Штирлиц отмечал Новый год в тесном и прокуренном гаштете на Крюгерштрассе. К полуночи уже было выпито немало шнапса и пива, съедено немереное количество свиных ножек с тушеной капустой, и, когда раздался скрежет старинных часов, отбивающих двенадцать ударов, завсегдатаи кабачка встретили его нестройными криками “Хайль” и “Прозит”. Смазливая дочка трактирщика, пышнотелая и краснощекая, как истинная арийка, крутанула ручку настройки радиоприемника “Телефункен” в поисках модного фокстрота, и тут зальчик гаштета наполнился торжественными звуками неизвестной мелодии: “Ту-тум-ту, ту-тум-ту...” Услышав знакомые звуки, Штирлиц встал по стойке смирно, одернул черный френч с погонами штандартенфюрера и громко запел в такт мелодии, четко чеканя слова: “Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь...”
Из его глаз катились слезы умиления, подбородок был вызывающе вздернут вверх к потолку, где красовалась огромная свастика, разукрашенная гирляндами. Сидевший рядом Мюллер опасливо покосился на соседа, но тоже встал рядом и попытался подпевать, забавно коверкая торжественные слова своим милым баварским акцентом — он знал, что геноссе Штирлиц не любит, когда шутят над его патриотическими чувствами. Поднялись и остальные эсэсовцы из их компании.
В конце первого куплета Штирлиц сбился с ритма — он забыл слова припева и с надеждой посмотрел на Мюллера. Тот растерянно захлопал ресницами и неожиданно запел: “Дойче зольдатен унд официрен...”
— У, сволочь фашистская, — грязно выругался Штирлиц и выбросил вперед кулак, но опытный Мюллер ловко уклонился от удара. — Гимн выучить не можешь, всех бы вас на фронт отправить.
Он долго потом расхаживал по ночному Берлину и все пытался вспомнить слова гимна, громко выкрикивая в темноту отдельные фразы “Да здравствует созданный волей народов...”, “Нас к торжеству коммунизма ведет...”. Постовые полицейские прятались в подворотнях. Дома Штирлиц достал рацию и морзянкой отстучал в Москву: “Алекс — Юстасу. Пришлите текст гимна”.
... Через неделю Центр направил Штирлицу новую радистку.
* * *
Патриотизм — дело тонкое, можно сказать — философское. Патриотизм либо есть, либо... о нем можно говорить. Это кому как нравится, ну и от воспитания, конечно, зависит. Если впитал с молоком матери любовь к трем березкам — это одно, если внял, что “широка страна моя родная” — это другое. Опять-таки, патриотизм бывает разный, например, с приставкой “национал”, а вот, говорят, есть еще “квасной”. Любовь к своей семье, родному городу или деревне — это ведь тоже патриотизм! И поди-ка разберись, какой из них лучше, какой хуже. К слову сказать, на почве патриотизма можно и повздорить — если оппонент не такой истинный патриот, как вы.
Сегодня Россия проходит очередное испытание патриотизмом, камнем преткновения стал на этот раз гимн. И страсти, заметим, разгорелись нешуточные, разделившие общество на две половины, как во время Гражданской войны. Одни требуют вернуть старый советский, на музыку Александрова, вторые настаивают на “Славься” Глинки, представлявшим лицо России в последние восемь лет. Есть и другие варианты, типа предложения Аллы Пугачевой принять в качестве гимна ее песню (а что, “Мадам Брошкину” народ уже наизусть знает) или уж вернуться к “Боже, царя храни”, раз решили повернуться к, так сказать, истокам.
Дума безумствует — надо спешно придумать, какой же стране гимн дать. Народные избранники, позабыв о прочих законах, проектах, чтениях и прениях, обсуждают сегодня только эту тему. Из разных углов зала заседаний только и слышится: “Даешь Александрова!”, “Даешь Глинку!” Композиторы небось в гробах не успевают вертеться от частых поминаний своих имен.
Коммунисты и аграрии ради возвращения советского гимна на музыку Александрова в ранг государственного готовы на любые уступки правительству. Даже на утверждение государственной символики — герба и флага — ненавистных ими двуглавого орла и российского триколора. Только бы услышать в новогоднюю ночь после боя курантов на Спасской башне Кремля знакомое до боли “ту-тум-ту, ту-тум-ту”. Встать, пропеть первую знакомую строчку и еще пару отрывочных слов, хлопнуть рюмашку под хрумкий огурчик и еще долго потом украдкой, так, чтоб увидели соседи, смахивать скупую мужскую слезу. “Эх-ма, как в старые времена...”
И это, без всякой иронии, тоже называется патриотизмом. По крайней мере о нем можно говорить, в смысле — рассуждать.
А темку-то подбросил не кто иной, как наш президент Владимир Путин. Нет, конечно, и до него такие разговоры были, мол, как же гимн без слов у страны, негоже это. И до поры до времени Владимир Владимирович мучительно вслушивался во время зарубежных визитов в звучащую в аэропортах незнакомую мелодию, пытаясь разобрать, когда наш гимн в его честь играют, а когда чужой. То ли дело “Ту-тум-ту, ту-тум-ту!” — ни с каким другим не спутаешь. Президентская идея вернуть старый гимн с новыми словами пришлась по душе многим. И объяснения тому нашлись, и комиссии разные были созданы — это ж столько денег на гимне кому-то перепало! Дело это нешуточное, и подходить к нему серьезно нужно, средств не жалеючи, ведь других-то бед и проблем у нас нет. Зато теперь люди в Приморье будут замерзать со словами гимна на устах!
Ладно, не нравится сейчас Путину Глинка. Потом мы изберем нового президента с другими музыкальными симпатиями (Ельцину, например, Александров до сих пор не по душе) и опять будем менять гимн? Вон французы все свою старую “Марсельезу” играют, весьма, кстати, нелицеприятную для буржуинов и капиталистов песенку, и ничего, не устраивают всенародных дебатов. Да и слова “Марсельезы” во Франции вряд ли все знают, равно как и в Соединенных Штатах песню-гимн “Янки дудл”.
...Однажды в армии, пожелав проверить патриотизм нашей роты, капитан Яковлев предложил спеть каждому из нас гимн Советского Союза — видимо, ему просто занятие по политподготовке лень было тогда проводить. Семьдесят человек по очереди добросовестно выдавали речитативом первые несколько строк гимна и сконфуженно смолкали.
Капитан был спортсменом и вряд ли хотел привить подчиненным хореографические навыки, а, как казалось, искал лишь повод, чтобы устроить очередной марш-бросок в полной выкладке. Но он был добр в тот день и рассказал нам по этому поводу анекдот-притчу. Во время войны во Вьетнаме к американскому полковнику привели трех солдат, которые якобы сбежали из вьетнамского плена. “Сейчас мы проверим, кто из вас американец, а кто засланный шпион, — сказал им полковник, заподозривший что-то неладное. — Пойте гимн Соединенных Штатов”. Первые двое едва проблеяли несколько слов, а третий отчеканил весь текст. Вот его-то и приказали расстрелять. “Настоящий янки не знает своего гимна, — рассмеялся смышленый полковник. — Его может выучить только шпион”.
Гимн Советского Союза все же пришлось зазубрить. Уж больно часто его приходилось петь на торжественных вечерних поверках, устраиваемых в армии накануне каждого праздника. Слова потом быстро выветрились из головы, но в памяти накрепко засел звук полковой трубы, протяжно выводившей после исполнения оркестром “Ту-тум-ту, ту-тум-ту” милый сердцу сигнал “Отбой”.
* * *
Поседевший и постаревший Штирлиц подал рапорт об отставке, ушел на пенсию и вернулся в Москву. Отчитавшись перед Юстасом о многолетней работе в тылу врага, он поздним вечером возвращался к себе домой. Скрипел под ногами морозный снежок, белые пушинки бесшумно ложились на полковничьи погоны и каракулевую папаху. “Красота-то какая, — думал Максим Максимыч. — Не то что в этом мрачном Берлине”. Перед его домом горела помойка, и Штирлицу пришлось пройти через клубы вонючего дыма. Он улыбнулся: “Дым Отечества нам сладок и приятен”. Потянуло запеть что-то торжественное, и Штирлиц сложил губы в трубочку: “Ту-тум-ту, ту-тум-ту...” Жаль, не было рядом Мюллера, он все-таки выучил тогда гимн Советского Союза по шифровке из Центра. А вот сам Штирлиц так и не успел...
