Сделать было уже ничего нельзя. Все умерли.
Майдановцы спасали антимайдановцев из левого фасадного крыла здания, с горящего третьего и вторых этажей. Кидали веревки, приволокли лестницы. Из пылающих окон удалось снять человек десять. И только. Всех не смогли. Люди не вышли, добровольно выбрали смерть – боялись, что на улице добьют. Что их вытаскивают, чтобы добить.
Про это не напишут и не покажут по телевизору. Ни та сторона. Ни другая. Не формат. Это когда враги спасают своих врагов. Враги?
Два месяца назад, перед 8 марта, я собиралась в Одессу в стопятнадцатый раз, брать интервью у нового губернатора Владимира Немировского Наш главный, подписывая командировку, скептически заметил: «Что там делать-то? В Одессе всегда все спокойно».
Мирный город. Тихий. По-настоящему толерантный, как может быть толерантным только старинный торговый еврейский город – «Все мы таки люди». Жемчужина у моря.
Утонченная, рафинированная аристократка – Одесса.
Здесь даже на войну, на линию фронта, в 1941-м году ополченцы, переночевав дома, комфортно ездили на 18-м трамвае, идущем как раз от Куликова поля. Он и сейчас здесь ходит - от того же прокопченного недавней болью Куликова...
Красные. Белые. Зеленые.
Два месяца назад Одесса уже была расколота надвое. Но это не был непримиримый надрыв Симферополя или Донецка. Так в фильме «Зеленый фургон», герой Харатьяна, возвращаясь из гимназии домой в 18-м году, перешагивал на одесских улицах через натянутые бельевые веревки. Разные партии и коалиции делили между собой Одессу. Тут – красные. Там – белые. И зеленым место еще осталось.
Два месяца назад три сотни майдановцев еще мирно тусовались возле новой областной администрации. Интеллигентно скандировали свои лозунги. Одна дама притащила на митинг собачку: терьерчик щеголял в жовто-блакитном комбинезончике и оставлял след в мировой истории, мирно поднимая лапку на глазах у охраняющих площадь казаков. Те специально прибыли из Киева. Во избежание провокаций.
Все было по-весеннему. Весело. Солнечно. Дружно.
«Украина понад усе!» - «Украина превыше всего!» - коллективно скандировали на одесском Майдане. Это было… как детский утренник. Новый год. Когда малыши возле наряженной елки поют песенки и загадывают заветные желания. По наивности своей веря, что те обязательно сбудутся.
- У вас, русских, не получается, наладить свою жизнь – но мы сможем, да. Мы же не против вас. Мы за то, чтобы оставаться самими собой, войти в Европу, избавиться от коррупции, от прогнивших политиков, стать свободными и счастливыми, 21 век на дворе», - улыбались мне 18-летние мальчишки, легко давая интервью.
А от Куликова Поля веяло еще не случившимся горем. Я понимаю, что сейчас это звучит натянуто, но то ли от того, что добралась я туда поздним вечером, когда солнца уже не было, а свет и тепло шли от разожженных на асфальте костров. Дрожали на ветру черные тени собравшихся. Те, кто дежурил на Куликовом, ночевать домой не уходили. Молились вечные бабушки с иконами, прижатыми крепко к груди. Парни с закрытыми лицами, отказывающиеся со мной говорить – кто они и откуда - несмотря на то, что я сразу представилась московской журналисткой.
На ужин раздавали кашу. Громкогласый оратор вещал что-то с трибуны, это был Антон Давыдченко, одесский лидер пророссийской «Народной альтернативы». Очень молодой и напористый парнишка – в черной кожанке как и положено у настоящих комиссаров. Потом уже я взяла у него интервью. Антон рассказал, что те, кто собираются у старого обкома – так назывался когда-то Дом профсоюзов (очень удобно, кстати, новая администрация для майдановцев, старый обком – для сторонников возрождения СССР) вовсе не желают немедленно объединиться с Россией, не хотят создавать какую-нибудь новую нелигитимную Новороссию, но хотят, чтобы к ним прислушивались. «Одесса, Николаев, Херсон – нас много, очень много…»
В день выхода моего с Давыдченко интервью в печать, его арестовали, обвинив в попытке государственного переворота, и увезли на допрос в Киев. Судя по всему, Антону повезло – он остался жив. Не был 2 мая на Куликовом поле…
Только вжикни спичкой
Подобное могло случиться и два месяца назад. И вчера. И десятью днями спустя. Это была пороховая бочка, никем не охраняемый Дом Профсоюзов, только вжикни спичкой – и все запылает. Как ночные костры.
Ранили Олега Константинова, журналиста. Не знаю, помнит ли он меня – мы познакомились семь лет назад, когда я приехала в который раз писать про Одессу. Подстрелили его еще до начала основной бойни на Куликовом – на Греческой улице, во время первых беспорядков, в толпе. Первая пуля попала в руку. Упал. В спину догнала вторая. Утром к нему в больницу поехал журналист Димка Бакаев: «Олег в хороших условиях. В отдельной вип-палате! Ну, насколько в еврейской (больнице-авт.) может быть «вип». Отдельная. Но мертвичиной и чем-то гадким в ней смердит как и во всей больнице. Майка у Олега точно такая как и у меня: «Пошли все на…» Кто там только у него за этот день не побывал. Кто только на эту майку не взирал! И Порошенко, и Кличко, и Юля хотела, но он уже устал от предыдущих гостей. Даже Аль-Джазира была! В 1 000 001 раз рассказал мне свою историю. Я у него посидел пять минут, и опять к нему ломанулся какой-то канал. Ну я и ушел. Слава Богу, что хоть что-то у подстреленного в порядке: речь! Журналист же!»
У больницы, пишут ребята, раньше дедушка-охранник стоял, собирал трешки с посетителей – а теперь, после второго мая, стоят менты. Перепуганные. Глазки бегают. Всего боятся. Охрана, елки моталки! Крысиные рожи. Надо их к чертовой матери разгонять – пусть едут в родные села, на завалинке сидеть, коровам хвосты задирать.
- Интересно посмотреть на пожарных, на их лица, - говорит Дима Бакаев. – Это же надо! Ехать 40 минут до Куликова поля! У них же часть в 500 метрах. Ни тента развернутого, ни воды с собой не взяли. Как раз гибли люди... А вчера только заехали на территорию еврейской больницы, к нашему подстреленному Константинову, увидели: женщина во дворе причитает и так горестно. Падает, ее поднимают, она снова падает. Сын погиб или муж. От дыма …»
Оставим на время политику. Но и простые жители Одессы не могут прийти в себя от этого ужаса. «Государство сейчас это паралитик, который ходит сам под себя. Армии нет. Милиции нет – только обслуживающий персонал олигархических кланов. Пожарных нет – пусть назовут причину, по которой они не спасали людей? Где МЧС? Где врачи? Последние без взятки шагу не ступят. У художника Шульженко есть картина – огромный мужик в ватнике и в сапогах упал, раскинулся на пашни и избы, и не может подняться, ничего не выходит! Так и Украина сейчас…»
Падает – а поднять некому.
Безмолвствующий Привоз
- Переписываюсь о последних событиях с бывшей женой, она живет в США, - говорит Дима Бакаев. – Одинокая мать с двумя детьми. Учится на режиссера документального кино. Получает от страны деньги на учебу в университете. Дверь в квартире не закрывает. Потому что воров нет. Уехать бы туда… Понимаешь, я устал от горящих покрышек Майдана. От трупов. От войны… Как у Стругацких в «Трудно быть Богом» на планете Арканар. Только там у героя Земля была. Он возвратился обратно в чистый, ухоженный, добрый мир. Была надежда. А что у нас? Только пепел…» - еще два месяца назад Дима с восторгом говорил мне о светлом будущем Майдана.
Говорят, что на пожаре могли быть подстрекатели и провокаторы – как с той, так и с другой стороны. Говорят, что пожарные просто испугались ехать на такое ЧП без приказа сверху. Говорят, что в Дом Профсоюзов забегали только парни с расчехленным оружием и в камуфляже. Но как же та девочка, Джульетта, рядом со своим другом на расплавившемся асфальте? А бабушки с вырезанными из журналов иконами и портретами царской семьи? Кстати, бессмертные эти бабушки действительно уцелели, и наутро с теми же иконами снова стояли на боевом посту.
Кому это было нужно – смерть десятков? В Гражданском войне не бывает правых и виноватых.
Единственный выход на войне – не поддаваться ее аду. Оставаться людьми.
…Одесса в трауре. Это не тот официальный траур, когда произносятся на трибунах громкие речи и Тимошенко с озабоченным предстоящими выборами лицом приезжает в больницу к подстреленному журналисту. И не та соленая печаль, которую можно смахнуть со щеки. Город безмолвствует. Молчит Привоз. Молчат торговки, с неповторимым одесским юмором всегда предлагающие свой товар. И тут же – не отходя от прилавка - обсуждающие политику. «Ой, ну шо у нас за мэр? Та какой мэр он как собака на заборе!»
Новый Привоз всего за километр от вчерашнего пепелища работает как и днем раньше. Но это невыносимо. Когда молчат все.
Новые порядки, новое руководство, гарантировавшее еще недавно камня на камне не оставить от преступности и оппортунизма. «Ау! Вы где!» Тот же губернатор Немировский, обещавший огнем и мечом выжечь город, если это будет нужно. Что ж, 2 мая город выжег себя сам… Обещания надо выполнять.
-Это как плесень какая-то, то, что происходит сегодня, на плесень подул морской ветер, она затрепетала, забурлила… Но я не хочу плесени. Я хочу свежего морского воздуха. Ведь я одессит!» - пишет мне отличный журналист и просто хороший человек Дима Бакаев.
Его дед, простой ставропольский мужик, освобождал Одессу в 1944-м году. Сохранилась даже фотокарточка в архиве, где он крайний слева идет по чистому от фашистов городу. Мой дед, потомок запорожских казаков, выкинутых Екатериной в 18 веке с черноморского побережья на кубанские просторы, вернулся в родную Одессу в 1947 году. Здесь он жил, работал, растил детей, здесь умер в 2000-м году.
Так кто же мы с Димкой? Украинцы? Одесситы? Русские? Москали? Космополиты? И что нам с ним делить и как жить дальше?
Чума на оба ваши дома. Люди мы.
