На протяжении веков в условиях «геополитического одиночества» России в центре Евразии и наличия множественных внешних угроз безопасности для страны создание и поддержание мощных вооруженных сил являлось важнейшей задачей русской государственности. С учетом размеров территории и традиционного экономического и культурного отставания России от западных стран это всегда требовало непропорционально больших затрат. Данное положение вещей сохраняется и сегодня, вынуждая Россию сохранять очень высокий по мировым меркам относительный уровень военных расходов, достигающий 5% ВВП.
Создание и развитие ядерного оружия и средств его доставки в этих исторических обстоятельствах, как не парадоксально, оказалось чрезвычайно выгодным для России, дав средство «великого уравнителя» военных потенциалов за относительно небольшую стоимость (применительно к стоимости содержания традиционных вооруженных сил). Ракетно-ядерное оружие позволило СССР во второй половине 1960-х годов добиться стратегического паритета с гораздо более экономически мощными Соединенными Штатами. Наращивание ракетно-ядерных вооружений позволило Никите Хрущеву провести значительное сокращения численности Советских Вооруженных сил и говорить вообще о резком снижении ценности неядерных вооружений.
Однако превращение ядерного оружия в главное средство ведения войны означало практически автоматическое превращение любого вооруженного столкновения между ядерными государствами в самоубийственный тотальный разрушительный конфликт. С одной стороны, это как бы уменьшало риск сознательного развязывания войны, однако с другой стороны, в условиях полной враждебности между СССР и США, повышало риски перерастания любого конфронтационного инцидента в ядерную войну.
Поэтому со второй половины 1960-х годов военно-политическое руководство обеих сверхдержав озаботилось созданием механизмов возможного «управления конфронтацией» с помощью повышения потенциала обычных вооруженных сил для достижения хотя бы ограниченных военно-политических целей. Это должно было исключить или хотя бы отсрочить начало применения ядерного оружия в конфликте. Первой здесь стала принятая американцами так называемая «доктрина гибкого реагирования», постулировавшая гибкий (как ядерный, так и неядерный) ответ на возможные военные действия противника.
В СССР эволюция военной мысли в данном направлении связана с именем Маршала Советского Союза Николая Огаркова, руководившего в 1977-1984 годы Генеральным штабом Вооруженных сил СССР. Огарков, опираясь на накопленный к тому времени мощный советский военный потенциал, выдвинул идею «стратегической наступательной операции на театре военных действий». Согласно ей СССР мог вести военные действия на всю глубину театра военных действий как с применением ядерного оружия, так и не прибегая к таковому. Огарков начал и реформирование Вооруженных сил СССР сообразно положениям этой концепции.
Идеи Огаркова о возможности ведения длительных боевых действий и достижения стратегических целей без использовали ядерного оружия привели к попыткам создания мощных высокомеханизированных мобильных группировок войск, нацеленных на осуществление оперативных и тактических маневров.
Однако взгляды Огаркова поставили советское руководство перед необходимостью значительного и затратного наращивания обычных вооруженных сил по отношению к более развитому в экономическом и военно-технологическом отношении противнику в лице США и НАТО. При этом сохранялась высокая вероятность (а фактически и неизбежность) задействования в таком конфликте обеими сторонами ядерного оружия. Это предопределило фактический отказ от данной доктрины, а стремление снизить расходы на неядерные вооруженные силы подвигло Михаила Горбачева в 1987 годы на объявление концепции «разумной оборонной достаточности».
Тем не менее взгляды Огаркова остаются востребованными в России до настоящего времени. Стремление уменьшить вероятность задействования стратегических ядерных вооружений (которые к тому же становятся все более затратными) привело к развитию в нашей стране, начиная с 90-х годов, концепции «неядерного сдерживания», окончательно закрепленной в Военной доктрине Российской Федерации 2014 года.
В нынешней доктрине «неядерного сдерживания» основная роль отводится высокоточным средствам неядерного поражения (крылатым и другим ракетам), применение которых теоретически должно удержать потенциального противника от развязывания крупномасштабной или региональной войны против России обычным оружием.
Предполагается, что демонстративное использование неядерных средств сдерживания позволит управлять степенью эскалации в конфликте и сможет исключить необходимость перехода к реализации потенциала ядерного сдерживания.
Кроме того, предполагается, что сдерживание потенциального противника неядерными средствами возможно боеспособными региональными группировками сил общего назначения в формах демонстрации военной силы и поддержания их в боевой готовности к применению.
Но с началом реализации этой доктрины (включая, например, наращивание группировок неядерных крылатых ракет морского, авиационного и наземного базирования и создание региональных группировок сил общего назначения) Россия столкнулась все с той же проблемой высокой стоимости такого решения. Более того, противоборство с использованием неядерных высокоточных средств поражения автоматически предполагает необходимость уничтожения морских и воздушных носителей крылатых ракет противника, его самолетов тактической авиации и важнейших объектов и элементов системы управления противника. Это фактически требует от России начать гонку вооружений по высокоточному оружию и его носителям с США и НАТО, при оборонном бюджете, почти в 25 раз уступающем по объему военному бюджету США.
При этом сама результативность неядерного сдерживания других великих держав (прежде всего США) остается дискуссионной. Более того, с учетом заинтересованности США в реализации своего превосходства в неядерных вооружениях и их желания понизить роль ядерного оружия в целом, не является ли доктрина неядерного сдерживания фактически подыгрыванием в желательном для американцев направлении?
В свете этого неудивительно, что в публичных выступлениях Владимира Путина в последний год снова стала активно звучать тема ядерного оружия и ядерного сдерживания. Пока что неясно, означает ли это вызревающий доктринальный поворот в сторону увеличения роли ядерного сдерживания.
Так или иначе противоречие между эффективностью политически обременительного ядерного потенциала и экономически ограниченными возможностями любых неядерных альтернатив надолго останется главной и трудноразрешимой проблемой российского военно-политического планирования.
