О чем расскажет новая книга Андрея Яхонтова “Роман с мертвой девушкой”, которая будет презентована на традиционном празднике “МК” в Лужниках (он состоится в воскресенье, 24 июня)? Ее герой, наделенный чудовищной, квазимодской внешностью и сам себя обрекший в связи с этим трудиться на кладбище, неисповедимыми путями попадает на телевидение и становится ведущим передачи “Красота спасет мир”. Вот каковы его впечатления и приключения от первых шагов на новом поприще.
Особенностью и принципом селекционной деятельности Гондольского и Свободина была методика вовлечения в вещательный процесс представителей самых разных социальных слоев, чем достигалось необычайно широкое участие в профанации всех без исключения возрастных групп и кастовых сегментов. Диаспора, удовлетворенная наличием на экране своего делегата, мнила: ее интересы учтены и соблюдены, то есть полномочно воплощаются, поэтому становилась горячей сподвижницей творимой вакханалии. Одним из выдернутых с тощего солончака народного быта и пересаженным на тучное поле тележнивья плодородным колосом, сразу пустившим корни и без проволочек прижившимся, стал врач-травматолог Левон Захер, подвернувшийся Гондольскому после драки на ипподроме, в которой мой жемчужный поводырь огреб вывих предплечья и многочисленные ушибы. С подозрением на трещину в голеностопе он был доставлен в ближайший медицинский стационар, где непосредственно в момент наложения шины произошло его знакомство с эскулапом, сразу потрафившим пострадавшему виртуальщику хамским обхождением и распущенной внешностью. Костоправ пришелся ко двору и Свободинскому семейству и вскоре получил в безраздельную аренду передачу “Лечение: за и против”, которую вел, восседая в ржавом гинекологическом кресле и обрядившись в замызганный салатного цвета халат и несвежую шапочку с кокардой-крестом. Вместо рассусоливаний о лекарствах и закаливании эскулап травил бородатые анекдоты и замшелые байки. Его рецепт: “минута смеха продлевает жизнь на тыщу лет и заменяет стакан сметаны” был принят на ура долболобами-зрителями и вскинут на щит лудильщиками нескончаемого телекарнавала.
Драматической стороны бытия, согласно версии этих шпрехшталмейстеров, не существовало, она по умолчанию была ими упразднена, ампутирована, исключена из системы консолидированного околпачивания.
Основополагающим и незыблемым постулатом оставался нарочитый показ-навязывание — наперекор несчастьям и бедам, сыплющимся на страну — лыбящихся, веселящихся, счастливых и беззаботных харь. Проливалась кровь, шахтеры задыхались в шкерах, ребятишки целой школы оказывались в заложниках, а экран упрямо демонстрировал ржущих, острящих, щерящихся, выдрючивающихся — рот до ушей — ряженых. Кредо: какие бы ужасы ни происходили, а проблемы ни обрушивались — хохотать! — находило оправдание в безупречно гуманной мотивировке: “в жизни мало радости”. Вот организаторы общенационального досуга и спешили подарить приникшим к многопрограммному “магическому кристаллу” олухам — праздник, бесконечную расслабуху и передышку.
Количество серьеза урезали, зато множились шутейные, развлекательные скоморошьи ассамблеи. Коверные всех мастей реготали и марионеточно дергались, предваряя репортажи о терактах, подъелдыкивали и разыгрывали друг друга, сдабривая сообщения о природных и авиационных катастрофах, ухохатывались до колик, комментируя сводки военных потерь, отпускали сальности и двусмысленности, если речь заходила об угрозе эпидемий…
Вскоре врач-убийца возглавил и еще одну передачу — “Миг правды”. Спору нет, он годился для этой роли как никто. В хирургическую операционную, откуда велась теперь трансляция (ведь искатель Истины анатомировал действительность!), залучал тузов, помогавших ему с защитой диссертации, а также представителей многочисленных статистических контор. Ох и врали, ох и пудрили мозговые канавки, ох и вешали лапшу его сообщники-прохиндеи! Все под стать ведущему, заявлявшему, что его отец, матрос с затонувшей подводной лодки, завещал сыну всегда гуторить правду и только правду. Ударяя кулаком в гулкую, как набат, обтянутую тельняшкой грудь, фанфарон клялся честью и здоровьем матери (умершей десять лет назад), что не лгал и не грешил ни на йоту и никогда — и снова врал, паясничал, оставаясь при этом наигранно взволнованным. Расщедривался порой (коли речь шла об утопшем папаньке) пустить горькую слезу. Отец его был жив-здоров и слал сыну письма и фляги самогона из жаркой ставропольской станицы, где безвыездно провел свой век, работая комбайнером. Слушая небылицы, я не удивлялся, что рейтинг фальшака растет по дням и по часам и переваливает за тысячу процентов — очередная наглая издевка над здравым смыслом, торжество бахвальства и безалаберщины, результат усилий большого коллектива единомышленников, но прежде всего, конечно, итог стараний псевдодоктора. Такой была добытая им Истина.
