— Существует давний политологический спор: одни говорят, что главное для политика — скрупулезный, практически математический расчет, другие утверждают, что в основе этой деятельности стоят страсть, эмоции, артистизм, нерв и импровизация. На первый взгляд, вы придерживаетесь второго подхода, но насколько это правильное впечатление? Как вы действуете на самом деле?
- Конечно, в основе решений и высказываний лежит опыт, анализ ситуации и именно самый холодный расчет. А эмоциональная окраска возникает, когда на этот расчет накладываются шокирующие и страшные события. В моем случае это была война на Кавказе, бомбардировки Югославии, ситуация вокруг Крыма и Донбасса, сирийский конфликт.
Когда идет смена ориентиров, рубежей, эпох — приходится говорить быстро. Приходилось говорить эмоционально и в моменты, когда под угрозу попадала наша партия. Август 1992 года — происходит отмена регистрации ЛДПР. Как здесь можно реагировать? Мы радовались наступлению демократии, многопартийной системы, и тут же нас закрывают. Это что такое? Тут повысишь голос, чтобы уж услышали. Нас допускают до выборов 1993 года, мы их выигрываем, заняв первое место по партийным спискам, и тут же эти итоги пытаются отменить через суд. Ну ладно, мы привыкли к произволу коммунистического правительства, но это делает уже демократическая власть! Конечно, нужно в такой ситуации привлекать внимание, нужно говорить громко, эмоционально.
— То есть появлению вашего политического стиля способствовали условия, в которых пришлось работать?
— В самом начале ЛДПР было сложно занять свою нишу. После распада СССР на политической поляне России остались коммунисты, которых было 10 миллионов, и прозападные силы во главе с Ельциным. Мы были против коммунистов и имели мнение, отличное от прозападных демократов. Наша партия еще в августовские дни 1991 года стала единственной, которая поддержала заявления ГКЧП. Мы были за декларации ГКЧП о борьбе с преступностью, сепаратизмом, согласны с тем, что нужно раздать землю фермерам и заморозить цены в магазинах. Но до сих пор это скрывается, и все говорят, что никто тогда не поддержал ГКЧП.
Умалчивают и то, по чьей инициативе участники ГКЧП и арестованные сторонники Дома Советов были освобождены. Выиграв первые в истории России выборы в Госдуму, мы сразу же провели политическую амнистию. Все говорят: их пощадил и выпустил Ельцин. Но он как раз не хотел никого выпускать, этого даже коммунисты не хотели делать. Это я их выпустил, имея парламентское большинство по партийным спискам. Чтобы предотвратить политическую месть, нам пришлось умолять одномандатников в Госдуме проголосовать за амнистию, чтобы при их помощи набрать 226 голосов. Мы собрали половину плюс всего один голос, и это позволило предотвратить расправу над людьми, с которыми я был не согласен, но я был против того, чтобы наказывать за инакомыслие.
Вообще многое из того, чего добилась ЛДПР, сейчас замалчивается. Но наши идеи реализуются. Например, еще в мае 1991 года я шел на выборы Президента РСФСР под лозунгом защиты русских. Все эти годы я говорил, что устройство регионов по национальному признаку не годится. Капля камень долбит. В начале нового века Путиным вводятся федеральные округа, которые скрепляют все территории. В этом году Путин на совещании с учеными впервые признает, что деление страны по национальному признаку было исторической ошибкой.
Или возьмите герб ЛДПР, созданный 25 лет назад. В его центре — слово ПАТРИОТИЗМ. Тогда этого вообще не было в повестке дня, зато сейчас патриотизм торжествует. Президент назвал его национальной идеей. Мы всегда говорили, что Крым — часть России. КПРФ во главе с Зюгановым ни разу не заикнулись на эту тему, чтобы не злить соратников из компартии Украины. Запретили коммунистов Украины, Крым вернулся, все стало, как говорила ЛДПР.
Услышано и то, что мы говорили о сельском хозяйстве, о дорогах. ЛДПР всегда говорила, что нужно больше давать армии, — и теперь дают.
По сути, мы не выдвинули ни одной идеи, которая в той или иной степени не реализовалась бы. Все было в яблочко, только какие-то попадания были видны сразу, а другие — через четверть века.
— Ваши пророчества сбываются, это проверено временем. А откуда они произрастают: на это работает большой штат аналитиков или вы просто к гадалке ходите?
— Если есть знания и опыт — гадалка не нужна. Это не ворожба, а понимание исторических процессов. Возьмем, допустим, Турцию. Я же востоковед, изучал ее. И когда в девяностые годы шла ратификация соглашений о льготных тарифах и налоговых режимах для этой страны, я спрашивал: «Что мы делам? Зачем?» Мы накачиваем своими деньгами страну, которая исторически не дружественна нам. Мы строим там атомную станцию, какие-то объекты, отправляем наших туристов оставлять там свои деньги. Мы экономически поднимаем, добавляем мощи государству-конкуренту, которое всегда нападало на нас и однажды может сделать это снова.
Зачем мне гадать о Закавказье и Северном Кавказе? Я там служил в армии и видел, что русские в этих регионах — самое уязвимое звено. Я не гадал, а знал то, что может произойти в этих регионах. Что сначала русские там останутся без работы, а потом им придется уехать.
— Сегодняшняя власть к вам прислушивается, Путин неоднократно выражал уважительное отношение к вашим идеям и предложениям. А остались ли у вас какие-то пожелания, которые власть по-прежнему не желает слушать?
— Мы противники того, чтобы наш рубль скакал как сумасшедший. Хотя бы на неделю остановите биржу! Нельзя же, чтобы спекулятивные скачки происходили каждый день по нескольку раз. Но в этом вопросе власть не слышит нас. Помощь малому бизнесу — здесь тоже пока не получается. Во всем мире этот сектор экономики составляет 60–70%, а у нас его задушили до 20%.
Власть совсем не хочет слушать аргументы о том, что хватит кормить банкиров. Курс правительства заключается в том, чтобы все деньги, которые можно, давать банкам. А на конкретное производство — не давать. А я уверен, что сейчас деньги надо дать напрямую заводам и фабрикам. Это не наша наработка. Так делали Япония, Франция, Британия и многие другие. Когда наступал кризис — правительство этих стран напрямую финансировало нужные отрасли, не давая маржи спекулянтам. А у нас все до сих пор идет через грабительский банковский процент, поэтому и развития нет.
Мы сторонники того, чтобы все контрольные органы были в руках оппозиции. Но власть не идет на это, хотя уже есть позитивный пример, который подала наша партия. Член Высшего совета ЛДПР Алексей Островский стал губернатором Смоленской области и сразу же назначил себе заместителей из других партий. И коррупции в регионе нет, ни один рубль не пропал, там самые благоприятные условия для инвестиций.
Или опять же русский вопрос: сколько сейчас русских семей осталось в национальных регионах России? Возьмите справку из Росстата, поднимите статистику, сколько было четверть века назад и сколько сейчас. Или еще одно: сейчас всех детей в национальных регионах заставляют в обязательном порядке изучать местный язык. Зачем эта лишняя нагрузка, особенно когда на этом языке разговаривают в радиусе нескольких сот километров? Мы не говорим, что нужно дать какие-то привилегии русским, а о том, чтобы не было дискриминации. Здесь пока нам не удается никого убедить, но будем добиваться этого.
То есть многие вопросы, которые мы ставим, власть пока не поддерживает, но рано или поздно это совпадет. Есть расхождения, где нам пока трудно, но все, что мы говорим, остается в повестке дня и постепенно находит практическое решение.
— Считаете ли вы свою политическую карьеру идеальной или хотели бы добиться большего: стать спикером, премьером, президентом?
- У меня не было желания с первых же шагов взобраться на олимп. Я прекрасно понимал, что это трудно, и действовать следует последовательно.
В марте 2017 года исполнится 50 лет моей политической деятельности. В марте 1967 года я направил письмо Брежневу с предложением реформ образования и сельского хозяйства. Оно лежит в архивах ЦК КПСС.
В 1977 году я хотел присоединиться к новой партии. Не подпольной, не антисоветской, но нам дали по рукам, кого-то даже арестовали. В 1987 году Горбачев якобы разрешил самовыдвижение в депутаты районного уровня. Я выдвинулся, но Дзержинский райком КПСС меня останавливает. Только через два года, в 1989 году, разрешают создавать новые партии.
У меня тогда вообще были мысли о том, чтобы просто вступить в какую-то новую партию. Но в итоге я увидел, что во главе одной из новых организаций, близких мне по своим идеям, люди менее опытные, чем я. Это дало мне моральное право не просто присоединиться к ним, но и возглавить.
В 1991 году объявляются выборы Президента РСФСР. Оказывается, что в них можно участвовать, и мы приняли участие. Я просто попробовал, и сразу третье место! Вслед за Борисом Ельциным и Николаем Рыжковым. А ведь у них огромные ресурсы, круглосуточные эфиры на телевидении, а у нас — ничего. И все равно третье место, 8% голосов, 6 с лишним миллионов избирателей. Мне известно, что эту ситуацию даже в Политбюро разбирали: почему никому не известный юрист собирает миллионы голосов?
То есть изначально мы не претендовали на что-то особенное, просто принимали участие в любых выборах, а избиратель нас сам поднял. В 1993 году мы пошли и на выборы в первую Госдуму. Тогда очень много партий было, я был прагматиком и рассчитывал лишь на несколько мандатов, а получилась победа: первое место по партийным спискам!
Уже после этого я стал лично общаться с президентом, премьером, спикером Госдумы, видел их ошибки. И стал понимать, что могу делать их работу не хуже, а может быть, и лучше. Конечно, я захотел стать председателем Госдумы, премьер-министром или президентом. Ну чем я хуже Рыбкина, Селезнева, Грызлова? Я видел десять премьер-министров: в чем я им уступаю? Неужели Черномырдин лучше меня или Кириенко? Вот тогда появились амбиции и результат. Важно, что власть берет на вооружение все, что я говорю, пускай и не сразу. А для политика главнее именно это — чтобы твои советы приносили пользу твоей стране.
— Ваша партия сейчас — самая старейшая по политическому стажу из представленных в российском парламенте и самая молодая, если смотреть в паспорта депутатам. Это может говорить о хороших перспективах. А вы сами верите в то, что ЛДПР снова начнет занимать не третьи-четвертые места на выборах, а станет однажды первой, как в 1993 году?
- Конечно. Поддержка «Единой России» неизбежно будет сокращаться, электорат КПРФ — это только брежневское поколение, которое постепенно уходит. Им сегодня хорошо за 60 лет. «Справедливая Россия» уворовывает немножко голосов у КПРФ и у «Единой России». Но если ресурс этих партий падает, то и отнять у них можно все меньше и меньше. Есть еще «Родина», но она то приходит, то уходит, то идет на выборы, то не идет, а мы есть всегда.
А нас, ЛДПР, все знают, все знают, что мы патриотическая сила, у нас на гербе уже почти 30 лет слова — свобода, патриотизм, закон. Мы добиваемся, чтобы в Конституции было записано, что существует русский народ, вокруг которого и строится Государство российское. Мы — единственная партия, которая выступает против дискриминации русских в национальных республиках и в странах бывшего СССР. Нас морально поддерживает молодежь.
Сейчас результаты на выборах не так высоки потому, что многие не голосуют, жалеют свое время. Но через пять лет голосовать можно будет с мобильного телефона, это будет занимать секунды. И молодые люди потратят эти секунды на то, чтобы отдать голос именно за ЛДПР.
— У вашей партии есть один недостаток: виден один Жириновский, больше никого не знают. Можно что-то изменить в этом направлении?
— Слушайте, но вы работаете в прессе, а не я. Вам интересен уже известный человек и не хочется освещать менее известных. Мы работаем над этим, выдвигаем наших кандидатов в мэры, губернаторы, они пойдут по одномандатным округам на выборы в Думу. И есть большая надежда, что они тоже станут известны.
Другие партии пытаются брать в команду уже готовых «звезд» и вставлять их в свои списки. Но избиратель изменился и задается резонным вопросом: почему я должен голосовать за артиста или спортсмена? Они что, нормальными депутатами станут? Люди хотят голосовать за политиков, а в нашей партии именно они и работают, а не фигуристы или балерины. Тем более средний возраст депутатов от ЛДПР — 40 лет. В нашей фракции в Госдуме моложе этого возраста — треть состава. У них еще есть достаточно времени, чтобы заставить избирателя себя узнать и поверить.
У нас есть и еще один козырь — наша идеология. Давайте подумаем: за кого сегодня голосовать избирателю? Коммунисты уже были у власти, демократы нами правили в 1990-е, консерваторы находятся у власти сегодня, и ими многие недовольны. Что происходит, когда к власти приходят ультраправые, — смотрите на Украине. Остается пятая сила — ЛДПР. То есть сама жизнь ведет к тому, чтобы голосовали за нас.
— Можно попросить вас сделать еще одно пророчество — на полгода вперед: какой будет Госдума следующего созыва?
- ЛДПР может набрать 20% голосов. Но, учитывая консервативный характер сегодняшнего руководства России и избирателя, я думаю, что нынешний состав Госдумы сохранится или почти сохранится. Но «Единая Россия» получит меньше голосов по партийным спискам, чем пять лет назад (процентов 36–38). За КПРФ проголосуют только оставшиеся 5 миллионов настоящих коммунистов и частично беднейший электорат, который в период кризисов традиционно становится под красные флаги.
Лучший вариант, если вот так три партии и будут в парламенте. В центре ЛДПР, справа «ЕР», а на левом фланге КПРФ. Но интрига со «Справедливой Россией» пока остается. По последним данным ВЦИОМ, она не набирает сейчас даже 3%, но за нее может проголосовать часть разочаровавшихся в «Единой России» или КПРФ. Может немножко ей помочь и Кремль, все-таки Миронов из питерской команды. Тогда эсеры смогут остаться в парламенте. Вопрос только в том, зачем это «Единой России»? Остальные же 10 партий, которые допущены до выборов без сбора подписей, в сумме наберут 10–12%, и ни одна из них в парламент не пройдет.
