Без пяти минут бродяга
От сумы и от тюрьмы не зарекайся. Пойти с котомкой по миру не так уж и сложно. История Федора — типичное тому подтверждение. Три месяца назад он подался из затерянного среди уральских гор села на заработки в Москву. Не наобум рванул, а с адресочком работодателя — какого-то важного московского «пузика», — по блату данного знакомыми. Несмотря на то что ехал он вроде как к приличному человеку, да и сам был хозяину в лучшем виде отрекомендован, все три месяца батрачества толстосум ему платил лишь обещаниями. Терпение у Феди лопнуло, махнул он рукой на свои надежды разжиться деньгами, да вот как ноги-то унести из Первопрестольной? Денег даже на билет обратный не набирается. По наитию пришел на Казанский, надеясь взять — под честное благородное — взаймы у кого-то из сотрудников вокзала или сговориться с проводниками, чтобы взяли «зайцем» в дорогу. Ни один из его планов, естественно, не сработал. Пока мыкался туда-сюда по перрону, кто-то из персонала подсказал, что в приемной помощника начальника по вокзалу дежурит человек, который решает такие вопросы.
Так Федор попал на программу «Возвращение», действующую с недавних пор под эгидой православной службы помощи «Милосердие» на столичных вокзалах. Главный и пока единственный сотрудник проекта — мой сегодняшний «босс», соцработник Владислав, — объяснит мне потом, что огромный поток бездомных изливается на столичные улицы как раз с вокзалов, когда попавшие в финансовый капкан люди не могут уехать домой. Какое-то время они крутятся здесь, как и Федя, надеясь самостоятельно — и в подавляющем большинстве случаев безуспешно — найти какой-то выход. Окажи им в этот момент помощь, купи билет — столичные роты и полки обездоленных и отверженных не пополнятся новобранцами. Оставь на попечение их собственной судьбинушки — велика вероятность, что по Руси они пойдут бродягами.
Таких федоров через руки Владислава прошло немало. Пятая часть бедолаг — выходцы из стран бывшего СССР. Фабулы списаны одна с другой как под копирку: обманули с зарплатой, обворовали, пропил. Впрочем, в последнем люди зачастую стыдятся признаться, предпочитая напустить на соцработника драматического туману. Но Владислава провести практически невозможно.
Если у без пяти минут бездомного, подобно Федору, есть с собой паспорт (либо же справка из полиции о краже или утере документа), его просят заполнить прошение о выделении средств на билет (оплачивается из частных пожертвований на программу), а также фотографируют документ, удостоверяющий личность, — все это позже пригодится для отчетности перед налоговой. Заменой паспорту могут выступить военный билет или свидетельство о рождении. После этой нехитрой процедуры счастливчику приобретается билет на ближайший поезд до дома. Забегая вперед, скажу, что наш Федя, к примеру, сел в свой плацкарт уже через два часа после своего знакомства с Владиславом. Да не с пустыми руками: мы наскоро купили ему в дорогу дальнюю продуктовый паек.
Лекарство для мизантропа
Владислава часто вызывают на свою территорию дежурные основных московских вокзалов — Казанского, Ярославского, Курского, Павелецкого, — через которые протекает самая полноводная река искателей счастья из регионов и бывших братских республик. Работает он по будням, но на месте почти не засиживается, перемещаясь с одного объекта на другой. Дирекциям вокзалов его номер телефона известен хорошо, и как только на пороге появляется очередной проситель, его сразу же зовут на подмогу.
К слову, не все клиенты Владислава попадают под определение «неблагополучные». Недавно в сети дорожного мошенника угодила вполне респектабельная семья из Воркуты: папа, мама и двое мальчишек-школьников. Ехали в отпуск на сочинские побережья в плацкартном купе. В Тюмени на боковое место сел паренек-говорун. А в Рязани, под покровом ночи, вышел вместе с сумкой, в которую его попутчики неосмотрительно сложили сразу все свое добро: и наличность, и банковские карты, и планшеты, и телефоны, и даже паспорта. На подъезде к Казанскому вокзалу отпуск у семьи, собственно, и закончился.
Когда мы определяем Федю в зал ожидания, я, пользуясь свободной минуткой, интересуюсь у Владислава, почему он, бывший военный, подался в социальные работники.
— У меня достаточно запущенная форма мизантропии, и мой духовник решил, что один из способов лечения этого заболевания — заниматься теми, кто, с точки зрения меня, «домилосердного», не очень-то этого и заслуживал, — терпеливо объясняет мне Владислав. — Я сам работаю практически всю жизнь. Первые трудовые рубли получил еще классе в пятом: сколачивал на каникулах ящики в упаковочном цеху. А тут такой безответственный контингент, который не хочет ничего делать, злонамеренно прожигает свою жизнь, руководствуясь дурной волей, становится маргинальным…
— И как — есть подвижки в вашем воспитании?
— За три года работы я увидел этих людей по-другому. Закоренелые бездомные — это так и не повзрослевшие дети. На мир они смотрят через свой инфантилизм. Застряв в нем когда-то, они не способны воспринять те жесткие правила, которые предъявляет нам взрослая жизнь. Многие — жертвы детских психотравм, воспитывавшиеся в социально неблагополучных семьях или в детских домах, недолюбленные, недохваленные... Когда я это понял, стало легче.
«Шо дальше, потом побачим...»
В этот момент начинает отчаянно трезвонить мобильник Владислава. Ему сообщают, что на Курском вокзале застряли беженцы из Краматорска, направлявшиеся в Нижегородскую область. Сразу 11 человек! Оперативно выдвигаемся с Казанского, и через двадцать минут мы уже в приемной начальника, где на краешке кожаного дивана примостились две женщины — дочь и мать, обе — на грани истерики.
Первой берет слово женщина помоложе. Зовут ее Вика. Ей 36 лет.
— Понимаете, билеты нам в кассе продали за 14 минут до отправления поезда. А у нас — шестеро детей, включая двух грудничков в колясках, и семь сумок! Добравшись до перрона, мы увидели только хвост нашего поезда. Билеты тут же сдали, получив на руки 1800 рэ. Что нам теперь делать?! — Вику колотит мелкая дрожь. Ее мать Надежда трясущейся рукой гладит дочь по спине, пытаясь успокоить.
Ситуация действительно аховая. Переждать события на Украине большая семья Виктории еще весной решила у ее матери Надежды, гражданки России и жительницы Нижегородской губернии. В начале июня баба Надя рванула в Краматорск, под пули, чтобы помочь дочери, зятю, пятерым внукам и правнуку с переездом. Ажиотаж с билетами был страшный, и три недели пришлось ждать, пока подойдет очередь на автобус до Москвы. И вот после 18-часовой дороги, полной смертельных неожиданностей и поворотов, кажется, можно было бы облегченно выдохнуть, и тут новая, но, к счастью, быстро разрешимая проблема.
Все то время, пока идет оформление документов и покупка билетов, Вика напоминает туго натянутую струну, которая в любой момент может лопнуть. Немного отпускает ее, только когда Владислав передает ей билеты на поезд до Нижнего. Самый разговорчивый из всех взрослых — муж старшей Викиной дочери Максим.
— Какой у нас был выбор? — рассуждает он. — Когда началась вся эта заваруха, то до первых петухов нам снарядами желали «спокойной ночи!», а с четырех утра ими же приветствовали. Ополченцы строили блокпосты прямо посреди жилых кварталов. Теперь уже не разберешь, кто прав, кто виноват. Мы никому не верим. Да и не нужна нам эта политика. Нам детей поднимать надо.
Напоследок спрашиваю, каким видится этим «путешественникам поневоле» их будущее.
— Пока на три месяца задержимся у бабушки, а там побачим, шо дальше, — отвечает за всех Максим.
Алкогольная вахта
Третий вызов поступает с Павелецкого. На вокзале нас ждут миловидная девушка и опухший от пьянки, хотя, насколько можно разглядеть, достаточно молодой и симпатичный мужчина.
— Вот встретила Мишу у Новоспасского монастыря, — говорит девушка. — Парень-то, видно, добрый, хороший, скромный. Говорит, ехал на Север вахтовиком, да, попав в Москву, загулял. Несколько месяцев уже бродяжничает. Как бы ему помочь домой к матери, в Алтайский край, уехать?..
Мише 34 года. Ни о каком «домой» речи пока идти не может. Хоть и можно оформить билет Михаилу по невесть как сохранившемуся у него «военнику» (на паспорт алтайца, как он выразился, «приобули» еще по приезде в столицу), да все равно в таком виде на поезд его не посадят. «Запущенных» клиентов, кочующих по улицам Москвы не один месяц, Владислав передает в церковный пункт помощи. Туда мы Мишу и сопроводили. Тут его оставят на несколько дней, чтобы пришел в себя после запоя, проведут санобработку, откормят, если надо, покажут врачам. Лишь после этого можно будет строить планы, связанные с его отправкой к родным.
Но одной лишь покупкой билетов помощь бездомным не ограничивается. Многие бродяги, устав от уличного существования и стремясь вернуться обратно, в социум, обращаются сюда с просьбой помочь восстановить им утраченные в скитаниях документы. И сотрудникам проекта приходится обращаться в ФМС России и иностранные консульства (если в помощи нуждаются уроженцы других стран), взваливая на себя бремя общения с официальными органами. Если кто-то на это время нуждается в крыше над головой, то ему выделяют спальное место в синей палатке, стоящей во дворе пункта и способной принять разом до 50 человек, а также определяют на довольствие.
Несколько месяцев назад к палатке пришел со своей бедой 40-летний мужчина из Архангельской губернии. Пока он пять лет зарабатывал на лучшую долю, обретаясь на московских стройках и капли в рот не беря, его дом по бревнышку разобрали не в меру «хозяйственные» соседи. И когда так и не скопивший состояния строитель приехал к родным пенатам, то нашел вместо своей избы лишь остатки фундамента. Родни у него нет. Подался снова на поклон к матушке-столице, через третьи руки узнал о существовании этого пункта, куда и пришел. Несколько недель он жил в палатке, пока снова не нашел работу и не встал мало-мальски на ноги.
Счастливый билетик
На улицах Москвы живет, по разным данным, от 12 до 50 тысяч бездомных. И вполне сносно: в отличие от многих других городов, столица к бродягам хлебосольна. Здесь тебя и потчевать будут регулярно (не от шеф-повара меню, конечно, но утолить голод вполне позволяет), и ночлег предложат, и оденут. Мыться, кстати, можно хоть каждый день — в разных концах столицы при социальных пунктах открыты душевые (есть они и на Никольской). Так что практически у каждого бомжа есть график «кормежек-помывок-ночевок». Остается только приложить усилие и дойти до социального пункта. Но многих и на это не хватает: хмельная анархическая вольница затягивает быстрей и крепче самой окаянной болотистой топи. Год-два, и точка невозврата уже пройдена. На словах они, быть может, еще и хотят покончить с бомжеванием, — на деле иного пути, кроме скитальческого, у них уже не остается. Одни окончательно спиваются, теряя интерес ко всему, кроме алкоголя; другие поздно спохватываются — уже тогда, когда за давностью лет бывшие когда-то близкими люди вычеркивают их из своих жизней (и квартир).
Хотя в каждом правиле не без исключений. Например, пару месяцев назад с помощью «Милосердия» вернулась в Ростовскую область, к дочери и внучке, 70-летняя женщина, прожившая в московских переходах и подъездах больше 14 лет и промышлявшая попрошайничеством. Когда-то она совершила две фатальные ошибки: отдала дочь в детдом, а потом, когда та выросла и, простив мать, позвала ее к себе, стала обворовывать свою же кровинушку. Случился скандал, и Татьяна Степановна, хлопнув дверью, подалась в Москву. Думала, что дочка навсегда вычеркнула ее из жизни и второго шанса не даст. Но это оказалось не так. После разговора с соцработником дочь, пытавшаяся, к слову, в начале 2000-х годов разыскать непутевую мать через программу «Жди меня», согласилась ее принять. Узнав про это, Татьяна Степановна долго не могла успокоиться, повторяя как заведенная: «Не может такого быть. Не может она простить. Нельзя такое прощать». Сейчас бывшая бездомная обрела кров и ждет, когда ей принесут ее первую пенсию.
В круге неприкаянности
К сожалению, помочь можно далеко не всем. Едва ли не дольше всех других задержалась в числе постояльцев синей палатки 61-летняя Лидия Михайловна из села Николаевка Одесской области (она тут с минувшей зимы). Много лет назад она похоронила единственного сына, вскоре после этого лишилась дома по злому умыслу то ли двоюродной сестры, то ли тетки, и вынуждена была жить приживалой у старшего брата, не слишком обремененного родственными чувствами, и батрачить на клан местных цыган. Однажды в Николаевку к ее оседлым работодателям завернули на отдых цыгане бродячие и предложили Лидии Михайловне махнуть на заработки. Она недолго думая согласилась. Путь до Первопрестольной проделали на машине. В Москве сняли для нее и еще двух попрошаек («цыганских хлопчиков», как отзывается о них баба Лида) комнату. Просить подаяние женщину поставили неподалеку от площади трех вокзалов.
— В первый день я принесла их главному 11 тысяч рублей, во второй 16, в третий — больше 20 тысяч.
На этом заработки прервались. Вечером третьего дня заглянувший за выручкой ромалэ отправил украинку в магазин за продуктами, а когда она вернулась на съемное жилье, цыган (включая и обоих хлопчиков) как ветром сдуло. Растворились в неизвестности вместе с ее вещами, документами, заработками и сбережениями.
Сейчас Лидия Михайловна застыла в неизвестности. С одной стороны, возникла заминка с восстановлением ее документов, поскольку украинское консульство отвечает, что такой человек на территории страны не зарегистрирован. С другой, даже если восстановит она свой паспорт, податься ей все равно некуда. Нигде ее не ждут, и никому она, неприкаянная, на этой земле не нужна.
