Триумфальная победа президента и его соратников на выборах открыла новую эпоху в истории Российского государства — эпоху Покаяния.
Все, кто раньше не успел проявить себя как яростный сторонник, должны были публично раскаяться и самостоятельно себя высечь за игнорирование национально-исторических особенностей развития России и жизненно важных интересов подавляющего большинства российского народа.
Обязательному Покаянию подлежали все, кто голосовал на выборах не за президента или вообще не голосовал.
В первую очередь каяться должны были либерально мыслящие граждане, испытывающие стойкую неприязнь к органам госбезопасности, приверженцы западных свобод и ценностей и прочие могильщики Советского Союза.
Их было немного, но они очень досаждали комариным жужжанием, нарушая красивый строй идущих в ногу сторонников президента.
Застрельщиком Великого Почина выступил самый знаменитый критик правящего режима олигарх Ходорковский, которого перед выборами даже пришлось упечь за решетку — до того он был неприятен своим антиобщественным поведением.
За решеткой у олигарха резко вырос авторитет. В глазах либералов он превратился в истинного мученика, поэтому Покаяние, конечно, должно было начаться с него.
Если уж такой непримиримый борец с режимом покается, тогда и маленькие шавки-подпевалы толпой побегут рвать волосья, вопить и лупить себя хлыстом. Главное — подать им пример, направить в правильную сторону.
* * *
Покаянное письмо олигарха Ходорковского содержало программу Покаяния из семи пунктов, где с детской непосредственностью было расписано, какими хочет видеть либералов нынешняя власть.
Ознакомившись с пунктами, все последующие кающиеся уже точно знали, какое поведение от них ожидается в ходе процедуры Покаяния, и понимали, какие слова президенту будет приятно увидеть и услышать от смиренных подданных, осознавших наконец свою неправоту.
Для актов Покаяния было выделено специальное помещение, оформленное в соответствии с описанием сна Никанора Ивановича Босого из всегда актуального романа “Мастер и Маргарита”. Люди с золотыми трубами подводили Кающегося к большим лакированным дверям, играли туш, и затем гулкий бас с небес весело говорил:
— Добро пожаловать, господин Либерал! Сдавайте валюту.
Кающегося запускали в зал, где под золоченым потолком сияли хрустальные люстры, и имелась сцена, задернутая бархатным занавесом, усеянным, как звездочками, золотыми знаками евро и доллара.
Вся публика была одного пола — мужского, и вся с бородами разной длины. В зале не было стульев, и публика сидела на полу, великолепно натертом и скользком.
Занавес раздвигался, на освещенную сцену выходил артист в смокинге, молодой и с очень приятными чертами лица.
— Сидите? — спрашивал он мягко.
— Сидим, сидим, — отвечали из зала.
— Гм, — говорил задумчиво артист, — и как вам не надоест, я не понимаю?
Затем он менял тон, взмахивал красиво рукой и звучно объявлял новоприбывшего:
— Итак, следующим номером нашей программы — господин Либерал! Попросим господина на сцену!
Под аплодисменты Кающийся Либерал поднимался на сцену и растерянно оглядывался, ослепленный ярким светом.
— Ну-с, господин Либерал, — задушевно говорил молодой артист, — расскажите нам, что вы сделали для России?
Услышав знакомый вопрос, много репетировавший Кающийся вставал по стойке “смирно” и бодро рапортовал:
— Ничего! Ничего я не сделал для России.
— Гм, — говорил артист. — А вот что Россия сделала для либералов — уже известно. Бабла вам отстегнула немерено. Не всем, конечно, но… многим. А кому не дала бабки, тому позволила свободно жить и развиваться в нашей великой стране. Тоже, между прочим, немало. Ну и чем вы сейчас намерены ее отблагодарить?
— Настал черед либералов что-то сделать для России, — с выражением произносил Кающийся. — Те, у кого есть деньги, должны вернуть их стране. Если денег нет, надо сидеть тихо и не мешать экономическому росту. Не совать палки в колеса, отпугивая иностранных инвесторов, и ни в коем случае не рассказывать, что в России нет независимого суда, а вся правоохранительная система продажная, поэтому нет никаких гарантий, что у них здесь не отнимут всю собственность.
— И где же теперь искать правду? В России или на Западе? — вкрадчиво интересовался артист.
— Искать правду надо в России, а не на Западе, и перестать пренебрегать — тем паче демонстративно — интересами страны и народа. У Запада свои интересы, а у России — свои. Россия стремится стать могучей державой, чтоб нас все боялись и уважали, и хватит уже пренебрегать государственными интересами, играя на руку врагам.
— Да? А вы, например, никогда не бегали к западным правозащитникам и не жаловались, что в Чечне нарушаются права человека, а выборы у нас хоть и свободные, но неравные для всех кандидатов?
— Я? Никогда!
— Вот какие басни Лафонтена приходится мне выслушивать, — сокрушенно вздыхал артист под возмущенный рев зрителей. — Так-таки никогда?
— Ну, может, один только раз. Выпил, распустил язык. Но я раскаялся в содеянном и с тех пор — никогда. Хватит очернять свою страну и лить на нее грязь, — декламировал Кающийся. — Узнал что-то плохое — про экологию или про то, что бюджетные деньги разворовали, эффективное производство закрыли, оружие продали боевикам — молчи. Не порти радостную картину возрождения Отечества.
— Ладно, — говорил артист. — Насчет Отечества, я вижу, вы усвоили, переходим к третьему пункту. Как вы относитесь к нашему президенту? Раньше, как мы знаем, вы считали его всего лишь преемником, случайным выдвиженцем ельцинской мафии, а вовсе не самостоятельной личностью, добившейся президентского поста собственным умом, трудом и харизмой.
— Пора наконец перестать ставить легитимность президента под сомнение. Теперь — когда народ в знак глубокой благодарности избрал его во второй раз — эту тему следует считать закрытой навсегда, и я искренне раскаиваюсь в том, что когда-то позволял себе сомнительные мысли. Вот смотрите.
Кающийся падал на колени, бился лбом об пол и раздирал ногтями лицо.
— Ну-ну, довольно, — брезгливо отодвигался артист. — Давайте-ка пройдемся по четвертому пункту “Перестать лгать”. Вы вот перестали лгать?
— А я не лгал. Это Хакамада, она несправедливо обвиняла президента в трагедии “Норд-Оста”. А я, наоборот, считаю: домыслы о том, что своей политикой президент привел террористов в Москву, следует немедленно похоронить и никогда больше не выкапывать тревожные очертания неправды.
— Ну Хакамада сейчас в женском театре кается, а у нас с вами тут мужской разговор идет. Скажите, любите ли вы Россию так, как люблю ее я? Или вы, господин Либерал, космополит?
— Ни в коем случае, — здесь Кающийся переходил на певучие есенинские интонации. — Мы люди земли, а не воздуха, а российский либерализм может вырасти только на твердой национальной почве, где просторы бескрайние и березки белые, и водки всегда мало, и такая разлита благодать повсюду, такая тоска щемящая, что так бы и дал в морду кому-нибудь, свалился в канаву и задохнулся от счастья.
Зал взрывался аплодисментами.
— Отлично, господин Либерал, с теорией заканчиваем, переходим к материальной части. Что там у вас по бабкам выходит?
Над сценой загоралось табло, где зелеными буквами высвечивались номера банковских счетов и хранящиеся на них суммы.
— Мы не ошиблись? Это все ваши авуары, господин Либерал?
— В общем, да, — говорил побледневший Кающийся, и глаза его наполнялись слезами. — Ну и еще кое-какая собственность, акции там всякие, незаконно приватизированные предприятия... Но я раскаиваюсь, я готов поделиться с народом, согласившись с реформой налогообложения полезных ископаемых. Или еще как-нибудь. Пожалуйста, хоть все забирайте, ведь это нужно не вам, это нужно мне и моим детям.
— Государство рассмотрит ваше предложение, — сухо замечал артист. — А скажите, если вам все же будет позволено оставить себе кое-какую собственность, вы ею как распорядитесь?
— О, — загорался обнадеженный Кающийся и начинал нести нечто совсем уж невнятное. — Я вложу деньги и мозги в создание принципиально новых общественных институций, не замаранных ложью прошлого. Я создам настоящие структуры гражданского общества, не думая о них как о сауне для приятного времяпрепровождения. Я открою двери для новых поколений и привлеку к себе совестливых и талантливых людей, которые и составят…
— Все-все, достаточно, — останавливал артист и оборачивался к залу. — Теперь вы видите, какой жадный паук и поразительный охмуряла и врун скрывался под этой кающейся личиной. Спускайтесь, господин Либерал, в зал и посидите с товарищами. Народ не поверит скороспелым раскаяниям, пока вы не изживете комплексы и фобии минувшего десятилетия. На это тоже нужно время. Лет этак десять-двенадцать. Верно я говорю, господа либералы?
Бешеные рукоплескания потрясали зал. Занавес опускался, лампы гасли. Воцарялась тьма. И только слышался издалека веселый голосок, дразняще напевающий: “Пуси-муси, муси-пуси, миленький мой”.
