МК В ВОСКРЕСЕНЬЕ Разбирая старые бумаги, нашел дневник, про который даже забыл, что его вел. То есть - какой дневник... Несколько корявых страничек черными чернилами в блокноте. 1975, 1976, 1977 годы... Значит, я только начал работать в "Литературной газете", куда пришел после журфака в 1973-м... 1 сентября, 75, понедельник В самом начале рабочего дня в редакцию зашел Анатолий Алексин - идет его рецензия на Прилежаеву. Потихоньку разговорились. На что-то я ему пожаловался. И он рассказал: "Вчера разговаривал со своим приятелем, крупнейшим нейрохирургом. И тоже стал жаловаться. И он сказал: "Толя, вот я тебя приглашу завтра к себе, посмотрю на твой мозг через шведский бинокль - а он все видит - и скажу: "Ничего у тебя нет, но я все-таки положу тебя дней на десять к Блохину". Ты скажешь: "Нет, я сейчас не могу, я уезжаю в Коктебель". А я скажу: "Нет, ты в Коктебель не езди, а ляг к Блохину". И все твои прежние горести покажутся тебе венецианским карнавалом". 16 июня 1976 Зашел к Владину (в "Лит. Россию"), у него Слава Смирнов. Разговор о Мих. Казакове, бывшем авторе 16-й полосы (фразы "Пуля пробила пряжку и попала в гречневую кашу", "А кому пирожки с напильниками?" - кричали торговки у ворот тюрьмы"). В ФРГ у него вышла книга таких фраз. Этот Казаков сошел с ума. Слава с ним говорил, потом засомневался: "Вроде нормальный". "А хочешь, я тебя научу, как сойти с ума? - сказал Казаков. - Покупаешь в аптеке две пачки пургена, принимаешь. Пишешь записку: в смерти моей прошу никого не винить... Когда приезжает неотложка, ты уже по горло в говне, так что они подойти к тебе не могут, и кричишь: "Прощайте, товарищи, прощайте!" Они тебе на расстоянии втолковывают, что от пургена никто не умирал, а ты им: "Всех вас прощаю, не держите на меня зла..." И без дополнительных проверок сразу дают инвалидность, 34 рубля пенсии и не заставляют ходить на работу". Владину пришел денежный перевод на имя Владина Владимира Михайловича. Владин пошел на почту получать. Не дают. Фамилия-то Вольфсон. Про литературный псевдоним ничего слышать не хотят. Пришлось брать доверенность от Владина В.М. на получение денег Вольфсоном В.М. 8.7.77 Анатолий Курчаткин рассказывал, как молодой поэт С. облизывал Сорокина (главный редактор издательства "Современник"), чтобы тот издал первую его книгу. Поехали на дачу к Сорокину. Зима, мороз. И вот идут на станцию: Сорокин в пальтишке, жена его - в пальтишке, и только здоровяк С. - в тулупе. У Сорокина с супругой зубы так стучат, что С. не по себе. Он снимает тулуп и укутывает... Кого, вы думаете? Ну, разумеется, не женщину, а Валентина Васильевича... Чапчахов рассказал, как Всеволод Кочетов, окая, изображал Солоухина. - Как живешь, Володя? - Да вот, шубу бобровую справил. Дом новый в Олепино построил. Машину купил. Коллекцию икон пополнил. - А чего такой грустный? - Народ плохо живет. 11.11.77 В редакции совещание критиков. В разговоре принял участие Чаковский. Некоторые моменты интересны. Андрей Турков предложил дать удар по графоманам, по "миражам". Александр Чаковский, главный редактор "ЛГ": - Я против. Не надо выкидывать такого лозунга. Миражи не надо развенчивать. Думаете, мне не хочется иной раз врезать правду-матку по Георгию Мокеевичу или Михаилу Алексееву? Такая кампания не нужна. А.Турков: - Засилье графоманов. В частности, Сергей Островой. А.Чаковский: - А мне он, думаете, не надоел? Он ко мне заходит без стука и прямо так говорит: "Саша, до каких пор это будет продолжаться?" - "Что продолжаться?" - "Восемь месяцев у вас лежат мои стихи. За это время меня напечатали в "Огоньке" и т.д. Так я ему что должен сказать? "Сережа, я тебя не только не напечатаю, но более того, я сейчас дуну - и тебя не станет. Потому что ты, Сережа, мираж..." С.Штут: - Но ведь Белинский выступал с критикой и не боялся. А.Чаковский: - Не знаю, в каких отношениях он был с Николаем I... А.Чаковский о Трифонове: - Я сам жил на Болотниковской... Я - болотниковец. И я помню, как я смотрел на Дом правительства. Трифонов что сделал? Он человеку тридцатых годов приклеил взгляд человека пятидесятых. То же и Бондарев. Когда в "Тишине" приходят арестовывать отца, то герой смотрит на "малиновые околыши" с ненавистью. Это неверно. Он мог так подумать: "Ошибка. Все разъяснится". Но если он смотрел на этих людей с ненавистью - он антисоветчик. Это - кардинальный вопрос. На короткое время директором Центрального Дома литераторов был назначен Николай Батрак, бывший инструктор горкома партии, а до того - секретарь парткома Союзгосцирка. (Мой дядя, главный художник Союзгосцирка, встречаясь с Батраком в ту пору, шутил: "Работай как следует, станешь из батраков хозяином". Может, той шутки Батрак ему и не простил? И стал сводить счеты уже с сестрой шутника-художника, моей мамой?) Кучерявый, стройный, роскошно одевавшийся, усатый, Батрак производил опереточное впечатление. Очень быстро он, сменив на посту директора ЦДЛ легендарного патриарха среди "домовых" всех клубов творческой интеллигенции Бориса Филиппова, принялся выкорчевывать прежние, филипповские кадры. Выпроваживать - кого на пенсию, кого - на улицу. Я пытался с Батраком поговорить - он лишь улыбался и объяснялся в любви - и ко мне, и к моим родственникам. А сам исподволь и упрямо продолжал гнуть свою линию. Распространеннейшая чиновничья уловка: в лицо говорить одно, а за спиной совершать другое. (Капитализм нас освободил от двуличия при увольнении и приеме на работу, никто ни от кого не зависит, политес урезан до минимума, все решают деньги, а не иллюзия хороших отношений.) Беда была в том, что с Батраком очень сложно оказалось бороться. Именно своими связями он и был силен. Я пошел к Верченко - второму лицу в иерархии Союза писателей. Верченко выслушал меня благосклонно, но немного нервно. Впоследствии я сообразил: ведь Батрак после горкома партии долго работал в структуре Союза писателей, возглавлял бюро пропаганды. Вероятнее всего, Верченко рассказал ему о моем визите. И тут уж пошла борьба не на жизнь, а на смерть. Кто победит? "Старики", отдавшие Дому не один десяток лет жизни, или новые ставленники? Неверно предполагать, что в горкоме партии работали одни негодяи и ублюдки. Много было порядочных, умных, болеющих за справедливость людей. Одним из таких был инструктор отдела культуры Геннадий Алифанов. К нему я и отправился. Не стану передавать всех подробностей наших переговоров, скажу только, что человек этот проявил потрясающее мужество и столь же потрясающее безрассудство. В друзьях Батрака ходили и тогдашний начальник Алифанова, заведующий отделом культуры МГК КПСС Глинский, многие секретари горкома партии, весь Краснопресненский райком партии пользовался расположением нового директора ЦДЛ - здесь нужно напомнить, что писательский дом в то время был закрытым элитным заведением, вход осуществлялся строго по пропускам, попасть на какое-либо мероприятие или в ресторан постороннему было немыслимо. Батрак щедро раздавал пропуска своим дружкам. (Знаю об этом, потому что именно мама и занималась выдачей удостоверений и каждый день получала от Батрака списки тех, кому надлежало выписать "ксиву".) Знал об этих связях и покровителях Батрака и Алифанов. Но на следующем же партийном собрании ЦДЛ Геннадий Владимирович, выслушав выступления ораторов, сам взял слово и сказал, что у горкома партии есть претензии к директору Дома. Нельзя разбрасываться опытными кадрами, нельзя разрушать традиции. Что началось! Батрака увели с сердечным приступом, старые работники возликовали, а приспешники Батрака испугались. Начался телефонный перезвон. "Кто уполномочил Алифанова произносить такую речь?" Выяснилось: никто не уполномочивал. Глинский его вызвал: "Какое право вы имеете говорить от имени партии? Всего горкома?" Алифанов ответил, что поступил, как подсказала совесть. И его уволили. С волчьим билетом. (Хотя - вот оно, торжество порядочности. Через несколько лет началась перестройка и всех гонителей этого смелого человека поперли из горкома, их постигла жалкая участь: всесильного Глинского, например, отправили руководить Выставкой достижений народного хозяйства... Алифанов же к тому времени стал крепким профессионалом в области издательского дела и мог не опасаться за свое будущее. Но первое время ему пришлось очень нелегко.) Однако дело было сделано. Партия, не любившая скандалов и не умевшая отказываться от произнесенных слов, постановила одновременно с изгнанием Алифанова устранить и второго виновника происшествия - Николая Батрака. Его то ли вернули в цирк, то ли перевели в Гос- или Росконцерт, разумеется, на руководящую должность, но с учетом допущенных ошибок не слишком высокую. Впрочем, учитывая его опереточную внешность, новое место службы как нельзя более точно ему подходило. Батрак не стал хозяином. Вкладываю в эту фразу расширенный смысл. Имея в виду не только ЦДЛ, но и всю нашу страну.
