Редкий по нынешним временам шанс пообщаться с «хорошими и добрыми» иностранцами выпал Владимиру Путину. Во вторник впервые после обнародования вести о своем третьем президентском пришествии ВВП окажется за границей. И о, радость! Этой самой «заграницей» будет Китай — единственная мировая держава, где Владимиру Владимировичу не станут задавать каверзных вопросов о «поруганной российской демократии».
Символизм в политике — великая вещь, даже если символические жесты становятся таковыми случайно. Например, в немецкое общественное сознание намертво врезался образ: президент США Джон Кеннеди, глядя на только что возведенную Берлинскую стену, торжественно сообщает ликующей толпе: «Я — берлинец!». И не важно, что немецкий язык президент США знал плоховато: в дословном переводе его слова звучали как: «Я — гамбургер!». Символическое значение речи Кеннеди оценили все.
Символизм вояжа Путина в Пекин тоже может быть следствием случайного стечения обстоятельств. Премьерский график внешнеполитических мероприятий верстается заранее. И я сомневаюсь, что ВВП с его манией секретности заранее предупредил свою свиту: в сентябре я сообщаю о своих планах вернуться в президенты. А первая зарубежная поездка после этого должна быть не куда-нибудь, а только в Китай!
Но даже если так вышло и случайно, то своим визитом в Пекин Путин посылает Западу ясный сигнал: ах, вы меня не любите и не цените? Ну раз так, то на вас свет клином не сошелся! В случае чего мне есть к кому прислониться! С точки зрения внешнеполитической тактики расчет безошибочный. А вот с точки зрения внешнеполитической стратегии вовсе нет.
Поэтому мой непрошеный совет почтенному Владимиру Владимировичу на китайской земле: не умиляйтесь там слишком сильно, о наш вечный лидер! Единство взглядов на общественный строй — это еще не все. Помните, что ласковые драконы встречаются только в фэнтези.
Получив в следующем году новую-старую должность, президент Путин III во внешнеполитическом отношении будет напоминать участника детской эстафеты — с ногами в мешке и руками, завязанными за спиной.
Нет, никто на Западе не откажется иметь дело с лидером России. Принципы принципами, а интересы интересами. Но если бы человек руководствовался только холодным расчетом, а не эмоциями, он был бы уже не существом из плоти и крови, а андроидом. В каждого из нас встроена система опознавания «свой-чужой». И в реалиях 2011 года Путин окончательно превратился для Запада если не в полного «чужака», то уж точно не в «своего».
«Допустим, что с возвращением Путина реальных фундаментальных изменений не произошло, — объяснил недавно в „Нью-Йорк таймс“ этот феномен известный эксперт Самуэль Шарап. — Но восприятие уже поменялось: России будет труднее убедить уже скептически настроенную публику в Америке и Европе, что их политики в конечном итоге не столь уж различны. И тем, кто на Западе принимает решения, придется учитывать этот скептицизм — вне зависимости от того, насколько взаимовыгодным является сотрудничество Запада и России».
В таких условиях у официальной Москвы резко возрастает соблазн попытаться найти альтернативу Западу. Такая идея, собственно, будоражит российское руководство уже давно. Еще премьер Евгений Примаков в 1998 году предлагал подумать о возможности создания «стратегического треугольника Москва—Пекин—Дели». Увы, но реальность далеко не всегда восприимчива к грандиозным идеям. Никаких «треугольников» в эпоху Ельцина так и не появилось. Аналогично — шансы на материализацию оси Москва—Пекин в эру Путина тоже стремятся к нулю.
Китай — это вообще не та страна, которая стремится к построению равноправных отношений с соседями. В период упадка страны в эпоху китайских императоров послов из Европы даже отказались воспринимать как послов. Их упорно именовали «варварами, приносящими дань императору».
Сегодня Китай, напротив, находится на взлете. И основан этот взлет в немалой степени на прагматичных отношениях с иностранными государствами. Вам кажется, что это повод ринуться в китайские объятия? Не совсем так. Прагматичные — совсем не значит романтичные. В Китае в принципе не прочь сделать нас своим геополитическим партнером. Но «партнерство» в Китае понимают как отношения старшего и младшего. И кто, с точки зрения Пекина, должен быть в этой оси младшим, думаю, расшифровывать не надо. Спрашивается: нам это нужно?
Современная Россия может, конечно, пытаться играть на противоречиях между Китаем и Западом. Но права на такую роскошь, как выбор только одного геополитического партнера, мы не имеем. Мы должны иметь одинаково близкие и одинаково дистанцированные отношения со всеми — Америкой, Европой, Китаем. Только так у нас есть шансы не превратиться в чей-либо сырьевой придаток.
Но вот как этого достичь, если нашего нового-старого президента не готовы принимать в западных столицах с той же теплотой, что и в Пекине? Остается лишь верить, что интересы для западных лидеров значат больше, чем принципы. Иначе так и скакать нашему уважаемому Владимиру Владимировичу с ногами в мешке до самого конца своего президентства.
