— Сергей Алексеевич, хотя вы уже на пенсии, наверняка вы поддерживаете связи с бывшими коллегами. Что же происходило с институтом в последние годы?
— Я имел огромное счастье не служить, когда там развернулась Васильева. Я пришел работать в 31-й институт в 1969 году, руководил им с 1992 по 1997 год. Передал кресло преемнику, он до сих пор институт возглавляет. Когда я сдал институт, он был еще войсковой частью. Начальник института был военный, начальники отделов были военными. Потом, уже при Сердюкове, это все вдруг стало гражданским.
Никто ведь даже не знал, что есть такой 31-й институт. Это было закрытое наименование, использовалось только в закрытой почте. А значилась войсковая часть 14262. Все знали, что войсковая часть 14262 находится напротив здания МИДа, а что там внутри, знали только нужные люди. И при Сердюкове первое, что сделали, раскрыли институт. Назвали ГПИСС МО РФ (Главный проектный институт специального строительства Министерства обороны. — С.Н.).
И сразу стали там всем объяснять, что, мол, хватит, вы, грубо говоря, нахлебники. У вас тут получают деньги непонятно за что какие-то офицеры. Станете теперь коммерческой организацией.
Офицеров увольняли или же переводили на работу где-то в отдаленных регионах, вынуждая таким образом уходить по собственному желанию. Ладно те, кто имел выслугу лет хотя бы двадцать, — они пенсию какую-то получили. Но в коллективе были и молодые, которым сказали «до свидания, мы вас увольняем» — а куда им деваться?
— И руководила всем этим процессом Евгения Васильева?
— Общее руководство осуществляла она, но были и другие. Васильева же после акционирования стала председателем совета директоров получившегося ОАО. Генеральным директором она назначила своего человека, он, кажется, сейчас тоже под следствием. Преемнику же моему, поскольку он все знал, понимал, как все работает, предложили или уходить, или стать исполнительным директором. В институте появились все эти незнакомые нам люди. При этом там же как маленькая семья — все всё знают, и про зарплаты этих «варягов» мигом тоже стало известно. Они были возмутительно большими. Если средняя зарплата наших ведущих специалистов 80–100 тысяч, то своим людям они назначили сразу по 300 тысяч. А занимались они в основном как раз акционированием.
— Зачем это было нужно?
— Что самое главное в институте, думаете? Чертежи? Кадры? Опыт? Нет! Здание на Садовом кольце. МИД, две гостиницы рядом. Такая собственность чудесная! И у них, видимо, создалось мнение, что надо это пустить в дело. Разогнать институт совсем, понятно, невозможно. Что могли — документацию на построенные объекты, — сдали в Подольск, в архив Минобороны, в секретный отдел. А в отношении всего остального возникла мысль: подчинить 26-й институт нашему, чтобы потом переселить нас на их территорию в Балашихе.
— Здание таким образом высвобождалось. Для чего его могли использовать?
— Ох, если б я знал. Думаю, что это, наверное, было бы какое-то очень престижное офисное здание. Жилое там не сделаешь, гостиницы рядом уже есть, а офис сделать можно.
— А сам институт выселить за МКАД?
— Да дело даже не в том, что выселить. Дело в безумии принятых административных решений. Для нас 26-й институт всегда был как для гражданских — Академия наук. У нас в институте было 2–3 кандидата наук, а там все почти кандидаты и доктора. И как проектировщики могут руководить учеными? Несмотря на протесты, решение было принято. За подписью министра, я так думаю. И 26-й стал филиалом нашего института. Плюс, например, мы никогда практически не занимались морскими объектами — базами подводных лодок, портами: для этого был другой институт в Ленинграде. Так его тоже сделали нашим филиалом.
— Как так вышло, что в 26-м институте такой мощный кадровый состав?
— Чтобы ответить, надо объяснить, как все работало в старые времена. Существовал военный строительный комплекс. Туда входили главки, которые строили по всему СССР, их было четыре основных. Огромные соединения строителей и инженеров, колоссальное количество техники, ресурсов. Они строили все военные городки, все объекты отсюда и до Камчатки.
Кроме главков в комплекс входили проектные институты, которые на основании выданных технических задний создавали документацию, по которой потом главки и строили. Среди них особое место занимал как раз 26-й институт. Он был не проектный, а научно-исследовательский. Располагался он в Балашихе. Там были производственные площади, огромные лаборатории, там работали академики, доктора наук, много профессоров, кандидатов вообще тьма. Туда собирали лучших из лучших инженеров Министерства обороны. Прекрасный, короче, институт, одна у него по сегодняшним временам проблема нарисовалась — площади большие. За них он и пострадал.
— То есть ваш институт, несмотря на поставленные перед ним ответственные задачи, не был самым престижным?
— 31-й институт шел следующим по значению. Мы непосредственно проектировали объекты. Почти всегда уникальные. Космодромы, например. Байконур, Плесецк. «Восточный», кстати, тоже институт проектировал. И если у нас или у других проектных институтов в ходе подготовки проекта возникала какая-то проблема по сейсмике, по мерзлоте, по грунтам, что-то необычное, требующее научного подхода, расчетов, экспериментов, что-то, чего мы не могли решить, — мы отправляли наши вопросы в 26-й институт.
Конечно, по определению все должно было строиться по СНиПам. Но министерство задавало нам такие задачи, что никакими СНиПами они не регулировались. Генералы намечали, в каком районе им нужны, например, позиции отдельного старта баллистических ракет. Или условия для боевых железнодорожных комплексов — маршруты, по которым они ходили, места для хранения, обслуживания, позиции, с которых могли производить пуски. И с грунтовыми мобильными комплексами та же история. Вообще, в интересах РВСН все проектировали мы. Также мы строили наземные измерительные пункты — это для слежения и связи со спутниками. Картинку, которую они собирают, можно видеть в Центре управления полетами, когда на большом экране точка МКС ползет по карте Земли. Я, например, лично проектировал НИП-16 в Евпатории. Площадь зеркала антенны там больше, чем футбольное поле. Кроме того, у нас в институте проектировали так называемые объекты управления государством, но я о них, понятно, ничего рассказывать не могу.
— И все это институт проектировал самостоятельно?
— Не совсем. В войсках формулировалось для нас техзадание — сложнейшее, с параметрами, координатами, защищенностью. Мы прорабатывали, создавали чертежи, документы, осуществляли авторский надзор. На той же Камчатке было поставлено условие — чтобы строения выдерживали землетрясение в 9 баллов по нашей шкале. Тряханет, а пункты управления и специальные сооружения должны устоять, должны работать, пускай хоть все вокруг развалится. Вот примерно с такими уникальными задачами проектировщики сами не справлялись и обращались в 26-й институт.
— А теперь его сократили и подчинили 31-му?
— Именно. Вся структура фактически развалилась. И для чего все это делалось, было шито белыми нитками. Понятно было совершенно, к чему идет. Освободить здание на Смоленской и сдать его под офисы. У комплекса в Балашихе тоже наверняка что-то отрезали-продали. Довести дело до конца, правда, не успели. Теперь вот, говорят, проданные акции института вернули. Преемника моего в должности восстановили.
— За счет чего сейчас живет ГПИСС?
— Сейчас такое время, когда многое устарело и требует модернизации. Все наши объекты: ракетные объекты, пункты управления, пункты управления космическими объектами — требуют модернизации. Сами понимаете, столько лет прошло. Уже компьютеры изменились. Настолько наука и техника шагнули вперед, что, конечно, все устарело. А кто может модернизировать? Тот институт, который проектировал изначально. У него в архиве есть документы, планировки этажей, какое оборудование стоит, какая вентиляция, сколько электричества подведено. Проектным институтам сейчас идут заказы по модернизации всех этих объектов. Они живут процентов на 80–90, наверное, за счет этих заказов. Это от Военно-промышленного комитета договоры. Еще Спецстрой иногда заказывает работы. Сейчас много говорят о перевооружении, министр упоминал о создании инфраструктуры под новые образцы вооружений. Возможно, в связи с этим в ближайшие годы в институт пойдут наконец заказы и на новые проекты.
