Чего ждать от Карабахского конфликта: возвращение к не пройденному

Александр Будберг: "Азербайджан медленно будет продвигаться вперед"

В первый раз я попал под обстрел — точнее, вертолет, в котором я находился, — в ноябре 1991 года, в Карабахе. Вертолет был гражданский, бело-голубой расцветки. Типа тех Ми-8, на которых летал Мимино. И так как по дорогам Нагорного Карабаха уже было просто так не проехать, он набивался как сельский автобус и развозил граждан по их селам. Я летел в свою первую командировку — мы с коллегой должны были подготовить репортаж об этой, тогда еще гражданской войне. Она с армянской стороны, я — с азербайджанской. Обмишуриться с первого же раза я себе позволить не мог и на перекладных добирался до цели. Вертолет — это был последний отрезок пути. Мы стартовали из очень чистенького и благополучного городка Агдам — известному почти всем жителям СССР по одноименному портвейну с рисунком городка на этикетке.

Александр Будберг: "Азербайджан медленно будет продвигаться вперед"
Армянский солдат ведет огонь из артиллерийского орудия. Октябрь 2020 г.

Агдам располагался в Равнинном Карабахе и казался глубоким тылом. Сейчас этого городка просто нет — нет ни зданий, ни людей, ни даже кладбищ. Он был захвачен армянскими формированиями в начале 90-х. Весь Равнинный Карабах стал частью пустыни, окружающей Карабах Нагорный. И таких районов 7. Они составляют 20% территории Азербайджана. И хотя все время говорят именно о Нагорном Карабахе, всегда надо понимать, что не стоит его смешивать с другими оккупированными районами.

Тогда около миллиона человек были вынуждены покинуть свои дома. И это был крупнейший поток беженцев в Европе после Второй мировой войны. Но об этом как-то не принято вспоминать. Кстати, именно им — этим беженцам — и продавали потом камни с семейных надгробий. И в этом нет ничего невероятного — это было самое рациональное использование этих плит, ведь эти территории победители не могли ни заселить, ни использовать. Народа не хватало.

Но вернемся к тому полету, когда упитанный Агдам стал базой для моего путешествия. Когда мы приземлились в одном из азербайджанских сел, выяснилось, что один раз в нас все-таки попали. Балка Ми-8 была прострелена навылет. Но пуля не задела тяги заднего винта, и балка не разрушилась. Был щелчок металла о металл — и все. Никто не подумал плохого. А выяснилось, что крепко повезло.

Тогда война в Карабахе поразила меня. Она напоминала скорее какие-то рассказы Вальтера Скотта, чем то, что мы видим сейчас по ТВ. Самое распространенное оружие — охотничьи ружья. В деле были ножи, косы, чуть ли не луки. Крестьяне враждовали с крестьянами, но все это было как-то несерьезно: овец меняли на людей, совершали какие-то «индейские набеги на соседей». И хотя до хаджалинской резни оставались считаные месяцы, какой-то карнавальный, ненастоящий характер этой войны я тогда ошибочно почувствовал. Это совсем не напоминало не то что Чечню начала 95-го, но даже абхазо-грузинское противостояние, которое я видел позднее. Это был самый первый, «пробный» конфликт, который оказался в итоге длиннее всех последующих…

Над всем этим пространством царила ДОН — дивизия особого назначения уже Российской армии. Она там оказалась еще до распада СССР с целью «силового замирения сторон». Но осталась там и после распада Союза. Это был удивительный и странный момент, когда старые правила и ориентиры вдруг исчезли. Возникали новые. И как перейти от одних к другим — было не понятно никому.

ДОН была властительницей деревень и городков в зоне конфликта. На бронетранспортерах перевозили крестьян по их надобностям — дороги были небезопасны, а деревни причудливо перемешаны. Единственная ходившая валюта — советский рубль. Валюта государства, которого уже и не было. И на эти перевозки были твердые устоявшиеся расценки — как в городских автобусах.

А ночные обстрелы деревень и зачистки целых населенных пунктов — стоили гораздо дороже, и решить эти вопросы без старших начальников младшим офицерам было невозможно. Вообще все имело свои расценки — выпущенная или невыпущенная пуля, снаряд, слив дизтоплива, «исчезнувший» автомат. Война на глазах превращалась в сверхприбыльный бизнес, который приносил уже в тот момент людям, имевшим к этой войне отношение, такой доход, о котором еще полгода назад они не могли мечтать.

Собственно, я очутился в Карабахе в тот момент, когда война любительская, крестьянская, подражая марксистскому языку, превращалась в войну профессиональную, «промышленную». И надо сказать — решающую роль в превращении этого конфликта в ту ужасную и незаживающую рану сыграла моя страна.

Ясно, что торговля оружием, которое осталось от огромной советской армии, была выгодным делом всю первую половину 90-х. Бескрайняя страна, ранее скрепленная лишь сетью партийных ячеек и военными базами, развалилась на несколько кусков. И для того чтобы манипулировать этими кусками, и для того чтобы лучше продавать оружие — маленькие деревенские конфликты стоило разжечь до небольших войн. И они заполыхали по периметру Союза. Россия, точнее, огромные корпорации из военных, шпионов, в меньшей степени дипломатов, пыталась отыскать возможности в новых условиях. И Карабах стал отличной возможностью. Деньги платили и те, и другие.

Кроме того, и нечестно было бы об этом не сказать, на политическом уровне в Москве было принято решение поддержать Армению. Почему? Ответов может быть множество: и гораздо большая инкорпорированность армян в армейские, силовые, управленческие структуры в России. Жестокая неприязнь Ельцина к Гейдару Алиеву. Очевидно, существующие исторические и религиозные стереотипы. Официально это никогда не объявлялось, а неофициально — много раз слышал, что Азербайджан хочет уйти от России, так его можно удержать (хотя, находясь там, где они находятся, как эти республики могут уйти от России — непонятно). Армения будет нашим форпостом (почему, кстати, тоже непонятно). Это было как бы «политическим» оправданием участия в конфликте.

Как следствие этого сложного комплекса личных и «государственных» интересов, эшелоны танков шли откуда-то из мест базирования, скажем — из Омска, до Ростовской области. Там, чтобы не пересекать границу официально, перегружались на самолеты военно-транспортной авиации (после чего становились практически «золотыми») и перелетали как бы на нашу базу в Армению и очень скоро оказывались на фронте. Когда я спросил об этих поставках командующего ВВС России Петра Степановича Дейнекина, он — of the records — ответил подробно. «Да, перевожу. «Русланами». За топливо платят какие-то частные фирмы, связанные с Арменией. Но если ты думаешь, что хоть на один вылет у меня нет директивы Генштаба, то я сейчас же просто выйду из этого кабинета».

Множество российских офицеров армянского происхождения разом были отпущены в длительные отпуска и тоже оказались на фронте.

Правительство народного фронта в Баку плохо дружило с нашими военными и было свергнуто, по сути, ставленником российских десантников Суретом Гусейновым. Его отрядам передали оружие уходящей из Гянджи дивизии ВДВ. В развернувшейся дальше политической борьбе его переиграл вернувшийся из Нахичевани Гейдар Алиев. Но к этому времени Азербайджан потерял около 20% своей территории — семь районов вокруг собственно Нагорного Карабаха.

Чтобы понять степень вовлеченности МО России в конфликт, можно вспомнить, как в 1994 году приехавший на встречу с Алиевым Павел Сергеевич Грачев прямо заявил, что если будет необходимо, то армянские танки окажутся в Баку в течение двух дней. Вот такая любовь на троих. Собственно, во второй раз я оказался в Азербайджане как раз после этих событий — хотелось после убийства Дмитрия Холодова посмотреть — где так явно наследили люди, о которых он писал.

Гейдар Алиев.

Вторая половина 90-х принесла некоторое успокоение. Порядка в России и республиках СНГ стало куда как больше. Парни типа Грачева покинули руководящие высоты. Поставлять тяжелую военную технику контрабандой стало практически невозможно. Генерал Рохлин даже разоблачил тайные поставки оружия в Госдуме (заседание срочно закрыли).

Алиев с Ельциным, хотя и не любили друг друга, но начали общаться на официальных мероприятиях. Евгений Примаков, старый товарищ Алиева, по сути, стал эффективным лоббистом Баку в кризисных ситуациях. И несколько сгладил существовавший перекос.

К тому же мировое сообщество в рамках ОБСЕ тоже проявляло заинтересованность в разрешении конфликта. В 1996 году на генассамблее ОБСЕ в Лиссабоне аж 53 страны (все, кроме Армении) приняли специальное решение — в нем объявлялись принципы подхода к умиротворению. Под этими принципами подписались и Россия, и США.

И в 99-м состоялась первая из двух почти удавшихся попыток примирения. Главную роль в ней играли американцы. Это был их план. И в какой-то момент Строуб Тэлбот — зам. госсекретаря при Клинтоне, который курировал регион, почти поселился в Стамбуле. И Россия не только была не против, но и поддерживала этот план.

План этот требовал большой щедрости от Азербайджана и огромной смелости лично от Гейдара Алиевича. План предусматривал, что Нагорный Карабах, по сути, воссоединяется с Арменией. Окружающие его семь районов немедленно передаются Азербайджану. Лачинский коридор — дорога между Нагорным Карабахом и Арменией, проходящая по двум азербайджанским районам — Лачинскому и Кельбоджарскому, разменивается на коридор между Азербайджаном и его Нахичеванской областью, которая отделена от основной части страны территорией Армении.

«Отдать Карабах» даже для такого авторитетного руководителя Азербайджана, которым являлся Гейдар Алиев, — это большой, огромный риск. Трое его помощников — министр иностранных дел, руководитель секретариата, советник по международным вопросам — подали в отставку. Они боялись в этом участвовать. Один из этих троих мне прямо сказал: «Отдать Карабах — невозможно, нас разорвут». Но по факту уже были готовы карты раздела территории и назначены возможные даты подписания — первая декада ноября.

В Ереване перед этим был недавно избран президентом человек, который с самого начала руководил борьбой армянского населения в Карабахе, — Роберт Кочарян. Он еще не стал единоличным хозяином республики. Его главным и, пожалуй, на тот момент единственным, политическим капиталом была именно карабахская победа. Судя по его дальнейшим действиям, наступление мира в Карабахе не очень входило в его планы. Именно война за Карабах сделала его президентом всей Армении. Но в тот момент он должен был считаться с другими силами — прежде всего спикером парламента — Кареном Демирчаном, который возглавлял Армянскую компартию с 1974 по 1988 год и который, как говорят, приложил руку к возгоранию конфликта как раз перед тем, как Горбачев его снял. И Демирчан, и премьер (до этого — что важно — министр обороны) Вазген Саркисян вначале отказывались от мира с Азербайджаном, а потом согласились — видимо, оценив все перспективы — и международные, и внутренние составляющие. И Кочарян, казалось, согласился. Дело шло к решению.

Но тут произошло то, что всем хорошо известно. 29 октября группа из пяти террористов ворвалась в парламент Армении. Без всяких требований (если не считать крик «хватит пить нашу кровь») они расстреляли Демирчана, Саркисяна, еще несколько депутатов и министров. Кочаряна по счастливой случайности в зале не оказалось. Он прибыл позже, лично провел переговоры с лидером террористов Унаняном. Они захотели выступить в прямом эфире и требовали справедливого суда. И то, и другое было обещано. Они сдались, больше никто не пострадал.

Если, конечно, не считать тех, кто потом погиб в Карабахе. Ведь теракт, по сути, определил две вещи: Кочарян стал полновластным хозяином Армении; мирный договор, который должен был быть подписан в начале ноября, так и не был подписан. Тэлбот вернулся в Вашингтон.

Когда уже в апреле 2001 года Джордж Буш захотел вернуться к прерванному процессу и организовал встречу Алиева и Кочаряна в Ки-Уэсте, президент Армении уже уверенно уклонился от договора.

Потом было множество событий в обеих странах. Гейдар Алиевич, по сути, передал страну сыну. Владимир Путин на 4 года ушел в премьер-министры. Кочарян тоже покинул президентский кабинет. И в следующий раз попытка добиться успеха была предпринята третьим президентом России Дмитрием Медведевым. Попытка, которая тоже почти удалась.

С 2009 года он регулярно встречался с Ильгамом Алиевым и Саргсяном (сменившим Кочаряна на посту президента, тоже выходцем из Карабаха и военным лидером войны за независимость Арцака). Суть договоренностей вращалась приблизительно вокруг того же самого. Сама Нагорно-Карабахская автономная область оставалась в руках Армении. Юридически ее статус должен был определиться через 50 лет путем референдума жителей этого анклава. Строго говоря, решение было предопределенным — азербайджанское население с 1994 года не проживает ни в НКАО, ни в оккупированных соседних районах. Поэтому в 2061 году НКАО должно было и юридически объединиться с Арменией. Отсрочка была связана с надеждой, что за 50 лет азербайджанцы привыкнут к новому статусу Карабаха и весь план удастся осуществить. Взамен Азербайджан немедленно получал 7 районов вокруг. Лачинский коридор оставался в руках армянских военных, его ширина предполагалась в несколько километров, чтобы он не простреливался обыкновенным стрелковым оружием.

Внутренне перемещенные азербайджанцы из Карабаха. 1993 г.

Как рассказывал мне президент Алиев, бывший министр иностранных дел Азербайджана Эльмар Мамедъяров, когда визировал документ, за пару недель до намеченного в Казани подписания, не обратил внимания на поправку одной из формулировок, которую очевидно внес Российский МИД, готовивший итоговый документ. Из этой поправки в закамуфлированном виде вытекало, что Армения сохранит военное присутствие не только в Лачинском коридоре, но и в обоих районах, по которым он проходит. И они будут переданы Баку только через 50 лет, после юридического утверждения итогов референдума.

Это было нарушение договоренностей. И Алиев в Казани отказался подписывать документ, когда министр иностранных дел России сформулировал, что поздно менять формулировки.

Кстати, несколько присутствовавших в Казани членов делегации Медведева до сих пор уверены, что сделка сорвалась именно тогда, когда в комнату переговоров решили пригласить министров иностранных дел (якобы на этом начал настаивать Серж Саргсян). В присутствии профессиональных дипломатов лидерам было гораздо труднее договориться.

Подписать документ вновь не удалось. И это считалось скорее успехом Еревана и личной неудачей Медведева, который мог претендовать на Нобелевскую премию мира (а так не вышло, и «пришлось уходить из президентов»).

Один из руководителей российской внешней политики в то время на мой вопрос, зачем же мы поменяли формулировку — ведь Алиев не мог не воспринять такое иначе как обман — ответил: «Об этом очень просила армянская сторона». На мой второй вопрос — было ли обращено внимание президента Медведева на новый смысл документа — ответа не получил.

С тех пор прошло 9 лет, и, похоже, для меня снова пришло время собираться на Карабах. Все эти 9 лет Москва и другие международные посредники намекали Баку, что вот-вот что-то изменится. И предлагали подождать. За это время в Ереване ушел Саргсян и пришел Пашинян, который хуже ладит с Москвой. Он арестовал Кочаряна, хотя якобы Путин лично просил этого не делать. Стал разворачивать «многовекторную политику», пытаясь добиться большей независимости от России. За эти четверть века изменилась и роль Турции. Она стала гораздо более самостоятельной и предалась имперским грезам. Шикнуть на нее из Вашингтона или Парижа уже невозможно. И это то изменение, которое в Минской группе ОБСЕ по Карабахскому урегулированию, где сопредседательствуют США, Россия и Франция, почему-то просмотрели. Появление Турции наравне с историческими коспонсорами процесса, конечно, усилило позиции Азербайджана.

В конечном счете новая война была неизбежна не только потому, что Турция захотела утвердиться в регионе, или потому что нужна Алиеву в пропагандистских целях. (Это самые популярные объяснения, которые приходится слышать с удивительно разных сторон.) Она нужна Азербайджану, чтобы сдвинуть процесс урегулирования. Никакая страна не может согласиться с потерей 20% своей территории. И предполагаю, что вопрос собственно о территории компактного проживания армян внутри бывшей НКАО совсем не главный. Баку наверняка оставит статус этой области для размена. Но оккупированные районы вокруг этой области ему нужны. Поэтому — это не «пропагандистская заварушка», как кто-то считает. И ее не стоит решать, «обращаясь к сердцу» и не обращаясь к резолюциям ООН, ОБСЕ и т.д. Слишком много жизней на кону.

За эти 25 лет принципиально изменился и характер вооружений. Более богатый Азербайджан оказался готов лучше и с помощью беспилотников может точечно уничтожать военные цели. Советская техника армянской стороны, бьющая по площадям, была очень эффективна до появления беспилотников. Сейчас не так. «Грады», «Осы», танки, вкопанные в землю господствующих высот, теперь легко накрываются сверху, конечно, если позволяет изменчивая в горах погода. Израиль, по сути, являющийся давним стратегическим партнером Азербайджана, даже больше Турции обеспечивает технологическое превосходство союзника.

Азербайджанские беженцы из Карабаха. 1992–1993 гг.

Предполагаю, что Азербайджан очень медленно, можно сказать, аккуратно, будет продвигаться вперед. Когда давление на Баку будет становиться слишком сильным, он будет приостанавливаться. Но оставить эту проблему нерешенной, вдруг перестать замечать ее — невозможно для лидера Азербайджана. Цель Алиева вернуться к дважды не состоявшемуся размену. И для армянской стороны явно нужно время, чтобы прийти к тому же решению. Бомбить собственно территорию Армении азербайджанская армия не собирается. Азербайджану не нужна интернационализация конфликта. И подключение механизмов ОДКБ, когда России придется вмешаться. Соответственно, и никаких турецких F-16 в Гяндже не было и не будет. Дураков нет.

Самый неприятный оборот развитие событий примет, если в ответ на преимущество противника в воздухе армянская сторона обстреляет ракетами стратегические объекты инфраструктуры в Азербайджане, типа Мингечевирской ГЭС. Собственно, неразорвавшиеся в Мингечевире ракеты — это предупреждение о такой возможности. Тогда ситуация точно имеет все шансы выйти из-под контроля. Но вряд ли это кого-то обрадует.

Но, как говорится, «и все-таки я верю». Ведь любая война заканчивается миром. Прочного мира без компромиссов не бывает. А компромиссы всегда дети поражений. И пора уже достичь того, что несколько раз «срывалось» в последний момент. От этого выиграют абсолютно все. И мне кажется, с каждым днем это будут лучше понимать все участники процесса.

Опубликован в газете "Московский комсомолец" №28387 от 12 октября 2020

Заголовок в газете: Возвращение к не пройденному

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру