третью вещь не купили. Мозги.
Возле проруби для моржевания:
— У меня клыки не выросли? А то чувствую себя совсем моржом.
В троллейбусе:
— Как сельди в бочке…
— Селедкам легче, они в рассоле.
Отец ребенка — маленькому сыну, поделив зарплату на две неравные части и подмигивая:
— Это маме, а это нам с тобой.
В ДЭЗе:
— Могу предложить на выбор сантехника: русский, умеет работать, но пьяный. Узбек, работать не умеет, но трезвый.
— Я его уволил не за то, что не ходит на работу, а за то, что ему лень придумывать, почему он не ходит.
— Как можно прислушиваться к мнению человека, который постоянно опаздывает на самолет?!
— Почему паутина по углам, а в ней пауки? А как иначе бороться с комарами и мухами?
Можно ли восстановить, домыслить по этим обрывочным фразам целостный облик человека, воссоздать эдаким антропологическим методом — целый скелет и мир индивида? На мой взгляд — да! Более того, разговоры, которые звучат вокруг, рисуют удивительно точный (собирательный, как принято выражаться в литературоведении) портрет современника. Брошенные на бегу фразы, полурассказы — поведают о многом.
Чтобы закончить воссоздание картины, приведу еще одну, последнюю:
— Все хорошо, но только хочется застрелиться.