Россия образца начала XIX в. отнюдь не могла похвастать развитой медициной. Статистика
При этом следует учитывать, что все количественные нормативы в официальных документах, регламентирующих «мощность» медслужбы русской армии, брались из чисто умозрительного расчета. Их составители полагали: в современной войне количество больных и раненых во время боевых действий не должно достигать десятой части личного состава войсковых подразделений. Военные действия против французских захватчиков показали, насколько эти «нормы» далеки от реальности.
«Скорый способ к подаванию помощи»
Что делать с воином, получившим ранение на поле боя? На сей счет мудрое начальство предусмотрело определенный алгоритм. Для переноса раненых «из строя на место перевязки при каждом полку полагалось 20 или более нестроевых солдат с четырьмя носилками». Место перевязки определялось заранее особыми приказами по армии и обозначалось «флагом или другими какими-нибудь знаками, чтобы раненые, не блуждая, могли оное сыскать».
«Дабы медики имели скорые способы к подаванию помощи раненым», каждый полевой госпиталь имел четырехконную фуру, в которой находились «готовые аппараты к перевязке переломов и после операции разного рода повязки, головные, грудные, брюшные, плечевые, а также хирургические инструменты, пластыри, нужные мази, примочки, лубки, шелк...» Хирургическая помощь оказывалась на полковых перевязочных пунктах, а более сложные операции выполнялись, как правило, позднее, когда раненого доставляли в госпиталь. Впрочем, и здесь условия для выполнения серьезных операций были далеки от идеала. Зачастую врачам приходилось колдовать над изувеченным человеком прямо в общей палате, на глазах у лежащих и сидящих по соседству других раненых! А зрелище это было не для слабонервных.
Вот лишь одно свидетельство очевидца, описавшего в деталях работу медиков на перевязочном пункте: «Резатели обмыли рану, из которой клочьями висело мясо и виден был острый кусок кости. Оператор вынул из ящика кривой нож, засучил рукава по локоть, потом тихонько приблизился к поврежденной руке, схватил ее и так ловко повернул ножом выше клочьев, что они мигом отпали. Раненый вскрикнул и стал охать, хирурги заговорили, чтобы шумом своим заглушить его, и с крючками в руках бросились ловить жилки из свежего мяса руки; они их вытянули и держали, между тем оператор стал пилить кость. Это причиняло, видно, ужасную боль. Раненый, вздрагивая, стонал и, терпя мучение, казался изнеможенным до обморока; его часто вспрыскивали холодною водою и давали ему нюхать спирт. Отпиливши кость, они подобрали жилки в один узелок и затянули отрезанное место натуральною кожею, которая для этого была оставлена и отворочена; потом зашили ее шелком, приложили компресс, увязали руку бинтами — и тем кончилась операция...»
Во времена, когда об антисептических методах при лечении раненых еще никому не было известно, основным способом не допустить развития гангрены являлась ампутация. Попытки сохранить бедняге, изувеченному в бою, поврежденную осколком, ядром, пулей руку или ногу чреваты были смертью от «антонова огня» (так в обиходе называли гангрену). Самый известный пример — судьба знаменитого героя Бородина генерала Багратиона. Ему хотели отнять выше колена разбитую ядром ногу, однако Петр Иванович категорически не захотел становиться калекой, и в итоге «сберегательное» лечение для него закончилось летальным исходом.
Впрочем, «тотальная ампутация» тоже не приветствовалась армейским начальством. Оно пыталось также принимать меры для улучшения условий, в которых должна оказываться медицинская помощь раненым. Вот одно из распоряжений, подготовленное по распоряжению Кутузова: «Чтобы отечество не потеряло безвозвратно воинов, могущих ему служить, не надобно в военном госпитале отнимать у больного членов без общего совета медицинских чинов госпиталя. В госпитале должна быть особая палата для операций, а не делать их в общей палате».
Во время Отечественной войны у нашей военно-полевой медицины уже появилась принципиально новая практика. Если раньше, в ходе войн XVIII в., раненых солдат оставляли выздоравливать прямо в полках, по месту службы, то теперь, чтобы не сковывать маневренность войсковых подразделений, признана была целесообразной так называемая эвакуационная система: выбывших из строя людей нужно отправлять на поправку в тыл.
В 1812 г. было введено в действие «Положение для временных военных госпиталей при Большой Действующей Армии». Согласно этому документу учреждались развозные и подвижные госпитали, а в тылу — главные военно-временные госпитали (им было указано располагаться в
Новая система оказалась вполне удачной. После большого сражения под Смоленском, например, главный военно-медицинский инспектор по армии действительный статский советник Я.В.Виллие в письме А.А.Аракчееву сообщал, что в Гжатск и Волоколамск эвакуировано 11 000 раненых и больных воинов, снабженных «всем нужным для пути». Раненые «...везде были перевязаны, призрены и тотчас с поля сражения перепровождены в подвижные госпитали... исключая немногого числа оставленных под Витебском, Смоленском».
Впрочем, раненые и больные лечились не только в военных госпиталях. Прибежищем для них становились гражданские больницы и даже частные дома и квартиры городских обывателей. В тыловой Калуге, к примеру, для размещения пострадавших воинов было занято 605 домов, в которых лечились до 11 тысяч человек. (Притом что в городе в это время было всего 23 тысячи жителей!) Такой же патриотизм проявляло градоначальство и население в других местах — в Рязани, Орле, Мценске, Владимире, Туле, Козельске... Некоторые помещики устраивали в своих имениях домашние госпитали, где раненые и больные находились до полного выздоровления.
В начальный, самый трагический период войны, во время отступления русской армии, нередко приходилось оставлять раненых и тяжело занедуживших воинов в деревнях — на попечение местного населения. Поскольку в сельской местности врачей тогда практически не было, медпомощь пострадавшим оказывали фельдшеры, знахари... и даже священники (ведь в семинарии каждого будущего батюшку обучали «первым началам врачебной науки»).
Мужики-санитары
Серьезнейшим испытанием эффективности русской военно-полевой медицины стало Бородинское сражение. О том, что столкновение двух огромных армий на этом рубеже будет кровопролитным и даст очень большое количество убитых и раненых, Кутузов подумал заранее. И позаботился о принятии соответствующих организационных мер.
Еще 20 августа главнокомандующий послал депешу губернатору Москвы графу Ф.В.Ростопчину с настоятельной просьбой о скорейшей эвакуации имевшихся на тот момент в армии 8 тысяч раненых и больных. А двумя днями позднее Михаил Илларионович отдал предписание начальникам штабов
В соответствии с тогдашней практикой задача по выносу раненых с поля битвы и сбору убитых возлагалась на военную полицию, отряды которой должны были располагаться «позади сражающихся войск». Однако грандиозное Бородинское «ристалище» «перемалывало» людей в таких огромных количествах, что у военной полиции просто не хватало сил справиться с этим потоком. Но на помощь им были предусмотрительно выделены отряды ратников Московского и Смоленского ополчения. Тысячи этих людей, назначенных «для отвода раненых с поля сражения и в прикрытие обозов», проявляли самое настоящее мужество, ничуть не меньшее, чем солдаты, бившиеся с неприятелем.
Впоследствии участник войны Ф.Н.Глинка вспоминал в своих «Очерках Бородинского сражения»: «Замечали ли вы, проходя по линии, там и там рассеянных русских мужиков с пиками и без них, с топором за поясом, как будто вышедших на дело сельских работ? Безоружные, они втесняются в толпу вооруженных, ходят под бурею картечи, и — вы видели — они нагибались, что-то подымали, уносили... Это 10 тысяч Смоленского ополчения. Распоряжаясь хозяйственно всеми частями битвы, Кутузов приказал Смоленскому ополчению уносить раненых из-под пуль сражающихся, из-под копыт и колес конницы и артиллерии. И набожно, добросовестно исполняли смоленцы обязанность свою. Когда ядро визжало над их головою, они снимали шапку, говорили: „Господи, помилуй!“, крестились и продолжали свое дело — великое, христианское дело помощи!..»
На Бородинском поле во время генерального сражения полковые перевязочные пункты, куда приносили раненых, располагались недалеко от линии передовых частей. Два из них — на левом фланге, позади деревеньки Утицы, четыре — в районе села Бородино и деревни Горки (у Семеновских флешей и батареи Раевского) и еще два — на правом фланге, за войсками генералов Платова и Уварова. Развозные госпитали находились непосредственно за армейскими корпусами, а один — в районе дислокации Московского ополчения. Эвакуация из этих госпиталей велась по Новой и Старой Смоленским дорогам на Можайск, где находился перевалочный подвижный госпиталь, а оттуда — в Первопрестольную.
По разработанному главным армейским доктором Виллие и утвержденному Кутузовым плану между Можайском и Москвой — в Шелковной, Кубинке и Перхушкове — были созданы на расстоянии
Госпиталь во дворце
Летом и в начале осени
Из записок генерал-губернатора Москвы графа Федора Ростопчина от 9 августа: «В этот же день прибыли в Москву из армии первые раненые и больные: то были пострадавшие во время дел около Витебска и при отступлении к Смоленску. Все было приготовлено для их приема... За офицерами был особый уход. Я организовал отдельный корпус врачей и фельдшеров под управлением г-на Лодера, и редко проходил день, чтобы я не посещал больных. Поправлялись они быстро, благодаря спокойствию и хорошей пище. Помещения больных и раненых офицеров были наполнены сахаром, чаем, кофе, табаком для курения, так что они не знали, что со всем этим делать, и посылали излишки солдатам...»
Каменные и деревянные здания Военного госпиталя находились в Лефортове и могли по штату вместить около полутора тысяч пациентов, однако уже вскоре даже столь внушительного количества больничных коек стало недостаточно. Для размещения раненых, которые продолжали прибывать в Первопрестольную, пришлось спешно подготавливать огромное здание Головинского дворца. В этот вновь образованный свой филиал Военный госпиталь выделил обслуживающий персонал, необходимое оборудование, вещи... Сюда была направлена группа профессоров и студентов-медиков.
После битвы за Смоленск даже такое увеличение койко-мест не помогло — транспорты раненых из действующей армии прибывали в город все в больших количествах. Например, в Головинском дворце число пациентов на 28 августа превышало 7000, а 31 августа их стало уже около 15 000. Потребовалось организовывать все новые и новые госпитальные «точки» — в зданиях казарм, дворцов, институтов...
С учетом доставленных сюда многочисленных раненых «бородинцев» в начале сентября в московских госпиталях скопилось более 30 000 больных и раненых воинов (по другим источникам — до 40 000). После того как Кутузов принял решение не давать под стенами города еще одно генеральное сражение и оставить Москву, всю эту огромную массу нужно было эвакуировать буквально в течение считанных часов.
Об этой тыловой операции сохранилось совсем немного документальных свидетельств.
Из записей графа Ростопчина, сделанных 1 сентября: «...более 20 тыс. человек (раненых и больных. — Ред.) успело поместиться на подводы, хотя и не без суматохи и споров; прочие последовали за ними пешком. Весь транспорт двинулся с места около 6 часов утра. Но около 2 тыс. больных и тяжелораненых остались на своих кроватях, в ожидании неприятеля и смерти. Из них, по возвращении моем (после ухода французов из Москвы. — Ред.), я только 300 человек застал в живых...» (Некоторые участники событий называли значительно большее количество раненых русских солдат, оставленных в Первопрестольной, — до 16 тысяч.)
Любопытный факт касается генерал-майора графа М.С.Воронцова. Командуя на Бородинском поле Сводно-гренадерской дивизией, он повел свои батальоны в контратаку на французов, был при этом тяжело ранен мушкетной пулей в бедро и отправлен в Москву. Воронцова привезли в его трехэтажный особняк в Немецкой слободе как раз накануне сдачи города неприятелю. Стремясь спасти барское добро, управляющий графа уже успел вызвать из деревни 200 подвод и загрузить их картинами, книгами, фарфором и прочими ценностями. Однако генерал распорядился: все это «барахло» сбросить и отдать телеги для эвакуации раненых. Подобный пример отнюдь не уникален для Москвы сентября 1812-го.
В городе накануне вступления французов оставались два госпиталя — Московский военный и его филиал в бывшем Головинском дворце. Их «медицинские» обозы направлялись из Белокаменной по Рязанской дороге в Коломну. Ранним утром 2 сентября туда двинулся первый такой транспорт. Вслед за тем было отправлено еще несколько «эшелонов», а в них — тысячи раненых, личный состав и имущество Военного госпиталя (общее количество вывезенных при этом из Москвы раненых оценивается более чем в 20 тысяч). Руководил эвакуацией старший лекарь госпиталя С.Иванов. Те пациенты, которые могли самостоятельно передвигаться, шли пешком, остальных везли на телегах. Весь 100-километровый путь занял 4 дня.
В Коломне «недужных» воинов грузили на барки и по Оке отправляли далее — в специально организованные военные временные госпитали в Касимове, Елатьме и Меленках (персонал Московского военного госпиталя добрался до места новой дислокации 21 сентября). Судя по донесению генерал-кригс-комиссара графа А.И.Татищева, посланному им в Военное министерство, следует, что на 26 октября «со времени учреждения тех гошпиталей прибыло в оные из Армии и других мест раненых и больных: штаб и обер-офицеров 519, нижних чинов 23 646; из них выздоровели и отправлены в Армию штаб-офицеров — 12, обер-офицеров — 242, нижних чинов — 8230. Померло нижних чинов 217. Затем в помянутых трех госпиталях состоит ныне налицо раненых и больных штаб и обер-офицеров — 265, нижних чинов — 15 199. Из числа господ офицеров по повелению Его Светлости Господина Генерал Фельдмаршала Князя Голенищева-Кутузова отпущено с билетами для излечения ран к родственникам 110 человек...»
* * *
Эффективность работы русских военных медиков во время Отечественной войны оказалась весьма высокой. Об этом говорят цифры из сохранившихся документов того времени. Например, по свидетельству лейб-медика профессора Х.И.Лодера, с 14 сентября 1812 г. по 25 мая 1813 г. через опекаемые им военно-временные госпитали прошло 30 126 больных и раненых. Вернулись в строй 23 413 человек — то есть около 77% от общего числа пациентов (из числа офицеров возврат в строй составлял только 60%). Годными к нестроевой службе было выписано 2896 человек (почти 10%), инвалидами стали 543 человека (2%), а умерло всего 2095 человек (7%). Столь низкую смертность Х.И.Лодер объяснил неустанным попечением о чистоте воздуха и здоровой пище для больных, а также старательностью и искусством медиков, а более всего «добрым духом, веселым нравом и крепким сложением нашего народа».
При подведении итогов войны генерал-фельдмаршал М.Б.Барклай-де-Толли подчеркнул: «...раненые и больные имели наилучшее призрение и пользуемы были со всею должною рачительностью и искусством так, что недостатки в войсках людей после сражений пополнялись значительным числом выздоравливающих всегда прежде, чем ожидать можно было».
Высокая оценка деятельности русских врачей во время войны была дана в Манифесте, подписанном императором Александром I 6 ноября 1819 г., где в том числе говорилось: «Военные врачи, разделяя наравне с военными чинами труды и опасности, явили достойный пример усердия и искусства в исполнении своих обязанностей и стяжали справедливую признательность от соотечественников и уважение от всех образованных наших союзников».
КСТАТИ
В кавалерийских полках русской армии (6 кирасирских, 26 драгунских, 15 гусарских) согласно штатному расписанию должно было быть по одному старшему и одному младшему лекарю; в трех конных полках (Татарском, Литовском и Чугуевском) — по одному старшему лекарю. В пехотных полках (13 гренадерских, 77 мушкетерских, 20 егерских) — по одному старшему и по два младших лекаря. В артиллерийских полках (9 полков) — по одному старшему и по три младших лекаря, а в артиллерийских конных батареях (2 батареи) — по одному старшему и по четыре младших лекаря.
В инфантерии каждая рота должна была располагать повозкой для транспортировки больных солдат и
* * *
Чтобы здоровье русских солдат не страдало от предстоящих зимних холодов, М.И.Кутузов с наступлением осени 1812 г. отдал распоряжение губернаторам Орловской, Рязанской, Калужской, Тульской и Тверской губерний о заготовке и доставке в армию по 20 тысяч полушубков и 20 тысяч пар сапог с каждой губернии.
* * *
Перед Бородинским сражением ряды действующей армии пополнили около 13 тысяч воинов, вернувшихся после полного выздоровления из госпиталей.
* * *
17 ноября 1812 г. Кутузов назначил генерал-лейтенанта М.М.Бороздина «диктатором тыла» армии, с тем чтобы произвести все тыловое хозяйство «в прежний порядок и положение». В подготовленной для Бороздина инструкции фельдмаршал, в частности, указывал: «...При случае поездки Вашей через те места, где устроены госпитали, я поручаю Вам осматривать оные, в каком они находятся положении, имеют ли больные и раненые все положенные им выгоды, равно не держатся ли там понапрасну выздоровевшие люди. Есть ли же где по осмотру Вашему найдете Вы беспорядок или упущение, в таком случае, исправляя и то, и другое, уведомляйте обо всем меня. Впрочем, поставьте всем за одну из главнейших обязанностей стараться о сбережении людей и сохранении здоровья их...»
* * *
К исходу 1812 г. в 51 городе России насчитывалось 27 подвижных временных и главных временных госпиталей, в которых состояло более 38 650 раненых и больных.
* * *
По опубликованным данным генерал-интенданта русской армии Е.Ф.Канкрина, на конец марта 1814 г. из общего числа 133 965 раненых и больных выздоровели 84 805 (63,3%) чел., умерло 15 748 (11,7%) чел., стали инвалидами 3177 (2,3%) чел., остальные 29 841 (22,7%) в то время еще продолжали лечение в госпиталях.
Редакция благодарит Научно-методический центр и музей Главного военного клинического госпиталя им. Бурденко за предоставленные материалы.
