Мой дядя Шура (1914-2004) открыл свою страшную тайну почти перед смертью. Он прожил честную и глубоко порядочную, очень правильную жизнь. C 12 лет работал на известном московском заводе, с трёхлетним перерывом на войну. Когда же она началась, дядя Шура, похерив бронь ценного специалиста, добровольцем ушёл на фронт.
В 1941-ом его часть попала в обычное для того времени окружение и в скоротечном бою была рассеяна. Дядя Шура, замкомвзвода связи, отстреливался до последнего патрона — схоронился от немцев, а не сдался в плен вместе с остатками части во главе с командиром, раненым полковником.
А потом выбирался к своим, таща на себе тяжеленную катушку с проводом — военное имущество, за которое отвечал. Не бросил и трёхлинейку, пусть и без единого патрона, зато с примкнутым штыком. Разве что закопал свои документы в заветном месте, оставшись лишь с тем самым нательным солдатским жетоном....
Тайна, которую он хранил всю жизнь даже от жены, ортодоксальной большевички, была, по его разумению, изменой Родине. На пятый день, когда он, охлявший, пробирался к линии фронта на звук канонады, за поворотом лесной тропинки столкнулся нос к носу с рыжим немцем, с белесыми ресницами да голубыми глазами. Дядя Шура опешил не только от неожиданности, но и оттого, что и сам был таким же рыжим, с белесыми ресницами да голубыми глазами. Немец, видать, растерялся потому же поводу.
И, не сговариваясь, оба рыжих, с белесыми ресницами да голубыми глазами, повернулись и побежали в разные стороны. Но далеко отбежать не хватило сил: немец тоже охлял, отбившись от своих и заблудившись в лесу. Отлежавшись, он стал размахивать из-за куста шмайсером с намотанным носовым платком.
Вот тут дядя Шура струхнул уже не на шутку: только пленного ему не хватало! Но супротивник сдаваться не собирался, а предложил перемирие. В знак миролюбия отложил шмайсер в сторону. Дядя Шура тоже отложил бесполезную трёхлинейку, но, на всякий случай, незаметно снял штык, сунул в сапог и опасливо пошел навстречу немцу....
В общем, уселись они рядышком на поваленном дереве:
— Алоиз!
— Александр!
Алоиз угостил дядю Шуру сигаретой, и ударил себя в грудь:
— Ich bin Kommunist! (Я — коммунист!)
Честный дядя Шура его огорчил:
— Und mich — gibt es nicht! (А я — нет!)
Тем не менее они, солдаты, вырванные из мирной жизни, потому как вожди не отыскали общего языка, нашли свой общий язык. Дядя Шура знал немецкий через идиш, близкий к австрийскому диалекту.
Враги честно поделились тем, у кого чего было, у немца в ранце из телячьей кожи — шнапс и галеты, у дяди Шуры в брезентовом "сидоре" — огурцы, нарванные на огороде, и сухари. Вместе отправились искать, каждый своих.
Естественно, немец своих нашёл первым, лес уже был в германском тылу. Он велел дяде Шуре подождать на этом месте, но тот не остался, а спрятался поодаль, наблюдая за "этим местом". С час немца не было, дядя Шура решил "не вернётся!", и дрожал: вдруг выдаст?
Но Алоиз, вернувшись, выдал не его, а ему — несколько банок консервов, буханку немецкого хлеба и даже целую коробку непонятно где взятых патронов для трехлинейки.
Быстренько обменялись адресами для встречи после войны, если выживут. Немец в победу Гитлера не верил, хотя до Москвы оставалось рукой подать, и Геббельс трубил о скором параде на Красной площади.
Дядя Шура, опять же, бумажку выбросил, но адрес запомнил. Так же выбросил и патроны, лишь зарядив винтовку - чтобы избежать вопросов "особиста": почему не израсходовал боезапас? И, после ещё недели передряг, перешёл линию фронта и воевал до 44 года, когда последний раз был ранен, уже тяжело, и инвалидом вернулся на свой родной завод.
Немца он искать не стал, опять же, убоялся КГБ. Немец его тоже не нашел, видать, в живых не остался.
В общем, дядя Шура прожил честную жизнь самого простого себе маленького человека. Рыжего, с белесыми ресницами да голубыми глазами. Он протрубил на заводе до 78 лет, и, почти оглохший и ослепший, там же, уже в качестве ветерана войны и труда, активно участвовал в общественной жизни до самой кончины.
И даже где-то в конце 80-х выступил в самой популярной перестроечной программе "Взгляд". В незамысловатом сюжете про магазин, где мебель, предназначенную инвалидам войны, пустили "налево", оставив их с "безом".
Как же бедный дядя Шура оказался в этой компании обделенных дорогим импортным гарнитуром? По обычаям тех лет его напропалую эксплуатировали ушлые родственники жены, приобретая через него дефициты. Вот он и оказался перед камерой "Взгляда", и сказал своё слово в эфир, пусть и единственное за всю жизнь. Но зато так выразительно, что режиссёры программы включили в передачу на всю ещё советскую страну: "Безобразие!".
