На фоне феерического ажиотажа, вызванного предвыборными дебатами Ирины Прохоровой и Никиты Михалкова о развитии культуры в России, в тени общественного внимания оказался новый фильм Михалкова — документальная лента «Русский философ Иван Ильин», телепремьера которого состоялась на телеканале «Россия» на прошлой неделе.
Фильм, помимо просветительского повествования о жизненных перипетиях великого философа (аресты, высылка из России на «философском» пароходе в 1922 году, бегство из гитлеровской Германии, смерть в Швейцарии, перезахоронение в России в 2005 году), предельно симптоматичен для самосознания современной российской власти — в нем зафиксирован и живоописан «тайный код», кредо той суперпрезидентской модели, которая сложилась при Ельцине и кристаллизовалась при Путине.
Разумеется, можно сказать, что «тайный код» — это сверхдоходы от нефтегазового экспорта. Однако у властной корпорации есть и «высшее» самооправдание — как раз по Ивану Ильину: после краха СССР (который философ предвидел лет за 40 — во время пика советского геополитического могущества!) лишь просвещенная авторитарная власть способна спасти Россию от хаоса и гражданской войны.
Правда, у Ивана Ильина просвещенный авторитаризм должен опираться на свободную лояльность граждан, а вовсе не на раболепство подданных перед авторитарной властью, как некоторые нередко интерпретируют философа (сам Никита Сергеевич счастливо избежал подобного заблуждения), — и в этом основа «общественного договора» переходного периода.
Фактически, Никита Михалков озвучивает тот «общественный договор», который власть «по умолчанию» спустила сверху народу в начале 2000-х, но от которого она же сама отказалась: один раз — потому, что вместо «государства диктатуры развития» (вроде Сингапура или на худой конец Китая), предполагающего личный аскетизм властителей, превратила страну в «государство-корпорацию», «акционерами» которой является весьма узкий круг «лучших людей». Второй раз — сейчас, когда переход от административно-бюрократического типа правления к политическому уже неизбежен. И не так важно — совершается ли это в силу самоограничения «просвещенной власти» либо под жестким давлением Болотной-Сахарова-Садового.
Сам Путин говорит о том, что сейчас происходит переход от России постсоветской к некоей новой России — пост-постсоветской. И политическая конкуренция, включая выборы губернаторов, мэров, депутатов в Госдуму по мажоритарным округам, а также альтернативные выборы президента, в ней не просто необходима, но должна являться, по его мнению, основой развития политической системы.
Поэтому можно констатировать, что формула Ильина — Михалкова о «просвещенном диктаторе» как альтернативе «хаосу и гражданской войне» в некоторой степени сработала и на этих выборах. Но сработала в последний раз.
Лично я поначалу не «въехал» — в чем уникальность и необычность дебатов Ирины Прохоровой и Никиты Михалкова.
Потом — дошло: это был дебют Ирины Дмитриевны на широкой аудитории. В «узких кругах» отечественных интеллектуалов она давно и хорошо известна — как редактор, пожалуй, лучшего гуманитарного журнала «НЛО» («Новое литературное обозрение») и издатель книг той же проблематики. Но на широкой аудитории она доселе практически не появлялась — и это, надобно сказать, концептуальная недоработка штаба Прохорова: таких внятных и концептуальных людей среди его публичных спикеров, пожалуй, больше нет. С чем согласился и Михалков, признав, что готов голосовать на президентских выборах именно за сестру, а не за брата, — если бы она избиралась.
Но эти резонансные дебаты были не столько спором Прохоровой-сестры и Михалкова (и тем более не спор их доверителей Прохорова-брата и Путина), это был даже не спор западников и славянофилов, «европейцев» и «восточников». Это был спор двух идеологий — почти в чистом виде — консерватизма и либерализма. Скажем, это нормально, чтобы президентом России стал человек несемейный и неверующий? Однозначного ответа не может быть в принципе. Для консерваторов, с их почитанием традиционных ценностей — и прежде всего религиозности и семьи — это нонсенс. Для либералов — это частная жизнь человека, до которой иным людям и дела быть не должно. Для консерваторов президент — это почти монарх, даже если его типа как избирают, для либералов — менеджер. Михалков считает, что будущее России — на Востоке, вместе с азиатскими партнерами по Евразийскому союзу, Прохорова считает, что великая русская культура по своему типу принадлежит к Европе и европейским культурам. Михалков считает, что государство Российское — это «последняя крепость» и его целостность находится под угрозой, Прохорова — что ему ничего не угрожает и угрожать не может.
Однако, и Ирина Прохорова с Никитой Михалковым помогают это понять, консерватизм с его ставкой на приоритет общего над частным, и либерализм с его «механистичностью» и приоритетом частного над общим интересом, — уже не способны в должной мере отвечать на вызовы новой эпохи и моделировать желаемое для России будущее. А будущее — за ростом самодостаточности общества и граждан как таковых, которым уже не нужен «просвещенный диктатор» или «президент-царь». Но и «президент-менеджер», не встроенный в систему традиционных ценностей, — это тоже что-то не слишком привлекательное. Поскольку Российское государство, как и большинство государств с древней историей, строится не столько на праве, не столько политической или экономической системе, сколько на солидарности и общественном консенсусе по поводу важнейших традиционных духовных ценностей.
