«Мы — не сумасшедшие!» — так один из близких соратников Владимир Путин прокомментировал мне западные сообщения о возможном прямом участии российских военнослужащих в боевых действиях в Сирии. И это тот случай, когда с помощью одной краткой, но емкой фразы сказано абсолютно все.
Россия — страна с глобальными интересами. Мы имеем полное право поддерживать режим сирийского президента Башара Асада. Мы имеем полное право помогать ему деньгами, оружием и военным снаряжением. Мы даже имеем право посылать в Армия Асада военных советников. У России нет только одного права — права становиться прямым участником гражданской войны в Сирии, права воевать за и вместо Асада.
Когда в предыдущем абзаце я употребил слово «право», я меньше всего имел в виду понятие «международное законодательство». К сожалению, в 2015 году термины «Сирия» и «международное право» уже не имеют друг к другу никакого отношения. В Сирии уже не первый год бушует жестокая гражданская война, в которую влезла масса внешних игроков: Америка, Саудовская Аравия, Турция, Иран…
Говоря «Россия не имеет права», я имел в виду вот что: Россия не имеет права предавать свои собственные интересы. Россия не имеет права становиться заложником чужой гражданской войны. Россия не имеет права влезать в авантюру, из которой потом невозможно будет вылезти. Нам не нужен второй Афганистан — особенно на фоне и без того вытягивающего все соки из нашей страны украинского кризиса.
Без малого 15 лет тому назад в качестве гостя российского посольства я нанес визит в Сирию. От этого вояжа у меня остались на редкость приятные впечатления. Несмотря на то что на дворе стоял январь, я купался в Средиземном море с пляжей Латакии. Я бродил по древним улочкам Дамаска и Алеппо. Я посещал христианские святыни, которыми Сирия просто изобилует.
За все время семидневной поездки никто не сказал мне ни одного дурного слова. Я даже не припоминаю ни одного недружелюбного лица. Но, несмотря на это, я постоянно ощущал кожей висевшее в воздухе напряжение. И дело было даже не в предупреждении коллег из посольства: «Будь осторожен! Мы все здесь под постоянным присмотром местной госбезопасности!» Дело было в чем-то ином — в некоем инстинктивном чувстве, которое слабо поддается описанию.
Сирия — одна из тех арабских стран, чьи границы были искусственно определены европейскими колонизаторами по итогам Первой мировой войны. Оказавшись после распада Османской империи в роли хозяев Ближнего Востока, англичане и французы не особо задумывались о внутренней целостности создаваемых ими вассальных государств. Главным для них был раздел сфер влияния между собой. Но после окончания Второй мировой войны Лондон и Париж из их ближневосточных вотчин постепенно выдавили. А вот созданные ими очаги напряженности так и остались.
Сирия освободилась от назойливой опеки французов только в 1946 году. А уже в марте 1949 года в ней произошел первый военный переворот. Следующий успешный военный путч последовал уже через четыре месяца. Правители Сирии менялись очень быстро — вплоть до того момента, пока в 1971 году единоличным лидером страны не стал профессиональный военный Хафез аль-Асад. Он не только остался у руля государства до самой своей смерти в 2000 году, но и сумел передать власть по наследству своему сыну Башару.
Будучи совсем молодым военным летчиком, Хафез аль-Асад прошел стажировку в советских ВВС — на территории нынешней Киргизии. А став президентом, Асад-старший установил очень тесные связи с Советским Союзом — связи, которые по наследству достались нынешним хозяевам Кремля. Кто из партнеров больше выигрывал от этих союзнических отношений — вопрос открытый. В Москве рассматривали режим Асада как одного из главных проводников своих интересов на Ближнем Востоке. Но нередкими были и ситуации, когда «хвост вилял собакой»: исправно получая из СССР огромный объем экономической помощи, Асад «забывал» ставить московских друзей в известность о своих резких внешнеполитических шагах.
Например, в 1976 году в очень щекотливом положении оказался тогдашний советский премьер Алексей Косыгин. В ходе своего визита в Сирию Косыгин вдруг с изумлением узнал: сирийские войска только что вошли в соседнее государство Ливан. И расчет Асада — «большой брат» все проглотит — оправдался: Косыгин не стал ставить в неудобное положение ни себя, ни своего хозяина.
Вернемся, впрочем, в наши дни. В чем сегодня состоит интерес России в Сирии? В чем смысл помощи, которая Москва упорно продолжает оказывать режиму президенту Асада-младшего? И самое главное: правильно ли в Кремле оценивают ситуацию? Ответы на эти вопросы я постараюсь дать чуть ниже. А пока скажу лишь вот что: Сирия сейчас находится в центре большой игры, от которой Россия по-любому не может остаться в стороне.
Конфликт в Сирии уже давно перерос и рамки собственно Сирии, и даже рамки Ближнего Востока. Когда в 2011 году во владениях Башар Асад началась гражданская война, было в принципе понятно, чего хотят его противники. Во время конфликта Америки с Ираком 1990–91 годов Сирия поддержала США. Но, несмотря на этот эпизод, в Вашингтоне всегда относились к династии Асадов со жгучей ненавистью. Получив в качестве военного трофея голову Саддама Хусейна, покончив с Муамаром Каддафи, американцы хотели и дальше пополнить свою коллекцию «скальпов» враждебных лидеров.
Интерес к Сирии главной финансовой супердержавы арабского мира — Саудовской Аравии — вытекает из наличия внутри ислама двух основных религиозных течений: шиизма и суннизма. Если рисовать картину уж совсем большими мазками, то в Саудовской Аравии есть шиитское меньшинство. Но власть в ней принадлежит суннитам. А основная шиитская держава мира — Иран — по совместительству является и мощным политическим конкурентом Саудовской Аравии.
В плане политического влияния Сирия уже давно была «спорной территорией» между саудовцами и иранцами. Суннитов в Сирии — большинство. Но после прихода династии Асадов к власти все командные высоты в стране заняли их единоверцы — представители сравнительно небольшой шиитской религиозной общины алавитов. Соответственно, в политическом отношении официальный Дамаск ориентировался на Иран — страну, которую считают своим соперником не только в Саудовской Аравии, но и в Америке.
Короче, и у саудовцев, и у американцев были веские причины желать победы внутрисирийским оппонентам Башара Асада. Но, к сожалению, на Ближнем Востоке ничего не бывает просто. Ударив по режиму Асада, Запад и его союзники создали необычайно благоприятные условия для лавинообразного роста влияния такого «несистемного политического игрока», как террористическая группировка ИГИЛ.
Вот как я вижу логику Путина: Америка — одержимый навязчивыми идеями безумец, который не знает, чего творит. Америка уничтожила Ирак как целостное и функционирующее государство. Америка превратила Ливию в территорию, которая является единой страной скорее по названию, а не по существу. И вот сейчас Америка принялась за фактическое уничтожение Сирии. Противостоять этому можно, только оказав помощь режиму Асада — не очень привлекательному в принципе Правительство РФ, которое, однако, на фоне ИГИЛ легко может показаться сосредоточием всех достоинств.
Наверняка у ВВП наличествуют и другие соображения: желание поддержать традиционного союзника и желание обозначить присутствие России в ключевом для мировой политике регионе Ближнего Востока. Но главное, как мне кажется, это трезвое осознание Путиным той опасности, которую и для России, и для всего мира представляют силы типа ИГИЛ.
Однако трезвое осознание опасности — еще не гарантия принятия конкретных правильных политических решений. Во Владивостоке у Путина спросили: готова ли Россия участвовать в военной операции против ИГИЛ, если против этой группировки сложится международная коалиция? ВВП ответил: «Мы и так оказываем Сирии достаточно серьезную поддержку — и техникой, и подготовкой военнослужащих, и вооружением… Мы рассматриваем разные возможности. Но пока то, о чем вы сказали, еще у нас на повестке дня не стоит».
В последнем предложении приведенной выше цитаты меня настораживают слова «пока» и «еще». Я не знаю, как мир может решить проблему ИГИЛ. Но я не хочу, чтобы российские солдаты воевали и гибли на Ближнем Востоке. У проблемы должно быть иное решение. Владимиру Путину стоит заняться его поисками.
