Утро у Хамовнического суда. В огороженный забором отсек у бокового входа въезжает автозак. Из него выводят ... какого- то бритого уголовника.
— Катя? Где Катя? — удивляются журналисты.
— Вы что, девушек с уголовниками возите?
Машина оказывается не та, все расходятся и ждут следующую машину.
— Раз, два, три... — пятьдесят человек стоят на лестнице,- пересчитывает всех активист Абрамов. На процесс ходят не только журналисты и близкие девушек, но и просто " люди с улицы«.
— Видите ту даму в шляпке? Это городская сумасшедшая. Рассказывала вчера про сатану. Тут особое сгущение сумасшедших, — констатирует коллега из другого издания.
Приходят адвокаты.
— Дорогу! — командует Виолетта Волкова, и все на лестнице расступаются, так что для нее образуется коридор из людей.
Адвокат Николай Полозов подходит с другой стороны, фотографирует журналистов на лестнице, а потом выкладывает фото в твиттер, каждый раз с одной и той же подписью: «Прессу держат в нечеловеческих условиях».
— Первые 10 человек пошли! — командует пресс-секретарь, приставы на полметра отодвигают лавку, которой они перегородили коридор. Начинается давка, и дама в шляпке прорывается на процесс первой со словами: «Пустите, я внештатный корреспондент!».
Снаружи остается только отец Екатерина Самуцевич. Он каждый раз приходит, чтобы ее увидеть, но его не пускают из-за того, что записали свидетелем обвинения.
— Господа журналисты, если будут смешки и всякие дела, то вы без предупреждения будете удалены, здесь каждый — уставший, особенно я, — предупреждает пристав. Около 10 стражей порядка смотрят, чтобы никто не дай бог не сфотографировал свидетелей.
Толоконникова, Самуцевич и Алехина в клетке с пуленепробиваемым стеклом выглядят даже не бледными, а зелеными по сравнению с остальными, загоревшими за лето участниками процесса.
— У нас ходатайство об отводе судьи, — по традиции начинает заседание Алехина с пятого отвода Сыровой. Причиной для отвода она называет постоянное нарушение статьи 120 УПК, которая говорит о том, что все ходатайства могут быть заявлены в любой момент, а их ходатайства даже не рассматривают. Алехина указывает на нарушение принципа состязательности сторон — вопросы защиты без объяснений отклоняются и не заносятся в протокол -, а еще подчеркивает унизительное обращение со стороны судьи, которая позволяет себе едкие реплики и выстраивает график заседаний таким образом, что у девушек не остается времени на сон и еду.
Адвокаты потерпевших ходатайство не поддерживают.
— Да действительно в УПК есть 120 статья, но также есть и статья 274 УПК, которая определяет порядок исследования доказательств, — приводит свои доводы адвокат Павлова.
— При чем здесь статья 274? — спрашивают адвокаты обвиняемых, не улавливая логику Павловой.
— Нужно написать заявление в надзорный орган ФСИН, не может суд регулировать вентиляцию в автозаке, а все, что вы здесь перечислили, может стать поводом для подачи заявления в кассационную инстанцию, — не поддерживает ходатайство адвокат потерпевших Таратухин.
Между тем у Петра Верзилова на ноутбуке случайно включается ролик с криками «Позор» и каким- то кряканьем, пристав берет его под руки и выводит из зала.
— Суд ведет процесс беспристрастно, сторонам была возможность заявить ходатайства на начальной стадии. Председательствующий снимает вопросы, потому что адвокаты позволяют себе приходить неподготовленными. Адвокат Волкова вообще встает и выходит из зала суда в любое время, что есть неуважительное отношение к суду. Адвокаты позволяют себе оскорбительные реплики, делают необоснованные ходатайства об отводе суда, не желают работать по существу, — также не поддерживает ходатайство прокурор.
На пятом заявлении об отводе судьи энтузиазм уменьшается, адвокаты говорят тихо, зевают...
Судья уходит совещаться об отводе самой себя, и вдруг по зданию начинают бегать приставы. Всем приказывают эвакуироваться.
" В 11.20 на телефон помощника председателя поступил звонок. Журналисты и адвокаты должны подождать, когда здание проверят«, — поясняет пресс-секретарь Хамовнического суда Дарья Лях.
Подходят пожарные, подъезжает скорая, около часа все толпятся у дверей суда.
«Я адвокат, без меня процесс не начнется!», — это пристав не хочет пускать адвоката Фейгина без удостоверения.
— А мне все равно, — отвечает пристав, но адвоката пропускает, добавляя ему спину: «Великие все какие...»
После перерыва судья приступает к опросу свидетелей.
На сегодня заявлены трое свидетелей обвинения.
Уборщица Богоявленского Собора Жукова рассказывает о том, как девушки «выступали» в Елоховском соборе за несколько дней до акции в ХХС. И снова прокурор начинает допрос с фразы, является ли свидетельница православной верующей, соблюдает ли посты и традиции?
На этот раз судья не снимает вопрос стороны защиты:
— Есть ли в церковных правилах какие-нибудь предписания, что девушки не должны скрывать свое лицо, или вместо косынки не должны надевать шапку? — спрашивает Волкова.
— Конечно, это не допустимо, так не принято, — Жукова возмущается.
— Откуда вы это знаете?
Женщина молчит. И наконец отвечает: «Я так считаю, это мое личное мнение».
Следующая свидетельницей обвинения выступает некая Матильда Сигизмундовна. Зал бурно обсуждает ЖЖ свидетельницы, у которой в интересах написано: «Галлюцинации презренных, живодерский ислам, издевательство над христианством, кредитивное богохульство, религиозные извращения, странные самогонные метаморфозы и проч.»
Матильда должна свидетельствовать против Марии Алехиной.
Однако перед самым вызовом в зал суда свидетельница пропадает — приставы не могут ее найти.
Третьим свидетелем выступает отец Кати Самуцевич. После задержания его дочери следователь Ранченков вызвал его к себе и отец, находясь в смятении рассказал, что Самуцевич всегда была прилежной дочерью, а после знакомства с Толоконниковой и Верзиловым, после увлечения современным искусством Катя очень изменилась.
«Толоконникова втянула мою дочь в движение феминисток, на идеологической почве и из-за разницы во взглядах мы стали хуже общаться, моя дочь замкнулась в себе», — судья Сырова зачитывает показания отца Самуцевич, Станислава Олеговича.
Катя внимательно слушает.
В показаниях Станилав Самуцевич описыват, что самые большие разногласия с дочерью у него случились после того, как девушек задержали в ноябре 2011 года за танцы в метро. «Тогда я запретил Толоконниковой к нам приходить, и больше Надя у нас дома не появлялась».
Отец признается, что, когда узнал по телевизору, что случилось в Храме Христа Спасителя, спросил Катю, принимала ли она участие в этом. Катя ответила, что нет. А потом 15 марта 2012 года утром ему позвонила адвокат Волкова и рассказала, что его дочку арестовали.
«Эти показания я дал, находясь в смятении, в личной беседе со следователем, он не предупреждал меня о том, что это все будет на суде», — поясняет Станислав Самуцевич и добавляет: «Катя даже не зашла на амвон, ее арестовали за то, что она является участницей группы, имела намерения совершить какие-либо действия и отказывалась сотрудничать со следствием».
Во время перерыва в суд приходят писательница Людмила Улицкая и политолог Гейдар Джемаль, ожидают также и Навального, который однажды выступал с Толоконниковой на митинге. Их хотят допросить как свидетелей защиты.
Адвокат потерпевших Белоглазова и Сокологорской Алексей Таратухин становится в очередь в судейском буфете, но к нему подходит пресса, он начинает раздавать интервью, и забывает, за кем стоял.
«Процесс над девушками абсолютно не религиозный и не политический, а резонанс случился из-за того, что все произошло в главном храме страны, — объясняет Таратухин. — Как представитель законных прав и интересов потерпевших граждан, я вижу своей задачей отстаивать их конституционное право, предусмотренное статьей 28 Конституции — свобода совести, которая каждому гарантирует свободу иметь любые религиозные убеждения, а самое главное — действовать в соответствии с ними. Выступление в храме нарушило 28 статью: работа его была парализована, ущемлены потерпевшие».
Адвокат присаживается за столик, открывает Конституцию и продолжает объяснение: «Но, с другой стороны, здесь у нас есть статья 44, которая каждому гарантирует свободу творчества. Понимаете, здесь у нас идет спор о Конституционных правах! Что мы имеем?» Таратухин переворачивает страницу.
— Часть 3 статьи 17 — осуществление прав и свобод гражданина: соблюдение не должно нарушать прав и свобод других лиц!
Таратухин вдруг слоняется ко мне и признается:
— Знаете, а я ведь с Николаем Полозовым в одной коллегии состою. А «МК» — моя любимая газета, много лет уже читаю. Минкин — письма президенту — чудесный журналист! А вторая моя любимая газета — это «Новая Газета», и журналист Лена Костюченко, вон она пошла — адвокта через дверь столовой показывает на Лену, которая в это время поднимается по лестнице.
— Знаете, а вообще, безотносительно этого дела, я ведь убеждений сторонник того, что люди, арестованные по ненасильственным преступлениям, не должны содержаться под стражей.
— Зачем вы вообще согласились участвовать в этом процессе?
— Коллега Лялин позвал. Знаете, это ведь обвинение публичного характера, оно поддерживается государством, не замыкается на воле потерпевших, глупо думать, что это мол, потерпевшие мои кого-то засадили в тюрьму.
Таратухин объясняет вчерашний инцидент в судейском кабинете, когда адвокат Волкова после процесса застала судью и адвокатов потерпевших вместе в судебном зале.
Я, как и коллега Волкова, зашел туда за справкой о занятости, а Лялин со мной был, потому что это мой друг, мы с Тамарой ходим парой. Тут адвокат Волкова и вошла. Конечно, повисла неловкая пауза. А судья не удовлетворила ходатайство об изъятии видеорегистраторов, потому что в отношении судьи не могут проводиться оперативно- розыскные мероприятия. Вы думаете я дружу с Сыровой? Да у нас вообще отношения такие натянутые, я ей в другом процессе, который параллельно идет, такого написал, что она мне сказала: «Таратухин! Идите в отпуск!»
Вы даже можете написать, что я плохой, вы только слова мои постарайтесь точно передать! — завершает Таратухин.
