Вчера после полуторамесячного перерыва вновь открылся Мавзолей Ленина. Ажиотажа в широких массах россиян это не вызвало.
Очереди не было. После того как через Мавзолей прошла небольшая экскурсионная группа, он пустовал еще минут пять. Впору было решить, что россияне окончательно выкинули Ленина из головы, но тут наконец появились мама с дочкой, прибывшие из Самары. Вместе мы спустились по ступенькам и с некоторой опаской вошли в склеп, где лежит Владимир Ильич.
На вид он совсем не изменился. Точно такой, как был тридцать лет назад, когда я его видела в последний раз. Однако на самарцев Ленин произвел сильное впечатление. “Он живой?” — спросила девочка. “Мертвый”, — сердито сказала мама. “Я имею в виду, настоящий или сделанный?” — решила уточнить дотошная дочка. Тогда милиционер, стоявший в углу, приложил палец к губам и просвистел: “Т-с-с-с”. Мама вздрогнула и потянула дочку на выход к солнцу.
“Вам понравился Ленин?” — спросила я, когда мы вышли на воздух. Мама неопределенно пожала плечами и поскорее отошла. Но из Мавзолея уже выходили следующие посетители, и я бросилась к ним — делиться впечатлениями.
Два московских студента объяснили, что Ленин им не очень понравился. “Какая-то кожа у него не такая, — сказали привередливые студенты. — Наверно, не бреется”.
Мужчина средних лет из Ставрополя тоже был не в восторге: “Я думал, он больше похож на настоящего мертвого человека. А он какой-то слишком блестящий”.
Пенсионер Анатолий Михайлович объяснил, что он инвалид войны, сам долго работал здесь, на Красной площади, и когда работал, частенько заходил в Мавзолей. Но теперь он уже десять лет на пенсии и вот сегодня решил прогуляться, а заодно зайти к Ленину. Никаких изменений, происшедших с ним за десять лет, он не заметил. Так же буднично отозвалась о своем визите в Мавзолей Любовь Николаевна: “Мне как пенсионерке все это близко и понятно, я сама жила в те годы, так что впечатление обычное”.
Чуть больше удалось узнать от пожилого господина, посещавшего Мавзолей вместе с внуком лет тринадцати. “О, я еще помню, как они лежали вместе со Сталиным! — заметил господин. — Конечно, Ленина тоже лучше было бы похоронить. Я слышал, нашли его завещание, он просил, чтоб его похоронили в Петербурге. Но сейчас такая обстановка, коммунисты будут против, и, конечно, никто не хочет разжигать страсти...”
Заодно я поинтересовалась и у внука, как ему понравился Ленин. Внук сказал: “Это был великий человек. Он такое натворил! Если бы его не было, неизвестно, каким бы был мир сейчас. Скорее всего, все было бы по-другому”.
“Мальчик живет во Франции, — вздохнул господин. — Уже пять лет. Им оттуда все видится по-другому”.
“Но вам не жутко от того, что это настоящий человек лежит под колпаком, уже много лет непохороненный? — спросила я. — Во Франции ведь, кажется, нет мумифицированных правителей”. Внук сказал, что у французов тоже есть свои приколы. Например, блюдо, на котором когда-то лежала отрубленная голова императора, — его показывают в музее...
Красная площадь была перекрыта, и гулять по ней не дозволялось. Брусчатка бесконечными рядами блестела на солнце в отсутствие москвичей и гостей столицы, и только в одном месте — метрах в двадцати от Мавзолея — глаз останавливался на рыжем пятне. Там спала собака — обычная лохматая бездомная дворняжка. Ее затрапезный вид резко контрастировал с торжественной и благоговейной обстановкой, навеянной близостью Ленина. Но почему-то никто ее не прогонял...
