Судья назвал юридические тонкости против смертной казни наемников в ДНР

И высказался о возможности возврата высшей меры наказания в России

Адвокаты британца Шона Пиннера, который был приговорен в ДНР к смертной казни, подали кассационную жалобу в Верховный суд Донецкой народной республики. И 29 июня ВС ДНР сей факт подтвердил. С этого момента, как считают международные юристы, страшное наказание не могут привести в исполнение. Впрочем, по их мнению, высшую меру в принципе не должны были назначать.

Смертная казнь — тема болезненная и непростая. И тем важнее был открытый разговор об этом с заместителем председателя Комитета ООН против пыток, судьей Международных уголовных трибуналов ООН по Руанде и по бывшей Югославии в отставке Бахтияром Тузмухамедовым.

И высказался о возможности возврата высшей меры наказания в России
Фото: dan-news.info

Право на жизнь

Разговор о смертной казни состоялся в Екатеринбурге в «Ельцин-центре». Автор этих строк вместе с криминологом Данилом Сергеевым была его модератором (как человек, написавший десятки статей о том, почему нельзя возвращать этот вид наказания). Мои вопросы адресованы уникальному спикеру во время мероприятия — человеку, который и сейчас входит в Комитет ООН против пыток. Главный из них — Россия вышла из Совета Европы и Конвенции по правам человека, и значит ли это, что скоро можно будет выносить смертные приговоры?

— Я считаю, что нет, — говорит Бахтияр Раисович. — Потому что Конституционный суд 2009 года отделил комплексный мораторий от международных обязательств, отнеся международные обязательства лишь к части оснований для неприменения смертной казни. Вот что констатировал КС: «В РФ сложился легитимный конституционно-правовой режим, в рамках которого происходит необратимый процесс, направленный на отмену смертной казни как исключительной меры наказания». Сложился он не на основе, а только, цитирую, «с учетом международной правовой тенденции и обязательств, взятых на себя РФ». Кроме того, по мнению Конституционного суда (вновь цитирую) «сформировались устойчивые гарантии права не быть подвергнутым смертной казни»... Конституционный суд установил, что конституционное право на жизнь уже исключает возможность быть лишенным жизни властью государства. Мораторий был заменен конституционным отказом от исключительной меры наказания.

— Можно ли реанимировать «расстрельное» положение Уголовного кодекса?

— Ну, наверное, можно. Надо всего лишь убедить Конституционный суд пересмотреть свои решения. Пусть даже по закону они являются окончательными и не подлежащими обжалованию. И убедить Конституционный суд, чтобы он изменил свою правовую позицию: в 2009 году он признал, что гарантии устойчивые и процесс необратимый, пусть теперь скажет, что неустойчивые и обратимый. Это один путь. Есть более решительный, кардинальный шаг. Это изменение Конституции. Здесь возникает «загогулина» и заключается в том, что это требует вмешательства в главу вторую «Права и свободы человека и гражданина», а она может быть изменена только по сложной процедуре. Это путь не к изменению главы, а всей Конституции.

— И все-таки почему сохраняется в Уголовном кодексе смертная казнь? Ведь многим непонятно: то ли это реликт, то ли «спящее» положение УК. Почему бы не убрать его?

—В данном случае конституционный отказ пришел «сверху». Отказ от смертной казни, как правило, приходил «сверху» и только потом воспринимался обществом. Где-то (возьмем США) этот отказ не воспринимается до сих пор.

Смертная казнь в ДНР: назначать можно, исполнять нельзя

— Сегодня многих волнует: казнят ли тех, кто сдался сам или был захвачен российской стороной во время спецоперации на Украине?

— Украина сначала рассматривала происходившее на востоке страны как внутренний вооруженный конфликт, именуя это антитеррористической операцией. Своим указом в 2018-м президент Петр Порошенко перевел это в разряд международного конфликта, обвинив Россию в агрессии.

Уголовный кодекс ЛНР не знает смертной казни (в качестве высшей меры там указано пожизненное заключение). Уголовный кодекс ДНР по количеству «расстрельных» составов приближается к УК РСФСР 60-х годов (там около 30 преступлений, за которые предусмотрена высшая мера). Здесь вот какая хитрость. Военнослужащие Украины, которые выходили с «Азовстали», попадали под контроль российских военных. Как мне кажется, сформировался международно-правовой обычай на основании региональных двусторонних договоров: не осуществлять передачу лиц в те юрисдикции, где этим лицам может грозить уголовное преследование, которое завершается смертной казнью. Так вот, в Уголовном кодексе ДНР существует оговорка о неприменении смертной казни для лиц, которые передаются из юрисдикции, где смертная казнь по какой-либо причине не применяется. РФ как раз такая страна. Поэтому, на мой взгляд, либо Россия должна требовать от ДНР гарантии неприменения смертной казни, либо эта гарантия подразумевается.

Кроме всего прочего, надо относиться к врагу, который сложил оружие и оказался в твоей власти, так, как ты хочешь, чтобы относились к твоим собственным гражданам, которые оказались во власти противной стороны. Мне так кажется.

Я слышал высказывания про то, что не надо обменивать военнослужащих. Человеческая жизнь является высшей ценностью. Давайте делать все, чтобы «выцарапывать» своих.

Как карает трибунал

— Что показал ваш опыт работы судьей международных трибуналов: большинством потерпевших движет чувство мести? Они на самом деле хотят смерти виновных?

— В международной юрисдикции максимальная мера наказания — это пожизненное заключение (мы не берем военный трибунал в Нюрнберге, а также 12 последующих процессов, где наказание в виде смертной казни просто предусматривалось).

С момента формирования современных международных юрисдикций процесс отказа от смертной казни уже достиг определенного уровня, который не позволял применение такой меры и введения ее в уставные документы. Вы не найдете смертной казни в статутах бывших трибуналов по Руанде и бывшей Югославии, нет ее в гибридных трибуналах, по Сьерра-Леоне или по Камбодже.

В первой инстанции трибунала по Руанде перед нами были свидетели, некоторые из них в то же время являлись жертвами. Ну, например, перед нами была мать восьмерых детей, семерых из которых убили во время геноцида. И я не помню призывов к умерщвлению. Хотя это было время геноцида, за короткий срок в несколько месяцев было уничтожено неустановленное количество человек (оценки разнятся от 800 тысяч до миллиона человек). Многие из погибших так и не были найдены. Тела уносило рекой.

СПРАВКА «МК»: Геноцид в Руанде происходил в период с 6 апреля по 18 июля 1994 года. По приказу правительства хуту уничтожались представители народности тутси. Массовые убийства осуществлялись армией, жандармерией и провластными группировками. Общее число жертв составило до 20 процентов от всего населения страны.

— Когда вы судили виновных в этом геноциде, у вас не было сожаления, что смертная казнь для них не предусмотрена?

— Нет. Первое. Понимаете, наверное, есть определенный предел, после которого притупляется ощущение смерти. Один человек, два, три. А когда речь идет о сотнях тысяч… Второе. Надо было держать себя в руках. Третье. Я оказался судьей Трибунала по Руанде в 2009 году. Прошло 16 лет с момента геноцида. Ощущения притупились даже у выживших потерпевших.

Мое первое дело, с одной стороны, было самым простым, потому что обвиняемый сотрудничал со следствием и речь шла просто о вынесении приговора. На его руках явно не было крови. Нашлись свидетели, описывающие его с положительной стороны.

Как все было: к нему пришли, приставили нож к горлу и сказали: «Вот у тебя склад (а он был начальником государственной чайно-кофейной компании), там будет храниться оружие». В тех условиях оружие — не автоматы, а мачете и булыжники (кстати, помню один эпизод, когда люди просто не знали, как пользоваться ручными гранатами, бросали их как булыжники).

Был смешной момент: обвинение требует «вилку» от 8 до 14 лет. Стороны отказываются от апелляции (это упрощает дело). Председательствующим является датчанин, был еще один судья из африканской страны, ну и я. Я говорю: «Давайте 8 дадим». Датчанин с удивлением смотрит на меня и говорит: «Я знаю, что ты из России, потому думал — ты потребуешь смертную казнь».

Я вспоминаю одно дело, оно тоже было в первой инстанции, когда председательствующей была африканка, одним из судей был турок, с которым мы сдружились (который, к несчастью, попал под разборки после попытки вооруженного переворота), и я. И мы с турком составили большинство, настоявшее на меньшем наказании для обвиняемого, при этом мой турецкий друг исходил из гуманистических соображений. И опять не было никаких доказательств, что на руках обвиняемого есть кровь. А я же был кем-то вроде сомневающегося народного заседателя. Но, к сожалению, это все пришло в апелляционную инстанцию, и по мотивам, с моей точки зрения, крайне неубедительным, апелляция повысила срок наказания. С моей точки зрения, апелляция не должна повышать меру наказания. Но в практике международных трибуналов так случалось.

— Были у вас сомнения в виновности некоторых подсудимых?

— Я за свою практику в первой инстанции трибунала по Руанды и затем в апелляционной инстанции, которая была общей для трибуналов по Руанде и бывшей Югославии, неоднократно выступал с особыми, не совпадающими мнениями.

Я пошел против большинства на апелляции в одном деле с несколькими обвиняемыми, где один эпизод — расправа над бельгийскими военнослужащими из состава сил ООН в Руанде. Я был на месте преступления. Несколько молоденьких солдат с молоденьким лейтенантом там дали последний решительный бой…

Большинство моих коллег (я выразил особое мнение) склонилось к такому сокращению срока для одного из главных исполнителей, что с момента оглашения приговора (после завершения формальностей) он получил свободу. И поскольку ему не было пути ни в Руанду (там он не прожил бы долго), ни за границу, он просто приходил на процессы и сидел в зале. У нас был застекленный барьер, за которым сидела публика. И этот человек приходил и смотрел…

— Сложилась парадоксальная ситуация в делах по геноциду в Руанде: местное национальное законодательство (а под него подпадала «мелкая птица») предусматривало смертную казнь, в то время как международное (под него — только «крупная рыба») — максимум пожизненное лишение свободы. И не просились ли к вам на Международный трибунал обвиняемые, чьи дела рассматривал национальный суд?

— Просись, не просись — обвинительное заключение и перечень лиц, которые подлежали рассмотрению в международных юрисдикциях, определяли не они сами, а международные инстанции. А это преступления лиц высокого уровня, высокого ранга. Дела, в которых я участвовал… это был уровень правительства: заместитель главы правительства, министр Сербии. Хотя были и исключения, и первым такие исключения стал допускать как раз трибунал по бывшей Югославии.

Что касается Руанды и смертной казни, я не смогу ответить, выносились и приводились ли в исполнение смертные приговоры в период с 94-го до того момента, как трибунал набрал определенную силу. Я не могу исключать того, что ООН и «внешние силы» имели средства воздействия на Руанду, чтобы та воздерживалась от применения смертной казни. Долгое время в Руанде существовали низовые, народные суды — гачача, которые при отсутствии юристов в их составе были наделены правом выносить смертные приговоры. Но когда Руанда стала проявлять интерес к самостоятельному судебному преследованию лиц, причастных к геноциду, было поставлено жесткое условие: отмена смертной казни.

— Отслеживал ли трибунал судьбу приговоренных? В каких условиях и где отбывали наказание пожизненно заключенные?

— Люди либо осуждались и уезжали в место отбытия наказания, либо освобождались. Тем, кто был оправдан трибуналом, некуда было деваться, и они еще долгое время жили в охраняемых помещениях в Аруше. В Руанду им был путь заказан, далеко не все страны были готовы их принять даже по гуманитарным соображениям, даже если там проживали члены их семей.

Осужденные отправлялись отбывать наказание в африканские и другие государства (была практика заключения соглашений, на основании которых там принимали лиц, осужденных трибуналом для отбытия наказания). Мониторинг осуществлялся. Международные стандарты соблюдались.

Я сам был только в изоляторах. Помню, как впервые посетил изолятор в Танзании, который принадлежал ООН. Он располагался в середине танзанийской тюрьмы, и я предположил, что заключенные в танзанийской части прыгали бы скорее не наружу, на свободу, а внутрь изолятора — настолько комфортные условия там были. Запомнилась волейбольная площадка с водоотводом посередине (возможно, это только повышало интерес и азарт).

Хорошие условия были в изоляторе, расположенном в пригороде Гааги, где был международный блок, в котором содержались лица, чьи дела рассматривались апелляцией или же трибуналом по бывшей Югославии. Камера не менее 15 кв. м, дверь, которая открывается не позднее 8.00 и закрывается в 21.30–22.00. Есть возможность заказывать продукты. Начальник тюрьмы говорил: «Когда они начинают готовить еду (национальную), у меня слюни текут». Спортзал, теннисный корт, возможности для интенсивных встреч с адвокатами, обсуждения дел.

Смертность среди подсудимых и осуждённых была. Я бы не стал винить в этом администрацию. Хотя помню, как одного обвиняемого (проходил в югославском трибунале) первая инстанция отказывалась временно освободить по гуманитарным соображениям, несмотря на прогрессирующий рак и многочисленные прошения. Только апелляционная инстанция позволила передать его до завершения разбирательства на родину, где он вскоре и умер.

Сюжет:

Новости СВО

Опубликован в газете "Московский комсомолец" №28817 от 5 июля 2022

Заголовок в газете: Приглашение на жизнь

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру